Но с началом «длинных 1990 годов» ситуация изменилась. Связано это с тем, что в указанный период основным тезисом стала максима: неважно, что и как произведено – важно, чтобы это все было продано потребителям. Именно эта нехитрая мысль по сути, и «вытащила» до того находящиеся «в тени» гуманитарные науки на первый план, превратив их в ту самую «гуманитарную сферу», о которой идет речь. «Ледоколами новой эпохи» стали «менеджмент» и «маркетинг» , расколовшие еще недавно «заточенную под производство» реальность, и позволившие влиться в нее совершенно иным «струям». Особенно заметно подобный процесс протекал для нашей страны, где указанная «гуманитаризация» оказалась сопряжена с лавинообразной деградацией всего, что так или иначе связано с производством. В том числе, естественных наук и инженерной деятельности. Результатом этого стало то, что, через два десятилетия после начала «процесса», последние оказались почти полностью вычеркнуты из «разряда» предпочтительных видов деятельности, уступив место разнообразным новомодным специальностям «гуманитарной направленности».
Кстати, забавно, что и «старым» гуманитариям, вроде филологов, в данной ситуации довольно сильно досталось – хотя и не так, как «естественникам» и инженерам. Зато желающие стать политологами, культурологами, специалистами по рекламе и дизайну, а так же экономистами самых разных видов, буквально заполонили все вузы страны. Настолько, что дали повод некоторым гражданам задуматься о том, не много ли подобных гуманитариев для нашей страны. (Как говориться, кругом одни политологи и специалисты по эйчару – а на заводах работать не кому!) Но они были неправы – удивительным образом все эти «массы» обдипломенных граждан оказывались вовсе не на паперти с протянутой рукой - а в довольно теплых офисах на необременительной работе. И следовательно, все призывы «реалистов» выбирать «более востребованные жизнью специальности» выступали «гласом вопиющего в пустыне». Да и как могло быть иначе в ситуации, где производственная деятельность давно уже ушла даже не на второй, а на третий план. А основные капиталы делались и делаются на перепродаже добытой на советских месторождениях, и доставленной по построенным в СССР нефтепроводам, нефти. Ну, еще и газа. В подобной ситуации связывать свою жизнь с чем-то иным, нежели перераспределение доходов, является однозначно «путем лузера».
Впрочем, то же самое касается не только нашей богоспасаемой державы. В конце концов, концепция «постиндустриализма» появилась вовсе не тут, а была «позаимствована» у более развитых стран. И, собственно, начало «торжества гуманитаризма» следует искать еще в конце 1970 годов - когда стало понятно, что «Золотые десятилетия» заканчиваются. Поскольку страна, толкавшая все это время научно-технический прогресс вперед, с этого момента однозначно показала, что не только не собирается больше этого делать, но напротив, желает сама пользоваться тем, что создают другие. Достаточно естественное желание. Однако абсолютно невыполнимое, поскольку те самые «другие», в реальности никакого прогресса осуществлять так же не собирались. В общем, мир попал в системный Суперкризис, который продолжается по сей день. Однако разбирать его надо отдельно, тут же достаточно только указать на то, что именно с указанного времени и начался период, который можно назвать «великой стагнацией». С которого, по идее, и следует начинать отсчет «длинных 1990 годов», если быть честным.
Однако, в связи с тем, что в предыдущий период было наработано такое огромное богатство - прежде всего, идейное, новационное и человеческое - то еще целое десятилетие стагнационные процессы оказывались незамеченными. Что стоит одна «кремниевая технология», на оттачивании которой сумело «вырасти» не одно поколение специалистов – и даже сейчас с нее еще умудряются стричь купоны. (Правда, все меньше, и меньше.) Или, к примеру, начатое в начале 1970 годов развертывание всемирной компьютерной сети, ведущее с этого же момента свою историю развитие сотовой телефонии – да и вообще, все достижения современной телекоммуникации. Впрочем, не только микроэлектроника и телекоммуникации – но практически все то, что создавало видимость активного научно-технического развития последующих десятилетий, от генной инженерии до транспланталогии, от особенностей покроя одежды до способов организации производств - ведет свою «генеалогию» именно из 1950-1970 годов.
