Бредовость данной идеи, думаю, очевидна. Но даже если отбросить ее, то проблемы не снимаются – к примеру, становится непонятным, откуда подобная радикализация (при общей слабости протестов в стране). Однако все становится на свои места, стоит нам рассмотреть классовую подоплеку данного конфликта. А она, как не удивительно, довольно неоднозначна. И, прежде всего, стоит сказать одну, крайне неприятную для многих левых, и особенно коммунистов - но при этом совершенно очевидную вещь. А именно – никаким пролетариатом возмущающиеся дальнобойщики не являются. Нет, конечно, определенная часть водителей «фур» можно считать рабочими, работающими на хозяев – но «тон» протесту задают не они. А люди, имеющие свой автомобиль в собственности. Почему – понятно: зарплата рабочих зависит исключительно от воли хозяина, всевозможные платежи и сборы в пользу государства их не должны волновать (или волнуют лишь опосредовано). А вот «частник», как правило, ощущает все это на своей «шкуре» - для него даже небольшое повышение тарифов выступает очень неприятным фактором.
* * *
Почему – будет сказано ниже. Пока же следует сказать, наконец, что возмущающиеся дальнобойщики являются ни кем иным, как представителями мелкой буржуазии, и их протест выступает разновидностью мелкобуржуазного бунта. Само выражение «мелкая буржуазия» может показаться обидным – но ничего плохого в нем нет. Никакой констатации «нетрудовых доходов» (с чем может показаться связанным слово «буржуазия») в нем нет. Напротив, к мелкой буржуазии относятся такие массовые категории населения, как крестьяне или ремесленники. Т.е., если с кем и сравниваются тут дальнобойщики, так это с тем самым «сеятелем и хранителем», о котором столь много было сказано в свое время. (Ну, или, если подойти с другой стороны, можно в качестве примера привести знаменитых одесских биндюжников, тех самых, что «вставали» в песне Утесова и были так воспеты Исааком Бабелем. Биндюга – это как раз современный аналог грузовика, мощная грузовая повозка. Достаточно бунтарский, кстати, слой населения.)
Самое главное, что мы можем вывести из этого – так это понять причину высокой радикальности указанных возмущений. Если их сравнить с тем явлением, что называют «крестьянскими бунтами», то аналогия станет еще точнее. Действительно, данные бунты сопровождали практически все время существования крестьян, как мелких производителей. Более того, указанный в самом начале поджог являлся их характерной «визитной карточкой» - пресловутым «красным петухом». Многие знают, что в период революций 1905 и 1917 года этот самый «петух» хорошо погулял по всевозможным помещичьим усадьбам и государственным учреждениям. Однако и в относительно «мирное» время нет-нет, да и заглядывал «петушок» к разного рода деятелям, пытающимся нажиться на крестьянском труде. Особенно «любил» он всевозможных «откупщиков» – к примеру, еще в первой половине XIX века крестьяне постоянно громили винные лавки и кабаки, владельцы которых делали большие деньги на продаже спиртного (что и привело к отмену откупа).
Таким образом, вопреки распространённому представлению о русском крестьянине, как о «бессловесной скотине», реально тот был настроен довольно радикально по отношению к защите своих интересов. Проблема была в другом – в том, что традиционное общество, как правило, ограничивало круг общения крестьянина исключительно «своей» деревней. А значит, любые выступления оказывались локализованы достаточно ограниченной областью – и легко пресекались властями. Однако по мере разрушения традиционного общества и строительства капитализма данная «локальность» разрушалась – что приводило к увеличению охвата восстаний. Настолько, что с начала XX века можно уже говорить не об отдельных бунтах, а о целой крестьянской войне, пиком которой стали 1902-1905 годы. Именно с них началась первая Русская Революция, однако и после подавления ее и сделанном правительством рядом уступок (вроде отмены выкупных платежей), крестьянские выступления не прекратились.
* * *
Как не удивительно звучит, но тогдашние правящие круги так же пытались найти «виновных» вовне мелкобуржуазной среды. Разумеется, тема участия «иностранных агентов» в поднятии бунтов была не столь популярна, как сейчас (хотя и встречались утверждения, что «англичанка гадит»). Но вот идея о том, что данные бунты поднимают «интеллигенты и студенты», своей агитацией мутящие умы русскому народу, высказывалась практически официально. Правда, как это довольно ограниченный круг революционеров, действующий в условиях непрерывного правительственного террора, мог охватывать столь значительные территории, оставалось загадкой. Но иного способа объяснить неожиданно проявляющуюся агрессию мирного, в общем-то, мужика, придумать было сложно.
