Нет, конечно, тут можно возразить о вековой преемственности России, в том числе, и от СССР, но как раз в данный момент с этим было туго. СССР был объявлен исчадием зла, никакой преемственности с ним, разумеется, соблюдать никто не собирался, а напротив, советское наследие старательно разрушалось. Впрочем, тут мы не будем особенно глубоко погружаться в данную тему. Отметим только то, что указанное состояние отрицания всего советского не обошло вниманием и указанных «левых». В это время, к примеру, глава КПРФ публично объявлял, что Россия исчерпала лимит на революции, а упоминание «трагичности Гражданской войны» в плане сочувствия белогвардейцам являлось общей темой. Ну, и еще стоит отметить потрясающий нас сегодня антисемитизм того времени, пронизывающий всех левых. Даже члены пресловутой НБП умудрялись по любому поводу упомянуть пресловутых «жидов», что же касается представителей более «респектабельных» организаций, то у них характеристика «жидовский» встречалась еще чаще. (Можно привести пример пресловутого «коммуниста», т.е., члена КПРФ Макашова, однако только им подобные вещи не исчерпывались.) Такая риторика, более пригодная для каких-нибудь националистических партий, употребляемая силами, именующимися «коммунистическими», заставляет задуматься о специфике данного времени и особенностях мышления людей, его населяющих.
* * *
Впрочем, нам важен тут только один аспект. А именно – укоренившееся с того времени убеждение в «эквиваленте» силы державы и благополучия ее граждан. Ведь совершенно очевидно, что для миллионов людей, поддержавших в 1990 годы указанных «левых», основной причиной поддержки выступали вовсе не абстрактные «геополитические интересы», а вполне конкретное бедственное положение. Надо вспомнить, что творилось в то время в стране, когда выплаченной зарплаты хватало исключительно на еду, а покупка новых сапог требовала серьезных ущемлений для всей семьи. Впрочем, это если деньги вообще платили, или хотя бы платили частично. Но очень часто даже этого не было – свои жалкие гроши людям приходилось ждать месяцами, а то и годами. (А некоторые так и не дождались – работодатель закрывал предприятие и исчезал в неизвестном направлении.)
В таком состоянии воспоминание о тех временах, когда о зарплате можно было не думать, несомненно связывались с «могуществом СССР». Собственно, все «геополитическое величие» выступало тут для постсоветского обывателя исключительно «маркером» иных, более приземленных вещей. Поэтому он охотно усваивал связь между «международным положением» и своим карманом. Впрочем, эта связь не казалась бы для него столь очевидной, если бы не одна важнейшая особенность постсоветской эпохи. А именно – даже в период, когда жизнь человека сводилась к тому, чтобы как-то протянуть на полученных грошах и выращенных на огороде овощах, он все равно находился во власти господствующей антисоветской идеологии. Точнее даже, именно поэтому и находился – как известно, беднякам всегда было тяжело выйти за рамки общепринятого дискурса, поскольку все их силы уходят исключительно на выживание. Так и постсоветский гражданин, вынужденный крутиться на нескольких работах, чтобы хоть как-то выжить, вряд ли имел возможность думать хоть как-то иначе, нежели диктовала идеология.
А значит, в любом случае, он должен был ненавидеть социализм. Да, это касалось практически всех, даже тех, кто понимал связь своего бедственного положения и правящего режима. Он мог ненавидеть Ельцина, мог ненавидеть «демократов», «олигархов» и «чиновников» - все это допускалось. Мог признать, что пресловутые «новые русские» жируют за его счет. Но вот признаться себе, что все это – из-за отказа от социализма – не мог. Поэтому место «запрещенного» социализма (и уж тем более коммунизма) – занимала мифическая «держава». Дескать, была такая великая страна – Советский Союз – и была она «захвачена» «нехорошими людьми». Как вариант – «проиграла в Холодной войне». Впрочем, как бы там ни было, итог всего этого был один: утрата социальных благ оказывалась связана именно с утратой «державности», а вовсе не с социальными изменениями.
Данное положение впоследствии было прекрасно «обыграно» правящим классом при выборе дальнейшего пути развития страны. Впрочем, не стоит считать, что современный режим возник в итоге какого-нибудь хитроумного заговора, основанного на некоем «понимании тайных основ». На самом деле, все гораздо проще – элитарные круги страны периодически «забрасывали» самые разные варианты «проектов». «Выстрелил», как можно понять, только один. Кстати, не стоит сводить все к пресловутому Путину. Данный политик изначально не был особым «державником», его путь к данному образу пролегал через долгое и упорное «лавирование» в поисках пути, при котором каждый «уход» с оптимума знаменовался падением популярности, а каждое возвращение к нему – новым взлетом.