Исходя из этого, 1980 годы все-таки можно рассматривать как «переходные» от одного периода к другому. В это время все еще считалось важным что-то делать, производить – хотя уже тогда «идеология яппи» пыталась изменить указанное положение. Но яппи появились слишком рано – и поэтому им не суждено было увидеть своей полной победы. Спекулянт, манипулятор, «креативщик» - словом, человек, рассчитывающий, прежде всего, на получение тех или иных благ от других - стал идеалом лишь к концу указанного десятилетия. Но уж достигнув данного места, он утвердился тут всерьез и надолго. И неудивительно. Ведь, если честно, то именно подобная «социальная роль» является оптимальной для иерархически-конкурентного типа общества. Т.е., для такого устройства социума, к которому неизменно приводит классовое расслоение. Именно поэтому она неизменно «воспроизводится» в любом, более-менее развитом, классовом обществе – тогда, когда последнее достигает вершины своего могущества и не имеет больше угроз своему существованию. По крайней мере, видимых.
Вот тогда и поднимают голову люди, нацеленные исключительно на место в иерархии (и причитающиеся этому месту блага), поскольку в рамках устойчивой социосистемы это становится оптимальной стратегией. Если взять хрестоматийный пример подобного обществ – Римскую Империю – то можно увидеть, что наверху оказывается лишь тот император, который максимально осыпает солдат деньгами. Как он при этом воюет - вместе с данными солдатами - и откуда он берет деньги на указанное действо, при этом становится не особенно важным. Так как при римской мощи потерпеть поражение становится тяжело даже для полной бездарности. А уж если это и случится – то всегда можно будет откупиться бесчисленными римскими богатствами. Но вот потерять «любовь войска» чревато - мигом потеряешь не только лавровый венок, но и голову под ним. Впрочем, то же самое можно сказать про любые социумы в подобном состоянии – начиная от бесчисленных китайских «династий», и заканчивая Российской Империей перед своей гибелью. Всегда и везде, в момент максимального взлета начинается неминуемое движение общества к своей гибели – к состоянию максимального же господства личных интересов над всем остальным. Да, конечно, царь может вешать казнокрадов - но меньше от этого их не станет. Поскольку, даже если ты воруешь «на посту», то всегда есть возможность откупиться наворованным. А вот если не воруешь, то судьба твоя печальна: рано или поздно, но желающие пробиться на твое место с «нижних уровней» накопят (за счет того же «воровства») столько «могущества», что пересилят твой «вес», и сбросят «вниз». Такова законная плата за иерархическое устройство и конкуренцию.
Именно поэтому изменения общественных установок, ценностей и стратегий, сходные с указанной выше «гуманитаризацией», происходят практически всегда. Та же, уже не раз упомянутая Цинская Династия в Китае, которая эпично слила Империю с населением в несколько сот миллионов подданых (!), нескольким десяткам тысяч английский солдат, представляла собой как раз подобный пример. Ее так называемая «наука», что в свое время поразила европейцев – а потом стала предметом их насмешек - как раз имела исключительно «гуманитарную направленность». Т.е., служила только одной цели – позволить одному человеку обойти другого при продвижении по иерархической лестнице. Никакой связи с производством, да и вообще, организацией выживания социума, эта самая «наука» не несла. Впрочем, и европейцам было не особо внове подобное положение - недаром большая часть указанных насмешек была связана с поиском «китайских» черт в родном обществе. Поскольку в любом случае «стабильность» всегда ведет к превращению всего и вся в исключительное «развешивание лапши».
Собственно, единственное различие с современной ситуацией тут состоит в том, что в обществе традиционным вся эта вакханалия намного слабее затрагивала основу существования человека - производственный процесс. Нет, конечно, неприятно, что дороги не строятся, мосты разваливаются, торговля страдает от поборов вельмож, а с крестьян начинают драть даже не три, а четыре шкуры. Все это очень сильно подрывает основы государственного устройства и ведет к его гибели. Однако само крестьянское земледелие все равно остается, оно оказывается способным не только пережить деградацию прежнего устройства, но и последующие за этим катаклизмы, вроде нашествия варваров. (Впрочем, понятно, что платой за подобную «сверхустойчивость» выступает низкая эффективность.) Сейчас же такой возможности, разумеется, нет. При наступлении индустриального периода любое разрушение инфраструктуры неизбежно ведет к глубокой деградации всего хозяйства –и к его исчезновению.
Впрочем, тут возникают эффекты еще более интересные, при которых до «естественной деградации» дело, в принципе, не доходит. Разбирать их, конечно, надо отдельно – тут можно сказать только то, что в указанной ситуации вероятность «дожить до естественной смерти» падает практически до нуля. И платой за все «плюшки» индустриального образа жизни становится такая жесткая и жестокая версия «финальной катастрофы», по сравнению с которой падение Римской Империи выглядит детским утренником. Собственно, мы уже наблюдали нечто подобное в прошлом веке, когда Суперкризис, поразивший «европейское общество», привел к наиболее кровавой «человеческой бойне», «разделенной» на две Мировые войны. Но тогда людям удалось преодолеть данную проблему – и выйти на «следующий уровень». На тот, когда - как это любили говорить еще недавно - «наука становится реальной производительной силой».