И только позднее стало понятным, что никаких «агентов» и «студентов» для поднятия крестьянских восстаний не нужно. Дело в другом – в том, что русский крестьянин вся свою жизнь существовал в условиях крайнего дефицита ресурсов. В условиях, когда существовала не просто постоянная угроза его благополучию, но и самой жизни. Данная ситуация довольно легко объясняет радикализм крестьян: когда разорение, нищета и голодная смерть является нормой, существующие способы «удержания в рамках», основанные на применении насилия, перестают быть эффективными. Ну что может сделать государство – сослать в Сибирь? А чем жизнь на каторге хуже, нежели ежедневная каторга на своем наделе? В этом случае единственной причиной, которая ограничивала распространение восстаний, выступала низкая информационная связность между людьми – т.е. крестьянам даже одного села оказывалось довольно трудно координировать свои действия (об этой особенности так же будет сказано ниже).
Может показаться, что данная особенность – постоянная угроза своему существованию – является качеством, присущим исключительно крестьянству. В некотором смысле, это так: истощенная земля, нарезанная на узкие полоски наделов, да еще в условиях российского «ледяного Ада» – не самый лучший способ вести производство. Однако только данным вещами особенность подобной среды не ограничивается. Существуют еще некоторые тонкости, связанные именно мелкобуржуазной особенностью данного производства. В частности, это очень низкая «стоимость входа»: потенциально крестьянином мог стать любой. Ну, вот для евреев были некоторые ограничения – так евреи составляли ничтожную часть российского населения. А так, подавляющая часть крестьянских детей, вырастая, оказывались включенными в ту же самую систему традиционного хозяйства.
Это порождало чудовищное конкурентное давление, на порядок превышающее конкурентное давление в более крупном производстве. Его действие доводило до того, что стоимость производимого товара в данной ситуации вполне могла быть ниже его себестоимости. Почему, понятно: падение нормы прибыли является законом для капитализма, однако если буржуазия «обычная» может компенсировать это усилением эксплуатации рабочих, то для буржуазии мелкой таковой возможности нет. Тут один путь – разоряться, переходить в пролетарии. Но данный переход является слишком серьезным изменением – меняется вся жизнь человека – для того, чтобы стараться отложить его как можно дальше. (По сути – тот же принцип Ле-Шателье.) По этому те же крестьяне старались как можно дольше удержаться в своем сословии, осуществляя при этом сверхэксплуатацию себя и земли. Т.е. доводя ситуацию до того, что уже ничто не могло восстановить «нормальный» уровень производительности.
* * *
Из вышесказанного можно понять, что подобное положение неизбежно вообще для всех мелких хозяев, а не только для крестьян. (О последних можно только добавить то, что данное положение – переход к сверхэксплуатации человеческих и природных ресурсов – является нормой не только для России, но и для всего остального мира. По той же причине крестьяне «умудряются» жить в голоде даже в сверхблагоприятной Индии.) В том числе, и для дальнобойщиков. Рухнувшая в СССР система железнодорожных перевозок создала довольно благоприятную нишу, в которой можно было неплохо – на первое время – заработать. Это привлекло сюда массу людей – тем более, что и необходимый автопарк на то время был довольно дешев. (Это и советские «Камазы» и «Мазы», продававшиеся разорившимися автобазами за бесценок, и крайне «поношенные» иномарки, владельцы которых рады были сбыть их, лишь бы не платить за несоответствие экологическим нормам.) Все это создало в 1990 годах особый «мир дальнобойщиков», со своей романтикой, своими правилами и своими законами.
