blau_kraehe – недавно подняла крайне интересную тему. А именно – она обратила внимание на то, что в позднесоветском обществе довольно значительные усилия уделяли т.н. «трудным подросткам». Причем, под этим названием подразумевались не отстающие школьники, и даже не пресловутые «хулиганы», а люди с откровенно асоциальным поведением, способные превратить в ад жизнь любого коллектива. Яна, кстати, очень хорошо заметила, что «тот парень» был из хорошей семьи, «сын уважаемого человека» - это очень важный аспект, о котором будет сказано ниже. Но важно тут одно – указанный «подросток» не просто существует в указанной ситуации, а существует в ней прекрасно, не испытывая проблем от своих действий – что нельзя сказать об окружающих. (Кстати, это отличие «асоциалов» от просто подростком с проблемами в развитии – последние как раз ощущают свои недостатки и, при определённом внимании, способны идти по пути их устранения.) На самом деле, явление это присуще не только детям и подросткам, о чем сама Завацкая и пишет ниже. Подобные асоциалы существуют и во вполне «взрослых» коллективах, так же отравляя их существование – о чем так же написано в данном тексте. Однако самое интересное тут то, что данная проблема имеет не только психологическое, и даже не только социальное – но общественно-историческое значение. Да, эти самые «трудные подростки» любого пола и возраста, на самом деле выступают не просто неприятным моментом, портящим жизнь людей, но явлением, показывающим действие поистине тектонических процессов, определяющих жизнь всего человечества. Кстати, сама автор указанного текста дает косвенное указание на это, справедливо замечая, что данная проблема стала актуальной относительно недавно и наиболее ярко проявляется лишь в «интеллигентных» коллективах.
Именно эта особенность подобного явления позволяет предположить, что связана она с изменением общественной структуры, произошедшей в послевоенное время - когда и появились «интеллигентные» коллективы, как массовое явление (хотя в том же образовании она была выявлена намного раньше). А значит, ранее – в условиях традиционного и раннеиндустриального общества она успешно решалась или блокировалась. На самом деле, подобное утверждение так же важно – намного важнее, нежели может показаться вначале, поскольку так же обладает всемирно-историческим значением. Но о нем будет сказано позднее. Пока же следует указать на то, что на самом деле проблема «трудных подростков» представляет собой всего лишь разновидность достаточно многочисленного класса явлений, которые можно охарактеризовать, как «социальный паразитизм». Т.е., как существование субъектов, существующих за счет общества, но ничего последнему не дающих.
* * *
Подобное явление я затрагивал недавно в теме о коротких и длинных стратегиях, но тут перейду к его рассмотрению с несколько иного угла зрения. И, прежде всего, следует заметить, что этих самых «паразитов» следует отличать от «системных» потребителей ресурсов, к примеру, от эксплуататоров (которые так же существуют за счет отбора у членов общества произведенных им благ). Последние, как не странно, являются необходимыми элементами общественного устройства, и так же важны для существования социального механизма, как и остальные его члены. Дело в том, что эксплуататоры, вернее, эксплуататорские классы являются органичными и необходимыми элементами классовых обществ, которые до недавнего времени выступали самым эффективным способом организации жизни людей. Впрочем, подробно разбирать это утверждение надо отдельно (правда, при этом можно отметить, что сделано это было более ста лет назад). Тут же можно сказать только то, что несмотря на мерзость разделения людей на классы, особенно отвратительную в крайних своих примерах (римские рабовладельцы, помещики-крепостники и т.д.), именно оно обеспечило возможность создания сложных производственных проектов, начиная с ирригационных систем древности и заканчивая современной промышленностью. Достичь подобного уровня на основе неклассового общества до недавнего времени было невозможно – что привело к безусловному господству классовых систем над существующими доклассовыми (первобытными). Паразиты же вообще ничего не дают, роль их в организации социума равна нулю.
Впрочем, на самом деле все обстоит еще хуже. Дело в том, что социальные паразиты, как таковые, не просто потребляют драгоценные общественные ресурсы, но часто используют в своих целях разрушение самих общественных конструкций, поглощая при этом освобождающуюся социальную энергию. В качестве примера последнего можно привести деятельность пресловутых «утилизаторов» - постсоветских «героев» из бизнеса и госуправления, живущих за счет распродажи оставшихся от СССР общественных богатств, от заводов до разведанных месторождений. От бизнесменов, как таковых, «утилизаторов» отличает полное отсутствие вложений в «бизнес», обеспечивающий им существование, так как в существующей (вернее, существовавшей) ситуации намного проще потратить намного меньшие средства на приобретение новой порции советской инфраструктуры.