* * *
Впрочем, нам интересна не нынешняя власть, а указанная выше связь, установившаяся в современном общественном сознании между благополучием народа и «державной мощью». Время, прошедшее с 1990 годов, парадоксальным образом, не разрушило этой связи – хотя, как может показаться, возросшее благополучие населения должно было это сделать. Однако вместо этого данное убеждение распространилось от указанных обездоленных слоев общества на всех остальных. Включая самых что ни на есть либералов. Сейчас, наверное, только отдельные фрики уверены в том, что «мощь» страны не является важной – да и те скорее скрывают свою реальную точку зрения. В конце концов, можно поглядеть на Украину – там сейчас происходит поистине «вакханалия державности», причем устроенная как раз теми, кого в России всегда считали ее противниками. Причина всего этого, впрочем, та же самая – невозможность признать связь собственного благополучия с социальным устройством общества, и в итоге – объяснения ее исключительно через «внешние причины», пускай и «маскирующиеся» под внутренние.
Собственно, ничего удивительного тут нет – даже в непостсоветском мире подобная точка зрения (связка между могуществом государства и личным достатком гражданина) является преобладающей. Правда, в основном, у правых – что логично. Левые, как правило, придерживаются иного мнения. И, если честно, то их взгляды имеют гораздо больше смысла, нежели у правых. Ведь, несмотря на кажущуюся очевидность, в реальности существует более сложная зависимость. Нет, конечно, можно сказать, что богатство государства означает большие возможности для обретения богатства – но лишь возможности, а не гарантии. В богатейшей стране мира – США – почти 50 млн. человек не имеет медицинской страховки. Более того, там же порядка 3,5 млн. человек являются бездомными – и это в стране, где жилищное строительство доведено до совершенства. Примерно то же самое можно сказать и про любую развитую страну. Впрочем, все это еще цветочки – а конкретно, следствие еще действующего социального государства, построенного в середине века. А сейчас усиленно демонтируемого. А вот до того момента, как это произошло – т.е., пока социального государства не было – указанная зависимость была несколько иной.
Надо ли доказывать, что римскому рабу мало что доставалось от римского величия. Точнее, доставалось в "обратном смысле" - само его рабское положение на 99% как раз данным величием и объяснялось. Если Рим был послабее, то он, скорее всего, жил бы в свободном племени - если не прямой целью, то их неминуемым следствием был захват новых рабов. Впрочем, и жизнь свободного римлянина была не особенно сладкой - если не говорить о самой верхушке. Да, конечно, раздача еды и устройство зрелищ - вещь, может быть и замечательная. Да вот только продолжительность жизни в подобных условиях была меньше, нежели в "свободных" земледельческих обществах (23-25 лет против 32 лет в Чатал-Гуюке). Что поделаешь - скопление народа (эпидемии), недоедание - и прочие "прелести" нищенской городской жизни. Наконец, преступность. А "сельская" парцелла в Риме была практически уничтожена - как раз от указанного расцвета рабства, приведшего к торжеству рабовладельческих латифундий.
* * *
Впрочем, не стоит "залезать" так глубоко в историю. Можно вспомнить времена "поближе" и "породней". Скажем, Россию XVIII - XIX веков. Еще в школе мы учили, каким блистательным было данное время в плане внешней политики - особенно, если учесть пик российского могущества данного времени - победу в Наполеоновских войнах. Сколько этому было посвящено картин, стихов, прозы, памятников и т.д. Российские орлы в Европе, русский флот в Чесме, русский царь выступает "Агамемноном" современного ему мира, царем царей. Все это даже в советское (позднесоветское) время вызывало гордость. Однако при этом положение обычного крестьянина было не сказать, чтобы особо блестящее. Более того - чем больше возвышалось Российское государство, тем менее сладко ему жилось. И если еще в начале XVIII века уровень жизни российского крепостного (!) превосходил таковой у его "европейских коллег", то как раз к началу XIX столетия он стал ниже.
Причина понятна: все указанное могущество могло осуществляться исключительно за счет крестьян. И речь идет не только о государственной мощи - "модернизация" дворянского сословия, обретение им "европейских стандартов" жизни ложилось на ту же крестьянскую спину. В подобном состоянии любое восхищение достижениями российской культуры неминуемо должно подразумевать ту цену, которую за них пришлось заплатить русскому мужику. Их поротые спины в подобном случае являются неизбежной тенью и славы русского оружия, и блеска русской литературы. Последнее, собственно, не значит, что мы не должны брать во внимание "высокое" из-за его неизбежного "паразитирования" на низком. Напротив, мы должны понимать, что данные "сферы жизни" взаимосвязаны, и великая русская литература впоследствии смогла стать одной из основ русского освободительного движения, того, что впоследствии (после Революции) смогло вернуть крестьянину все, что "выбивалось" из него веками. (Через модернизацию деревни.)
