Наблюдая за происходящими сейчас переменами в мировой политике, невольно ловишь себя на мысли – что все это уже где-то было. И даже более того – припоминаешь где, а точнее – когда. Что уж тут скрывать – особенно теперь, после избрания Трампа, когда все яснее становятся контуры будущего мира. Поэтому скажу сразу – современный мир чем дальше, тем больше напоминает мир, существовавший перед Первой Мировой войной. Причем, совпадения происходят уже практически в деталях – разумеется, с поправкой на произошедшие изменения. Так, если рассматривать геополитику, то можно увидеть, что место Великобритании – «мирового гегемона» - сейчас занимают США. А место Второго Рейха, ведущего борьбу за мировое господство, сейчас занимает Китай. Впрочем, даже в настоящий момент указанная конфигурация все еще оказывается «призрачной», не до конца оформившейся – но при этом неизбежной. Впрочем, все это могло бы показаться банальным – ну, противостояние держав, ну, оформление военных и политических союзов. Нормальное, по сути, течение истории. Но есть один важный момент, который меняет все. А именно – то, что еще недавно подавляющее число жителей развитых стран, в том числе и тех, что считались «мыслителями», видели развитие истории совершенно по-другому. Точнее – они видели не развитие Истории, а ее завершение. «Конец Истории», о котором возвещала культовая книга Фукуямы. Для них все эти союзы и противостояния выглядели атрибутами далекого прошлого - времени, когда человек был еще «дик и невоздержан», не знал еще настоящего гуманизма (хм?) и реального превосходства политики политической и экономической свободы и блага всеобщей конкуренции (еще раз хм?).
Разумеется, это утрированное утверждение, но оно, в целом, передает тот настрой, что царил в мире еще лет двадцать назад. Тогда, после «поражения коммунизма», казалось, что человек, наконец-то, перешел к периоду «постистории», преодолел предел, за которым лежит совершенно иной мир. Хороший он или плохой – это уже другой вопрос: многим казалось, что «Brave New World» несет человеку скорее страдания, нежели счастье. Однако одно было очевидным – то, что эти страдания (или счастье) имеют совершенно иную природу, нежели все, что было до того. В пределе подобные представления выражались в т.н. «постгуманизме» - концепции, заявляющей о начале изменения самого человека, о смене главных «констант» истории, включая тип самого носителя разума. Но даже те, кто не заходили столь далеко, в любом случае не упускали возможности заметить что-то типа: «сейчас другое время», «надо придумывать новые идеи», «не стоит мыслить конструкциями прошлого» и т.д.
И, разумеется, никто даже предположить не мог, что пройдет совсем немного времени – и мы будет не просто откапывать эти самые «прошлые конструкции» и концепции, вроде классического марксизма, но и использовать их в определении своего будущего. Если, конечно, хотим это сделать – вместо того, чтобы засовывать голову в песок постмодернизма. Но подобная тактика, как известно, плохая тактика – и даже страусы ей не пользуются. (Они просто ищут в земле корм.) Поэтому стоит серьезно задуматься над тем: а так ли отличается наша жизнь от того, что было сто лет назад? (Не в техническом, разумеется, а в социально-экономическом плане.) И, кстати, задуматься об не менее важном вопросе: почему же мы, все-таки, решили, что это отличие должно быть кардинальным? Впрочем, для того, чтобы ответить на второй вопрос, следует разобрать первый. Чем мы сейчас и займемся.
* * *
И, прежде всего, обратим внимание на крайне важный факт. А именно - на то, что как раз чуть более сто лет назад в мире произошли очень важные перемены. Для нашего современника, впрочем, они могут показаться достаточно второстепенными, особенно на фоне последующих глобальных перемен. Но для понимания сегодняшних проблем данный вопрос является очень важным. Речь идет вот о чем – где-то к концу XIX века в мире произошел резкий поворот от т.н. политики фритредерства к политике протекционизма. Напомню, что фритредерство, или свободная торговля – где-то с начал XIX века считалось одним из основных признаков развитой страны. Это мнение основывалось на том, что именно свободная торговля была принята в качестве основы политики гегемона того времени – Великобритании. При этом протекционизм – т.е., защита своего рынка посредством заградительных пошлин - считался уделом слаборазвитых стран, наподобие Российской Империи. А для «нормального капитализма» такое положение является нонсенсом. Ведь именно в подобной ситуации становится возможной свободная конкуренция, которая — по представлениям середины позапрошлого столетия — выступает главным источником прогресса. Поэтому закрытие собственных границ неизбежно ведет к стагнации и деградации экономики, к росту коррупции и ухудшении жизни людей.