Впрочем, об «утилизаторах» надо говорить отдельно – пока же можно отметить только, что в настоящее время происходит переформатирование чисто «утилизаторской» экономической системы 1990 годов в более-менее стандартную капиталистическую, пуская и в форме периферийного капитализма. (Ведь, как бы не жалок был последний, но он однозначно лучше, нежели власть утилизаторов.) Однако тот ущерб, что был нанесен стране во время господства указанной разновидности паразитов столь велик, что его хватило, чтобы почти полностью уничтожить все мало-мальски сложное производство на нашей территории (слава Богу, почти – еще что-то осталось, но, разумеется, не сравнимо с тем, что было). А равным образом – практически полностью уничтожить главную ценность нашей страны – человеческий потенциал (ситуация, когда инженер или врач получал зарплату меньше, чем продавец на рынке, является уникальной в истории и служит примером «сверхбыстрого общественного регресса»).
* * *
Может показаться, что общего у этой заразы и у упомянутых Яной Завацкой «трудных подростков» не так много. Но, на самом деле,оно есть, и настолько значительно, что позволяет отнести оба «типажа» в один класс. А именно – и те и другие являются следствием произошедшего в XX веке колоссального прогресса – социального, технического и психологического. Да, именно так, практически «лабораторно чистым» примером, реализуется диалектика общественного развития: самое мерзкое в этом мире часто выступает следствием самого чистого и благородного. С одной оговоркой, о которой будет сказано ниже. А пока следует сказать, что именно крайне высокая устойчивость общественных систем и выступает главным условием для широкого распространения социального паразитизма.
Почему – понятно: ведь слабое и неустойчивое общество от подобного явления просто рухнет, однако при этом и паразиту придет неминуемый конец. Это резко ограничивает распространение данного явления: какой смысл тратить силы на то, чтобы «присосаться к крану», если подобный кран существует весьма ограниченное время. Впрочем, помимо сказанного, существует и еще одно условие, стоящее на пути указанного паразитизма. А именно – поскольку, последний является угрозой существованию социальной системы, то любая из последних самим фактом существования означает то, что в ней существуют механизмы блокирования подобного явления. Т.е. те социосистемы, которые подобной особенности не выработали, естественным образом «отправились в утиль». Правда, так как общество до недавнего времени было построено на традиционной основе, то и механизмы были чисто традиционными, основанными на «неявных» представлениях и традициях.
К примеру, предположить наличие «утилизаторов», распродающих богатства страны за побрякушки, в любом обществе, кроме гибнущего, было невозможно. Рано или поздно, но голова подобного вельможи оказывалась в руках палача – поскольку, если этого не было сделано, то и общественной системы, как таковой, быстро бы не стало. То же самое можно сказать и о более «слабых» проявлений паразитизма – вроде указанных «трудных подростков». Как правило, «асоциалов» в любой существующей традиционной общественной структуре быстро ставили на место – или изгоняли прочь. Методы «постановки», кстати, были крайне жестокими – как говориться, или будь «как все», или не будь вообще. (Кстати, остракизм в условиях господства общинной системы был не менее жестоким наказанием – остракируемый, как правило, не мог быть принят в иную общину или корпорацию, и был вынужден существовать лишь в компании подобных изгоев. Лишь Новое Время дало такому человеку возможность, скажем, стать солдатом или отправиться в колонии – но и этот путь довольно быстро приводил к смерти нашего «асоциала». Если он, конечно, не сможет усвоить предоставленный ему урок, и не станет членом хотя бы этой «последней» корпорации солдат или колонизаторов.)
Впрочем, и начало индустриальной эпохи не значит для людей подобного типа ничего хорошего. Конечно, массовая популярность философии индивидуализма, характерная для данного времени, создает видимость господства «асоциала-одиночки», ставившего себя выше общества. Но окружающая реальность эту видимость постоянно опровергает. Действительно, если взять капиталиста, то, в идеальном случае, он должен, как волк, быть готовым вцепится в глотку конкуренту. Но в реальности монополизация очень быстро превращала подобную «идеальную конкуренцию» в гораздо более сложную систему многочисленных альянсов и соглашений, в конечном итоге порождающую т.н. «национальные интересы» и прочие особенности империализма. Что же касается низших слоев общества, то для них требования солидарности очень быстро превратились в условиях обеспечения выживаемости, как таковой: лишь коллективные действия рабочего класса оказались способными остановить падение оплаты в результате конкуренции на рынке труда и заставить хозяев производства хоть как-то обратить внимание на свои интересы.