Впрочем, и жителю первой сверхдержавы европейского мира – т.е., Великобритании – так же мало что доставалось, если он не входил в состав достаточно узкого круга британской элиты. Известно, что из Британской Индии за период только первых 15 лет XIX века было вывезено ценностей на 1 млрд. ф. ст.! (Это при том, что ВВП страны в это время составлял порядка 200 млн. ф. ст.) Что было потом, когда местное производство Индии было почти полностью уничтожено британским капиталом, можно только догадываться. Однако при всем том положение рабочего класса и сельских арендаторов было далеко от идеала. Скорее наоборот – вся мощь Империи ложилась на плечи отнюдь не джентльменов, и единственная возможность для простого человека почувствовать «державность» заключалась в вербовке в колониальные войска. Правда, тут имелась близкая к единицы вероятность умереть от какой-нибудь экзотической болячки, вроде малярии, однако так хоть можно было пожить жизнью «белого человека». Для остальных же представителей «быдла» «имперская жизнь» не отличалась от жизни населения колоний – или отличалась в худшую сторону. В Индии хоть тепло, а в Лондоне и замерзнуть можно, если нет денег на уголь для печки, или самой печки.
* * *
В общем, единственный выход для простого человека в сложившейся ситуации был один – классовая борьба. Именно поэтому как раз Великобритания стала той страной, в которой зародилось и развилось рабочее движение. В результате уже к середине XIX столетия положение рабочего класса в ней стало улучшаться – настолько, что к его концу стало возможным говорить о возможности «подкупа рабочих» за счет эксплуатации колоний. Однако в начале столетия эксплуатация была, а никакого «подкупа» не было. Это прекрасно показывает истинную причину улучшения жизни народа – а именно, непрерывную его борьбу за свои права, не останавливающуюся ни на минуту. Если бы не эта борьба, то никакие колонии не дали бы простым англичанам не пенса прибавки к жалованию – все бы ушло на затраты самих капиталистов!
В XIX веке и в начале века XX это, в общем-то, было понятно если не всем, то многим. Итогом сего стало широкое развертывание фронтов классовой борьбы по всем развитым и не очень развитым странам с образованием международной организации трудящихся – Интернационала. Вначале Первого, а затем – Второго. Вершиной этой деятельности, со временем ставшей поистине революционной, стоит считать Революцию 1917 года в России, ставшую всемирно-историческим явлением. С этого момента можно говорить о решительном (пускай и с отступлением) наступлении трудящихся к обретению все большего числа социальных благ, завершившемся после Второй Мировой войны установлением пресловутого государства всеобщего благосостояния практически во всех развитых странах.
Только после этого и стало возможным хоть как-то связывать достаток среднего человека и пресловутое «могущество державы». Дело в том, что в данное время необходимость «соревнования» с социалистически миром была актуальна как раз для подобных стран, составляющих «ядро» капиталистического мира – с соответствующими последствиями. Да и то – порой «географические» и политические особенности данного «соревнования» оказывались значимее общей «мощи». Как это случилось со скандинавскими странами, что, во-первых, находились в непростительной близости к СССР, а во-вторых, в них социалистические партии оказались наиболее сильными. В результате возник т.н. «скандинавский социализм» - т.е., предельный вариант социального государства, с самым высокой для капитализма долей прибавочного продукта, отдаваемого трудящимся. А уровень жизни в данных квазисоциалистических странах оказался выше, нежели в самых могущественных державах, включая США.
Это правило работает до сих пор, хотя, конечно, с падением СССР главное условие (опасность «экспорта революции»), заставлявшее капиталистов «делиться», исчезло – а значит, начался неминуемый демонтаж социального государства. Однако понять последнее для современного человека оказывается очень нелегко. Это особенно заметно в нашей стране, где большая часть людей продолжает жить нормами, сформировавшимися в послевоенный период. Подобное может показаться удивительным, учитывая упомянутый выше период Ада 1990 годов, но что поделаешь: общественное сознание – штука крайне инертная. А значит, не удивительно, что оно продолжает генерировать представления, которые были верными лет тридцать-сорок назад, но которые ни грамма не соответствуют текущей реальности. Мысль о «благости имперской мощи» относится именно к ним.
* * *
Однако времена давно уже изменились, и современный человек чем дальше, тем становится менее важным для все более наглеющего капитала. В таком случае нет ничего удивительного, что чем дальше, тем больше ситуация приближается к «классическому периоду» того же XIX века, со слабым рабочим движением (одряхлевшим за «тучные годы») и все большим переориентированием государства исключительно на интересы «господ». И это ставит перед левыми неизбежность того, чтобы так же вернуться в ту же эпоху – и вспомнить те вещи, которые были некогда актуальны. А именно – ту самую международную солидарность трудящихся. Интернационал вместо Державы – тяжелый выбор даже для бывшего советского человека. Тем более, что более полувека именно Держава являлась основой для его (и не только его) благополучия. Да, это очень не легко – забывать все то, что в течении нескольких десятилетий было абсолютно верными и адекватным и пытаться вспомнить давно забытые вещи. Однако данный путь неизбежен. И если нынешние левые это не сделают – то это придется сделать кому-то другому…