Сравнение Великобритании и России, разумеется, оказывалось не в пользу последней, поэтому идея либеральной экономики в это время выглядела непреложной истиной. На ее укрепление, собственно, работала большая часть тогдашней экономической науки, а разного рода публицисты любили живописать ужасы коррупции, которые неизбежно заводятся в условиях защиты своего рынка. (Практически так же, как это делается сейчас.) Однако, чем ближе становился конец XIX столетия, тем данная истина становилась все менее твердой. Удивительным образом в самой колыбели фритредерства – в Великобритании – к концу столетия начали возобладать совершенно иные представления. Прежние «песнопения» в защиту свободной конкуренции сменились идеей о том, что государство должно защищать своего производителя, обеспечивая реализацию его товаров. Более того, начались активные разговоры об идее «закрытия Империи», о превращении ее в область исключительно внутренней торговли. Кстати, главным сторонником подобной политики выступал молодой еще Джозеф Чемберлен, однако полноценно развернуться он смог лишь после Первой Мировой войны. Тем не менее, движение к закрытию внутреннего рынка началось гораздо ранее – где-то начиная с 1880 годов.
Интересно – но Соединенные Штаты того времени, в отличие от Великобритании, отнюдь не горели желанием приносить свое производство в жертву фритредерству. Протекционистские тарифы в США начали вводить тут раньше, нежели в бывшей метрополии – что, как не странно это выглядело со стороны господствующих представлений, вело вовсе не к стагнации, а к росту экономики. То же самое можно было сказать и о Германии, которая так же не горела желанием «запустить» на свой рынок представителей иностранного бизнеса. Под давлением своего крупного бизнеса Второй Рейх с 1879 года ввел протекционистские тарифы – те самые, что еще недавно считались признаком «слабой экономики», вроде российской. И – о чудо! – никакого кризиса при этом не случилось. (Имеется в виду кризиса в глобальном масштабе. Кризисы локальные происходили постоянно.) Германская промышленность не свалилась в стагнацию, рост научно-технического прогресса не замедлился. Скорее наоборот….
* * *
В общем, к началу XX столетия стало понятным, что прежняя фритредерская мифология вряд ли имело что-то общее с реальным состоянием экономики. Точнее, имела – но с несколько иной стороны. А именно – наличие режима свободной торговли оказывалось очень выгодным тогда, когда, с одной стороны, наличествовала современная развитая промышленность. А с другой – страны, «одним концом» еще находившиеся в прежних эпохах, имея архаичный тип производства. В подобном случае открытие границ действительно оказывалось благом – по крайней мере, для страны с современной промышленностью. Именно так обстояло дело у Великобритании начала XIX века. Перейдя от кустарного к индустриальному производству, она могла гарантированно иметь свой рынок сбыта в любом месте – поскольку цена индустриально произведенного товара всегда меньше, нежели у товара «ручной работы».
Однако, понятное дело, что данная схема хорошо работает, если «развитый игрок» на рынке один. В этом случае очень прекрасно показывать на успехи фритредерства, и стыдить какую-нибудь Россию за высокие ввозные пошлины. Когда же ситуация меняется, и вместо блистательной «Мастерской мира», окруженной полуфеодальными княжествами, Британия превращается во всего лишь одного из империалистических игроков, то все, что еще недавно способствовало величию, становится обузой. Открытый рынок огромной колониальной державы превращается в лакомый кусок для всех. И перед последней возникает дилемма: либо продолжать придерживаться прежних норм, либо забыть о том, что говорилось вчера, и переходить к заградительным пошлинам. В принципе, может показаться, что выбор в данном случае может быть только один – отказ от фритредерства. Однако, это только в том случае, если не учитывать фантастическую инерцию всей социальной системы. Поэтому от осознания того, что прежние методы не работают, и до отказа от них, обычно, проходит довольно длительное время. Для Великобритании этот период занял порядка четверти века – вплоть до самой Первой Мировой войны.
Такова плата за сложность социума и за долгое нахождение «наверху». Ведь чем дальше существует общество в одном и том же состоянии – скажем, в режиме фритредерства - тем больше существующие подсистемы «затачиваются» под него, тем больше формируется структур, могущих существовать только в данном состоянии. Это же, в свою очередь, ведет к тому, что данные структуры будут стараться сохранить существующее положение даже в том случае, когда оно будет однозначно мешать общему развитию. Интересно, но подобная картина почти идентична той, что существует в эволюции живой природы – когда именно идеально приспособившийся к той или иной экологической нише вид оказывается наименее способным к выживанию при ее изменении. Поскольку в этом случае любая новая мутация –которая могла бы стать основой выхода из кризиса - неизбежно ведет к резкому снижению эффективности организма. То есть, можно сказать о некоем барьере, перейдя который, вид – а том и целый род, семейство или отряд – оказывается неспособным к дальнейшей эволюции. (Самый известный пример подобного рода – конечно же, динозавры.)