Если прибавить сюда то, что налоговая нагрузка была весьма символическая, топливо дешевым, а главную статью расходов составляли взятки инспекторам ГАИ, то можно понять, почему некоторые смогли довольно хорошо зарабатывать. Денег хватало и на жизнь и даже на приобретение более-менее новой машины. Однако закон снижения нормы прибыли никуда не девался. Постепенно «экологическая ниша» заполнялась, в том числе, и довольно крупными «игроками». В итоге, с учетом возросших цен на топливо, возросших требований к машинам (убитым «Камазом», или, в лучшем случае, столь же убитым «MANом» уже не обойтись) и т.д., доходы большинства мелких перевозчиков существенно падают. Они пытаются компенсировать данный момент снижением любых платежей и сверхэксплуатацией техники и человеческого организма – но это лишь откладывает неизбежную развязку…
Которая закончится полной победой крупных компаний и превращением всех дальнобойщиков уже в «настоящих» пролетариев. Однако пока этого не произошло, мелкие перевозчики будут бороться с угрозой своего разорения до последнего. Именно подобный акт разворачивающейся трагедии мы и наблюдаем на текущий момент. Можно сказать, что введение дорожных платежей через систему Платон является механизмом, гарантированно приводящим к полному переформатированию рынка, после чего на нем окажутся только крупные участники. Однако если бы его не было, то данное изменение все равно бы случилось. Единственное, что способно изменить подобное положение – это резкое повышение количества перевозок при условии резкого повышения «порога входа» (дабы избежать конкуренции от новых участников). Однако этого уже не будет – железнодорожная часть рынка давно «проедена», а резкого промышленного взлета не видно даже в отдаленной перспективе.
Однако данный факт вовсе не отменяет того, что протест против нововведения будет достаточно серьезным. Ведь реально за ним стоит факт не просто снижения дохода – за ним стоит факт социального статуса независимого ни от кого хозяина, особый образ жизни и мышления, обеспечивающий саму «самость» человека. Т.е. то самое, ради чего те же крестьяне соглашались есть хлеб с лебедой – но только не становиться пролетарием. Впрочем, как сказано выше, не только есть хлеб – но еще и подпалить барскую усадьбу, если надо будет. И если не надо будет – тоже.
* * *
В общем, следует понимать, что это выступление – вариант «того самого» «русского бунта», бессмысленного и беспощадного. Однако при всем этом не следует забывать и то, что те же крестьянские выступления, при всей своей эффектности, так и не смогли стать критичными для той же Российской Империи. Даже в 1905 году. Да, «шухер» был наведен немалый, часть помещиков даже покинула свои имения – но, в общем-то, вопрос о победе Революции решался не в деревне. Крестьянский бунт, насколько серьезным бы он не был, и насколько большую территорию не охватывал, являлся принципиально неспособным к смене власти (хотя идея «советов» была взята именно из крестьянской практики). Почему – вопрос, который надо разбирать отдельно, тут же можно отметить только то, что крестьянин, как и любой представитель мелкой буржуазии, не может заниматься глобальными (охватывающими всю страну) вопросами. Каким бы революционным не казался его порыв, границы его, как правило, совпадают с границами села (и это еще при том, что переход к частной собственности на селе был не окончательным). Особенно хорошо данное качество проявилось в период Гражданской войны…
То же самое можно сказать и про указанное выступление – за исключением того, что тут частная собственность победила полностью и бесповоротно (само появление мелких перевозчиков является следствием этой самой собственности). Так что ждать появления хоть какого-то подобия Советов, бессмысленно. Впрочем, именно поэтому данный бунт обречен – рано или поздно, но выдачей небольших «подачек» (вроде временного снижения тарифов), его «утихомирят». Собственно, судя по всему, это понимает и правительство – поэтому и ведет себя довольно спокойно, вынеся существование системы «Платон» за скобки диалога с дальнобойщиками.(Если бы надо было – то вопрос мог быть улажен за несколько дней. А тут уж почти месяц тянется – и никому никакого дела.) В общем, надо понимать, что это – не революция, и даже не путь, ведущий к революции.
Но одновременно не следует забывать, что именно поддержка огромной крестьянской массы стала одним из важнейших факторов в победе Революции 1917 года. Что именно с удовлетворения основного требования крестьян – вопроса о земле – и началась активная политика большевиков по выведению страны из кризиса. Разумеется, дальнобойщики (равно как и прочие мелкобуржуазные элементы) по своей значимости никак не крестьяне – но это не означает, что данный слой следует игнорировать. Это значит лишь, что следует внимательнее изучать устройство общества, рассматривая все его подсистемы, поскольку каждая из них имеет важное значение. И даже если самостоятельно тот или иной социальный слой никогда не сможет стать определяющим для социума, в совокупности с остальными он может сыграть важную роль. В общем, следует вслед за большевиками учиться методам «социальной инженерии» и управлению динамическими процессами. Тем более, что сейчас это намного проще, чем сто лет назад…