Потому, что, судя по всему, в реальности никакой «альтруистической» или «эгоистической» психики не существует. А существуют альтруистические и эгоистические стратегии, которые принимает каждый человек – в зависимости от имеющихся условий. И, прежде всего, в зависимости от взаимодействия с другими людьми. Точнее сказать, человек сам по себе может рассматриваться только в плане данного взаимодействия. Хотя бы потому, что представитель вида homo sapiens физически неспособен выживать за пределами создаваемой им искусственной среды в 99% мест своего проживания. (За исключением очень узкого ареала тропических лесов.) А создавать эту самую среду возможно лишь в плане коллективной трудовой деятельности. Поэтому говорить об «индивидуальной психике» и ее изменениях можно только условно – всегда держа в уме тот факт, что это только модель. Другое дело, что в большинстве случаев этой модели достаточно: социальное окружение индивида, как правило, достаточно стабильно, и его воздействие на поведение человека можно принять за константу. Но, разумеется, это верно не всегда. Периодически встречаются моменты, когда общество начинает бурно и круто меняться.
И тогда мы можем наблюдать такие вещи, которые еще недавно невозможно было предположить. Самое интересное, что последний пример подобного действа мы могли наблюдать своими глазами – речь идет о пресловутых «рыночных реформах» 1990 годов. В это время поведение многих людей изменилось кардинально. Собственно, одно появление огромного числа алкоголиков и наркоманов, в которых превратились «умеренно пьющие» граждане позднего СССР, уже само по себе есть важнейшее свидетельство определяющего влияния среды на психику. (Ведь очевидно, что алкоголизм есть психологическая проблема, с ним борются именно психологи.) Однако только алкоголизмом дело, разумеется, не исчерпывается.Поскольку 1990 годы вообще стали временем такого яркого и неприкрытого торжества деструктивных изменений поведения людей, что не замечать все это можно только сознательным усилием.
Превращение не то, чтобы особенно высоконравственного, но, в общем-то, настроенного на созидание позднесоветского общества в тот «заповедник кадавров», которым оказалось данное время – когда «работа» бандитом и проституткой рассматривалось, как благо, а инженер, врач или учитель выступали, как представители самой низкой категории людей – заслуживает, конечно, отдельного рассмотрения. Но даже самый беглый взгляд позволяет понять, что речь шла о фундаментальных изменениях. Ведь менялось практически все – от отношения к работе до личных пристрастий. Друзья детства «кидали» друг друга, родители бросали детей, а дети - пожилых родителей. Муж, получив «шальные деньги», с огромной вероятностью уходил от жены, с которой прожил всю жизнь. Человек, всю жизнь проработавший научным сотрудником, мог оказаться главарем банды. (А мог стать бомжем.) А бывший советских комсомолец мог объявить себя последователем ваххабизма, и начать призывать резать иноверцев. (А то – и начать резать.) И подобных изменений было множество. Разумеется, можно сказать – что это охватывало не всех. Да, не всех – поскольку большая часть людей, все-таки, оставалась, в определенной мере, связана со «старой экономикой». Но даже им нельзя было скрыться от настигавшего «вала разрушения», ломавшего дружбу, любовь, семьи, и заменявшие их «новыми радостями» - начиная от шопинга и заканчивая религиозным фундаментализмом.
Впоследствии, разумеется, данная волна изменений несколько угасла – во-первых, многие из тех, кто стал наркоманом или алкашом банально вымерли. А, во-вторых, общество выработало определенные механизмы блокировки деструкции: к примеру, то же ужесточение ПДД спасло огромное количество жизней. (В 1990 садиться бухим за руль было нормой.) Впрочем, гораздо более важным в данном плане стали «неформальные механизмы» - в частности, осознание роста опасности в современном общества. В том смысле, что сейчас многим стало ясно: стоит раз оступится – и все, жизнь потеряна. Причем, зачастую, в физическом смысле – выживать нищему в современной РФ с каждым днем труднее. (Одна «оптимизация здравоохранения» чего стоит.) Поэтому современный человек стал намного серьезнее относиться к своим действиям – к примеру, это выражается в сокращении потребления алкоголя. (Поскольку, чем дальше, тем хуже становится жить пьющему – начиная с невозможности езды на машине, и заканчивая тем, что пьющий становится «первым кандидатом на вылет» при сокращении кадров.) Но данный процесс – еще одно подтверждение того, что психика человека находится в тесной связи с социально-экономической ситуацией. Ведь как получается: в СССР «средний человек» шел после работы домой, в 1990 – «нажирался» до полусмерти дешевой водяры, сейчас же снова наступает эпоха трезвости, да еще с определенной модой на пресловутый «ЗОЖ». Но это, разумеется, справедливо только для тех мест, где «новая экономика» процветает. (Вроде столиц.) Там же, где этого нет – до сих пор наличествуют вечные «1990 годы», с их «культом деструкции».