Именно это и случилось, по сути, с Великобританией – несмотря на осознание необходимости перемен, протекционистские меры оказались слишком поздно принятыми. В итоге они, вместо укрепления Империи, привели к ее дальнейшему распаду. Период с начала XX столетия (с его «дредноутными гонками») и до завершения Второй Мировой войны, с точки зрения Британской Империи, представляет собой ни что иное, как отчаянную попытку компенсировать тот провал, что был заложен в ее судьбу в конце XIX века. Период героический – что уж тут скрывать, в обе Мировые войны бритты дрались, как львы. Период, полный технических прорывов и научных достижений, полный кажущихся экономических и политических побед. Но, при этом, ничего уже не меняющий…
* * *
Собственно, что-то похожее - только с поправкой на игроков - мы можем наблюдать и сегодня. Еще лет десять-двадцать назад, после падения СССР, Соединенные Штаты представляли собой если не пресловутый «град сияющий на холме», то что-то близкое к нему. Со времен «Золотого века» этой стране досталось огромное наследство – невероятное количество отработанных и освоенных технологий, мощная современная промышленность, разветвленная инфраструктура (пускай и настолько совершенная, как в СССР, но, все равно, имеющая высокую степень отказоустойчивости). А главное – со времен «Холодной войны» США получили очень высокую степень доверия со стороны капиталистов всего мира. Ведь именно Штатам, как государству, все силы бросившему на борьбу с пресловутой «Красной чумой», последние были обязаны самим своим существованием. По крайней мере, так всем казалось. Ну, и конечно, при указанном преимуществе, даваемых Америкой, все проблемы, связанные с ее политикой – вроде почти полного подчинения своих кредитно-финансовых систем американской гегемонии - в подобном случае казалось меньшим злом.
В итоге, в течение более чем трех десятилетий США могли весте себя так, будто поймали удачу за хвост – все, чтобы они не делали, оборачивалось им на пользу. Точнее сказать, можно было подумать, что оборачивалось на пользу – на самом деле, неудачи просто демпфировались огромным запасом, созданным в прошлые десятилетия. Это было, собственно, даже не положение Великобритании периода «Splendid isolation» - когда «Мастерская мира» могла уверенно вертеть всей европейской политикой. Это было выше – наверное, только Рим имперского периода мог претендовать на нахождение в подобных условиях. Это было положение практически единственного игрока (после распада СССР, разумеется), могущего проявлять субъектность. Это было положение не просто мирового гегемона, но практически, хозяина мира, указывающего разным странам, что и как надо делать. Причем, и в политическом, и в экономическом, и, самое главное, в культурно-идеологическом плане.
И, разумеется, все это не могло не привести к появлению массы самых разнообразных теорий, объясняющих случившееся. Самой распространенной тут можно назвать гипотезу «всемогущего доллара», связывающего мировое господство США с «подсаживанием» всего мира на Бреттон-Вудскую систему. Однако были и другие – начиная с «классической либеральной» модели американского успеха, как результата опоры на свободную экономическую деятельность и конкуренцию – особенно «примечательную» на фоне того, как реально большая часть корпораций получало свое господство. И заканчивая «левой» моделью «ограбления всего мира» - дескать, господство США лежит на том, что на них работают все остальные. Говорились и более экзотические вещи – к примеру, то, что Соединенные Штаты избраны некоторой «мировой элитой» (масонами, евреями) в качестве своего «места силы». Ну, и вершиной всего указанного – разумеется, выступала гипотеза о «рептилоидах». Дескать, не может одна страна быть настолько великой без привлечения нечеловеческого разума…
* * *
Впрочем, для всех указанных представлений общее было одно – то, что для большинства указанное состояние было стационарным. Хорошим или плохим – не важно. Важно, что оно наступило раз и навсегда. Разумеется, что высказывались и идеи о падении Соединенных Штатов. Но и в данном случае основной упор делался на чем-то маловероятном, вроде падения астероида или взрыва Йелоустонского супервулкана. Основной смысл тут состоял в том, что в мировую историю вводилась некая «произвольная константа» - чуть ли не «Божий помысел» - которая могла резко изменить сложившуюся ситуацию. Т.е., идею «Конца Истории» даже эти сторонники «разрушения США» не отрицали. Удивительно, но ее не отрицали даже те, кто придерживался, вроде бы, «материалистической» концепции о «крахе долларового пузыря», поскольку даже в этом случае основным актором процесса служило некое стремление мировой элиты «перезагрузить экономику». То есть – волевым решением изменить существующую экономическую модель, отказаться от доллара и т.д. В любом случае, существующий мир полагался неизменным и вечным, подчиняющимся «высшей воле» и неким «управляющим инструментам», доступным некоей всемогущей «мировой элите». («Рептилоидам», масонам, Бильдербегскому клубу, Ротшильдам с Рокфеллерами и т.д.)
В общем – как и более столетия назад - верным и вечным считалось то, что, вроде бы, принесло успех мировому гегемону. Как и фритредерство, либерализм разного рода – от левого до правого – провозглашал благо свободной конкуренции и экономических свобод. При этом так же скрывая от людей динамику исторического процесса, и, самое главное, преходящее место современного состояния в этой самой динамике. Но так же, как и столетие назад, это самое «понимание» (в кавычках, поскольку оно пониманием не являлось) вело к одному и тому же – к утрате возможности влиять на мир. Парадоксально – но обретение Соединенными Штатами своего максимального могущества так же, как и в случае с Великобританией, становилось основой для не очень приятных событий для них в будущем.
Впрочем, об этом будет сказано чуть позднее…