Поэтому гордые «байронические» герои, противопоставляющие себя обществу, так и остались на страницах соответствующих романов. Подавляющее же большинство людей продолжали ориентироваться исключительно на то, чтобы соответствовать требованиям существующих общественных систем. Правда, для «асоциалов» появилась определенная «лазейка», позволяющая им оставаться в рамках общественных систем без изменения своего поведения. А именно – это становилось возможным в том случае, если человек подобного типа оказывался вверху социальной пирамиды в структуре, возникшей в условиях низкой монополизации - на «новом рынке», экономическом или политическом. Когда чисто случайно (а по другому в то время быть не могло) оказывалось, что для данной структуры (фирмы или партии) был неожиданно выбран путь развития, который использовал бы неизвестные до того «экологические ниши» (товары, методы производства, политические программы). Это давало «сверхприбыль», которая позволяла данным структурам существовать, несмотря на все проблемы, создаваемые «асоциалами», и давать им возможность на выстраивание структуры «под себя».
Самый известный случай подобного – это, конечно, Адольф Алоизович и его «партия», поднявшаяся на неожиданно открытой «нише» фашизма. (О том, что это открытие было чисто случайным, надо говорить отдельно. Пока же можно отметить, что то, что выдается за партийную идеологию, представляет собой лютый бред, состоящий из взаимопротиваречащих вещей. Ну, и кончили они - и сам Гитлер, и его созданная им «под себя» структура крайне плохо.) Однако подавляющее большинство «асоциалов», все-таки, вынуждены были или подстраиваться под нужды общества, или «уходить» тем или иным образом (в маргиналы, преступники и т.д.) Существенное изменение ситуации произошло лишь после Второй Мировой Войны. Именно тогда в общественном устройстве большинства развитых стран произошли изменения, очень сильно повысившие устойчивость существующих общественных структур, от государств, как таковых – до множества социальных подсистем. Разбирать тут причину этого роста устойчивости нет смысла – это крайне сложный вопрос (да и касался я его не раз). Можно только отметить, что связано это с «активным вступлением» в мировую политику СССР, достигшего в послевоенное время невиданного развития.
* * *
Как бы то ни было, но именно взлет человечества в середине XX века и привел к торжеству пресловутых паразитов, начиная от неожиданной победы «утилизаторов» в конце столетия и заканчивая таким же неожиданным господством асоциалов в огромном количестве отраслей в это же время. И естественно, самое серьезное поражение этой болезнью получил сам Советский Союз, как наиболее сильная, сложная и устойчивая общественная структура этого времени. О причинах появления тех же «утилизаторов» и самой определяющей их поведение идеологии я уже не раз писал, поэтому скажу об этом лишь очень кратко. А именно – что основой для их победы было то, что в обществе отсутствовали не только механизмы блокировки подобного поведения, но и сам страх перед ним. Люди не понимали, что будет плохого, если каждый будет действовать ради своей выгоды. Им казалось, что данная игра будет исключительно с положительной, в самом крайнем случае, с нулевой суммой. Ну, некоторые обеднеют, некоторые разбогатеют – но в целом, обществу станет лучше, поскольку благодаря конкуренции производство станет эффективнее. То, что окажется проще продать завод на металлолом, а возмущение рабочих подавить при помощи бандитов – советскому человеку даже в голову прийти не могло. А раз не могло – то и противодействия данной заразе не было никакого.
С «асоциалами» же в широком смысле дело обстояло еще интереснее. Дело в том, что распространение этой модели поведения началось еще в период, когда Советский Союз казался монолитом, не подверженным никаким напастям. И началось оно, как не странно (вернее, абсолютно предсказуемо), там, где был достигнут максимальный прогресс – в образовании. Как и говорилось в упомянутом посте, именно в школе «асоциалы» получили самые лучшие условия для существования. Причем началось это, как массовое явление, как раз в 1970 годы, о которых, судя по всему, и пишет Яна. Именно тогда школа получила, во-первых, избыточные «педагогические силы», позволившие тратить драгоценное время на подобных «трудных подростков». А, во-вторых, именно в это время был полностью утвержден «гуманистический дух» советского общества, уничтоживший существовавшие до того пережитки «традиционного воспитания» (это когда учитель мог если не линейкой огреть, то, по крайней мере, «переложить» этот воспитательный момент на родителей «асоциала»). Но в 1970 годах детей бить стало не принято, а использование подобного метода в школах стало наказуемым.