Впрочем, в данной теме подробно разбирать указанную особенность нет смысла – тут достаточно только констатировать тот факт, что «личные» свойства психики тесно связаны с социумом, как таковым. И что именно общие, социальные изменения приводят к буквальной перестройке личности – перестройке намного более серьезной, нежели то, что достигается разного рода «индивидуальными практиками». (Начиная от «работы с психологом», и заканчивая разного рода «восточными учениями.) Впрочем, сразу стоит сказать, что подобные изменения могут иметь не только деструктивный характер. История сохранила и обратные примеры. Скажем, такой хрестоматийный, и одновременно, фундаментальный вариант «ментального изменения», как «макаренковская педагогика». Напомню, что великий русский педагог Антон Семенович Макаренко прославился своими коммунами для «трудных подростков». При этом трудные подростки в его время – 1920 -1930 годы – представляли собой нечто иное, нежели сейчас. В то время среди них попадались самые настоящие малолетние бандиты – те, которые убивали людей ради ограбления. (Впрочем, малолетними они по меркам традиционного общества не считались: 14-17 лет – нормальный возраст для начала трудовой деятельности в то время.)
И вот этих самых молодых людей, которым место было в тюрьме, сердобольная Советская власть направляла в макаренковскую коммуну. Где они становились нормальными, советскими гражданами: рабочими, крестьянами, инженерами, учителями и т.д. Кстати, для полного понимания происходящего следует учитывать, во-первых, тот факт, что указанная коммуна с самого начала находилась на «голодном пайке» - в том смысле, что обеспечить ее ресурсами (в том числе, и людскими) для бедной Республики было тяжело. А, во-вторых, то, что в указанное время большая часть подобных учреждений представляла собой нечто среднее, между сиротским домом и полууголовной «малиной». (Что, к примеру, описано у того же Макаренко по отношению к Куряжской колонии.) Разумеется, впоследствии – в связи с ликвидацией беспризорности и укрепления семей – данная проблема сошла на нет, но в 1920 годы с воспитанием вчерашних попрошаек, воришек, а зачастую, и более серьезных преступников были реальные проблемы. Тем не менее, Макаренко успешно эту задачу решил – причем, сначала в одной коммуне «Имени Горького», а затем – в другой, «Имени Дзержинского».
Так вот, самое главное в «макаренковской педагогике» было то, что в ее рамках пресловутая «личная психика» с ее особенностями рассматривалась, как вторичный фактор. Сам Антон Семенович демонстративно отказывался от чтения «личных дел» на поступающих подростков, не говоря уж об игнорировании столь любимых психологами тестах. (Да, идея о том, что тестами можно выявить «истинную личность» человека – это далеко не современное изобретение.) Он считал, что правильно построенный коллектив, вовлеченный в созидательную деятельность, неизбежно приведет к торжеству конструктивных процессов в любом индивидууме. То есть, по сути, Макаренко совершил переворот не только в педагогике, но и в психологии, как таковой – поскольку до этого считалось, что каждый человек имеет определенные «наклонности» - в том числе, и преступные. Правда, в связи с огромной новизной открытия Макаренко, а так же, в связи с дефицитом мало-мальски образованных педагогов в раннем СССР, эти открытия не привлекли должного внимания. И дальнейшее развитие педагогической отрасли в стране пошло по совершенно иному пути. (А по сути – указанные открытия были даже не осознаны: последующие попытки использовать «макаренковскую педагогику» показали, что основные ее положения так и остались скрытыми от «педсообщества».)
Но, в любом случае, опыт коммун Макаренко прекрасно показывает, как можно достаточно легко и дешево «пересобрать» достаточно деструктивную личность. Была бы соответствующая социальная среда. Исходя из этого можно понять – как, собственно, будет происходить трансформация психики в нашем «обществе будущего». А точнее – указать, что особой трансформации не будет, будет кардинальное изменение внешних условий. Которое, в свою очередь, поставит каждую личность в такие условия, при которых любая деструктивная деятельность станет просто невыгодной –так же, как невыгодной она была в коммунах Макаренко. Впрочем, даже в «остальном СССР», вплоть до самого его конца, стояли довольно мощные механизмы, работающие против деструкции. (Слом которых в 1991 году и привел к невиданной эпидемии разрушения и саморазрушения.) Однако, в отличие от советской ситуации, одной невыгодностью деструкции в обществе будущего дело не ограничится – одновременно с этим данное общество обеспечит высокий уровень стимулирования конструктивных, творческих действий.
В это, разумеется, тяжело поверить – даже после того, как «слабая версия» коммунизма в виде СССР показала свою необычайную эффективность. Однако дело обстоит именно так: ликвидация конкурентно-иерархической организации общества неизбежно ведет к необычайному творческому взлету. И одновременно – к резкому росту коллективных, межличностных взаимодействий, к увеличению «плотности» межличностных контактов, что на порядки повышает общую общественную конструктивность. Причина подобного изменения очевидна: дело в том, что современный человек большую часть своей «психической энергии» тратит на защиту себя от себе подобных. Причем, речь тут не идет даже об осознанной борьбе – карьерной, конкурентной и т.д. Это все, по сути, мелочи. На самом деле, есть вещи еще более важные, причем, такие, в которых участвуют даже те, кто решил «ни в какие игры не играть». Речь идет о том, что большая часть информации в настоящее время считается (неосознанно) ложной – и требует значительных сил на свою обработку. И даже тот человек, который решил «выбыть из игры», оказывается обречен на то, чтобы выстраивать между собой и другими огромные барьеры.
Это резко снижает возможности общения людей, одновременно с этим повышая ценность уже установленных, проверенных связей – семейных, дружеских, любовных. Что, в свою очередь, приводит к разделению мира на «своих и чужих» - с однозначным приоритетом первых. (Впрочем, сразу следует указать на то, что полноценного «открытия контактов» для своих не происходит. Мозг – не цифровая машина, и выставить отдельные «фильтры» для «хороших» и «плохих» людей в нем не получится.) Но самое забавное во всем этом то, что, все равно, блокировать обман не получается: при наличии 99% ложной информации это бы значило полную информационную изоляцию. Так что же, получается, что указанная система, по большей мере, есть не что иное, как бесполезная затрата энергии? На этот вопрос можно ответить утвердительно: так оно и есть. И так же, как экономика классового общества занимается, по большей части, обеспечением борьбы «экономических агентов» друг с другом, «психология классового общества» представляет собой такую же бессмысленную борьбу «одних психик» с «другими».
Именно поэтому изменение данного фактора, то есть, отказ от «извечной» - а на деле, связанной с наличием классового общества борьбы на что-то иное – по своей сути, является актом, сравнимым с самим появлением человеческого разума. Завершением предыстории и началом настоящей Истории – Истории Человека Свободного. Человека, который сможет, наконец-то, обрести свои настоящие возможности – вместо того, чтобы пытаться выжить в условиях господства Хаоса. Так что – удивляться тому, что вместо современной деструктивности, которую, как кажется многим, может сдерживать только внешняя репрессивная машина придет совершенно иная форма взаимоотношения человека с другими людьми и миром, не стоит. И никакого «генетического изменения» при этом не потребуется. Но обо всем этом будет сказано в следующей части…
P.S. Похоже, что текст, который должен был быть коротким – в один пост – ответом на соответствующий материал Синей Вороны, начинает разрастаться кардинальным образом. Впрочем, ничего удивительного в этом нет – поскольку речь идет о настолько фундаментальных изменениях, что объяснить их двумя словами не предоставляется возможным. Так что шестью частями дело не ограничится.