Разумеется, говорить о данном переходе надо отдельно. Тут же стоит упомянуть только то, что по своей значимости этот момент можно сравнить с началом самой индустриальной эры. И – что самое главное – о том, что в итоге совокупная «мощь» человечества выросла на порядки, приведя к немыслимой до того общественной устойчивости. (Достаточно упомянуть, что с середины XX века т.н. «развитые страны» не знало «большой войны» в классическом смысле, т.е., войны, касавшейся большинства населения.) Ну и, совершенно естественно то, что подобная «сверхустойчивость» породила ту самую «сверхгуманитаризацию» всего и вся. Т.е., абсолютное торжество стратегий борьбы за место в иерархии над всем остальным. Поражена оказалась практически вся наука – в ситуации, когда самым главным является «получение гранта» думать, что кто-то будет «корпеть над тайнами природы», смешно. (Такие чудаки, конечно, были – и даже, вначале, они составляли большинство – но со временем их число стало стремиться к нулю.) Но только наукой дело не ограничилось - так же «гуманитаризированным» оказалось и государственное управление. Если до того «медиа-шоу» касалось только «верхнего слоя» политиков, опиравшихся на огромный слой «профессионалов», то теперь и последние стали практически такими же «шоуменами». (Результатом всего этого стали, например, абсурдные действия МИДов самых разных стран – от США до РФ - ведущие к ухудшению положения своих держав. Ну, а вершина этой деградации – пресловутая Украина, являющая практически лабораторный пример полной победы «гуманитаризации» во всех областях человеческой деятельности.)
В общем, можно сказать, что во время «долгих 1990 годов» мир погрузился в пресловутый «чад кутежа», а точнее, в процесс разбазаривания всех богатств, что были созданы в предыдущие десятилетия. Общество охватило буквальное «концептуальное безумие», когда популярными оказывались самые необычные и невозможные идеи – от «бизнеса в стиле funk» и «креативности, как базовой особенности успеха» и до связи свобод ЛГБТ с экономическим процветанием общества. Впрочем, стоит упомянуть еще и про «естественнонаучную сферу», где зарождались концепции всемогущих «наноассемблеров» или того, что «наш мир есть компьютерная симуляция». Впрочем, в общем-то, «естественнонаучные идеи» и в данное время оказывались на несколько порядков «безобиднее», нежели «гуманитарные» концепции, нанося основной вред, в основном, путем «нерационального использования средств». «Гуманитаризация» же «гуманитарной сферы» (звучит как «масло масляное», но на самом деле, только так можно описать происходящее) зашла гораздо дальше, практически уничтожив всякую возможность понимания существующего мира. Причем, адепты и бенефициарии данной деятельности даже не стесняются открыто об этом заявлять, объявив подобное положение «постмодерном». Т.е., единственно возможным положением вещей.
Это не удивительно, ведь, поскольку основной сутью постмодерна является декларация отсутствия объективной истины, то значит, единственным способом доказать свою правоту выступает подтверждение последней «официальным сообществом». Сиречь, «тусовкой». Т.е., «критерий истинности» подменяется «критерием принятости» - с соответствующими обязательствами перед «принимающими». Вот поэтому указанный «постмодерн» оказывается поддерживаемым любыми сообществами (научными, культурными) даже тогда, когда становится очевидным его абсурдность. (Потому, что он ставит «на вершину» именно указанные сообщества.) Такова плата за недавнее могущество и богатства цивилизации – которое, как уже не раз говорилось – неизбежно ведет к упадку и гибели. Правда, есть один случай (уже не раз упоминавшийся), когда похожая «гуманитаризация», все-таки, была побеждена, и социум выжил. Это Революция 1917 года. Но о нем, разумеется, надо говорить отдельно.
Тут же единственное, что можно сказать – так это то, что указанная борьба за выживание будет весьма неожиданной и неочевидной. И то, что кажется очевидным, естественным и даже прогрессивным в данный момент, в ходе этой борьбы будет неизбежно отброшено – потому, что на деле является собой всего лишь локальное господство локальных представлений достаточно специфичного, по своей сути, мира.
Так что будущее для наших современников неизбежно будет «будущим сюрпризов», будущим выходов за пределы господствующих представлений. Что, как это не странно, и есть самое обнадеживающее во всей этой истории…