Нет, конечно, отдельные учителя могли применять те или иные методы «разрешенного прессинга» - но только отдельные. Что же касается детей, то для них прежнее, традиционное (уличное) восприятие норм сменилось тем же гуманистическим. Это привело к двум серьезным проблемам. Во-первых, проблеме с коммуникациями между детьми, поскольку вне традиции устанавливать их оказалось крайне сложно (об этом я писал в «Обществе и коммуникационной проблеме»). А, во-вторых, в том, что приняв вместо традиционных норм нормы индустриального общества (школы), дети оказались лишены механизмов борьбы с «паразитами» (поскольку таковая просто не ставилась). Этого оказалось достаточным для того, что асоциальное поведение стало крайне выгодным – поскольку «асоциал», в конечном итоге, не встречая сопротивления общества, в итоге получал все, что хотел. А что с ним сделаешь: выгнать нельзя, перевести в школу «для слабоумных» нельзя (он же нормален), даже отца попросить выпороть нельзя – так как отцы стали гуманистами. А детям еще хуже: они просто не знают, что в этом случае делать, они даже не могут сообщить друг другу о проблеме. В итоге такой «асоциал», если он обладал хоть какими-то зачатками интеллекта, становился абсолютным бенефициарием, не тратя сил на выполнение общественно важных вещей, сохраняя их для своих целей. Другое дело, что это значило и прекращение развития – так как школа, в общем-то, для подобного и существует – и во взрослой жизни подобные типы, как правило, оказывались не на самом лучшем месте. До поры, до времени.
Впрочем, рассмотрение проблем советского образования требует отдельного разговора. Тут же можно сказать только, что они, как уже сказано выше, были закономерным явлением достигнутого успеха. И что вряд ли они могли быть устранены ранее, нежели стало понятным, к каким серьезным проблемам все это ведет – т.е. ранее того, что существующая общественная устойчивость стала подвергаться сомнению. Но именно тогда - а это конец 1980 годов – делать что-либо было уже поздно. У общества просто не осталось свободных ресурсов на перестройку в сторону введения новых подсистем – в том числе, и в педагогике. Это обычное состояние для попадания в ловушку, и ничего поделать с подобным нельзя. Почти ничего, разумеется – но все решения, пригодные для выхода из подобной ситуации, являются парадоксальными, и требуют несколько большего уровня владения (диалектическим) мышлением, нежели было возможно в данное время.
* * *
«Поднимаясь» же на более высокий уровень, стоит отметить, что то же самое можно сказать не только о ситуации в педагогике, но и вообще, о проблеме социального паразитизма, как такового. Вот тут и кроется основная причина расцвета подобного явления – дело в том, что «давить, когда они еще маленькие», подобную проблему не получается. Поскольку в этом случае, она просто, как проблема, не осознается – так, небольшие неприятности, не угрожающие существованию не общества, ни его членов. А тогда, когда всем становится видно, с чем приходится столкнуться – бороться уже поздно: паразитизм не просто развился, но и начал изменять (вернее, уже изменил) социальную структуру в свою пользу. Это касается и «легких» случаев паразитизма, вроде указанных «трудных подростков» (когда речь идет о переформатировании структуры классного коллектива) и заканчивая пресловутыми «утилизаторами» (ну, с ними-то все понятно).
В общем, единственное, что можно сказать по данному поводу – так это то, что выше определенного предела развития человечества изучение развития общественных систем становится жизненно необходимой вещью. Не просто наукой, удовлетворяющей любопытство и даже наукой, дающей ответы на многие вопросы – а знанием, от которого зависит само существование общества. По крайней мере, на этой стадии. Если этого не будет сделано – как и случилось в реальности – то рано или поздно, но произойдет откат назад, как бы нелепо это не казалось. Но именно этот вариант, как не странно, становится поводом для того, чтобы обратить внимание на указанную проблему, а значит – на возможность нового движения вперед. Уже с учетом прежних ошибок. Но об этом надо говорить отдельно, равно как и о работах с тем или иным видом стратегий (коротких и длинных) и прочими проблемами социодинамики. В том числе, и о частных «психологических» ее проявлениях, вроде проблемы «трудных подростков»…
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →