Данное высказывание впоследствии настолько затаскалось пропагандистами, что стало вызывать, исключительно юмористические ассоциации. Ну, в самом деле, вопрос Церетели и ответ на него Ленина выглядели очень странно: кто же отказывается от власти? Поэтому получалось, что Ленин вышеупомянутым высказыванием показал только то, что большевики с самого начала отличались излишним властолюбием. Правда, при этом оставалось непонятным: почему это меньшевистские министры так легко разбрасывались подобными заявлениями? Почему это они изображали себя некими «мучениками у власти»: дескать, мы продолжаем править, поскольку других желающих делать это нет. Впрочем, позднесоветский человек привык считать, что других врагов, кроме коммунистов не бывает — и особо над церетеллевскими словами не задумывался.
* * *
Хотя, по идее, должен был — ведь если бы это случилось, то он бы понял, насколько неоднозначным являлось все происходящее тогда. Дело в том, что заявление о том, что в России критически не хватает «властолюбцев», являлось летом 1917 года вовсе не пустыми словами. Ведь в это время даже «последнему землепашцу» было понятно, что «все идет немного не так». И что только что образовавшаяся Российская Республика не только не устранила все проблемы Российской Империи — а, наоборот, привела к их бурному росту. Развал армии, катастрофический рост коррупции, проблемы с организацией питания и логистикой— этой вечной ахиллесовой пятой России – все это явственно показывало, что существующее руководство банально не управляет текущей ситуацией.
Причем от смены персоналий «наверху» ровным счетом ничего не меняется. Более того, не меняется дело и от смены партий — к лету 1917 «левые» социалисты (меньшевики и эсеры) несколько потеснили «правых февралистов». (Октябристов и кадетов.) Только вот толку от этого не было — единственное, что принесло вхождение во власть «социалистам», так это испорченную репутацию. Так что Церетели был пафосен неспроста, поскольку к этому времени стало понятно, что нахождение в «оппозиции» способно принести больше «дивидентов», нежели вхождение во властные структуры распадающейся стране. И что последнее вообще может выступить концом для любой политической силы.
Правда, тогда высказывание Ленина посчитали дешевым популизмом. Дескать, кто он: мелкий по-литический деятель, желающий своей демагогией обрести популярность – но вряд ли способный принять на себя чудовищную ответственность. Однако чуть позднее История прекрасно показала, кто в реальности был прав. В том смысле, что все эти Церетели, Чхеидзе, Мартовы & Ко через очень небольшое время действительно оказались выброшены за пределы политической жизни. (Даже в Белом Движении мало кто рассматривал будущее в качестве сферы деятельности данных господ.) А Владимир Ильич и партия большевиков, напротив, вошла в историю, как сила, изменившая ситуацию не только в стране — но и в мире.
И разумеется, на этом фоне возникает вопрос: как это им удалось? Что знал Ленин, и что не знали другие? Впрочем, в прошлой части ответ на него уже был дан: основное преимущество большевиков состояло в идее диалектического подхода к политической деятельности. В том смысле, что Ленин с самого начала прекрасно понимал, что за «один прыжок» новое общество не построишь…
Впрочем, это понимали и его противники — именно поэтому в 1917 году никто даже не пытался всерьез изменить социальную систему, доставшуюся от Российской Империи. Даже социалисты и социал-демократы. Последние достаточно логично считали, что вначале надо «дотащить» Россию до «нормальной» капиталистической формации, а уж затем строить социализм. Все это было разумно — но вот только возможностей для построения этой самой «нормальной» формации у страны уже не было. Россия уже была в Суперкризисе, выход из которого мог быть только один. Смерть! То есть, уничтожение и расчленение единого государства, исчезновение России, как исторического феномена. И любые действия российского руководства могли привести — и приводили — лишь к приближению указанных событий. (Ловушки –они такие.)
* * *
Так что и от ленинской политики следовало ожидать нечто подобного. А точнее — еще более ускоренного движения в пропасть: ведь именно к этому должно было привести «ультрапопулистская» — на первый взгляд— большевистская политика. Достаточно упомянуть только два факта — два знаменитых декрета, принятых сразу после Октября: «Декрет о мире» и «Декрет о земле». Оба они привели к взрывному росту популярности большевиков в народе, но одновременно с этим так же оба они вызвали шок у «думающих людей». Причем, как раз из-за того, что последние решили проанализировать последствия , и понять, к чему данные декреты способны привести. Ведь, как уже не раз говорилось, было бы глупо считать большевистских противников идиотами, не видящими того, что реально хочет народ. Не замечающими, что массы в реальности ненавидят войну, не желают воевать и готовы пойти за любой политической силой, которая предложит им мир.
Видели, конечно. Но видели и иное — то, что немцам, по большому счету, наплевать на наши про-блемы. И что никакого соглашения, кроме как полностью на своих условиях, они не примут. Именно поэтому при заключении Брестского мира Ленину пришлось преодолевать сопротивление даже самых близких людей. Что стоит, к примеру, невнятная позиция Троцкого — который и был послан вести переговоры. (Из-за этой самой позиции молодая республика заключила договор на очень невыгодных условиях. Впрочем, тут следует сделать скидку на то, что Лев Давыдович – не профессиональный дипломат, и ожидать от него каких-то особых свершений на данном поприще было бы странно.) Однако история показала, что прав был именно Владимир Ильич, данным решением обеспечивший, во-первых, как уже было сказано, широкую поддержку широких масс. А, во-вторых, сумевший получить передышку, необходимую для создания новой армейской (и вообще, государственной) структуры вместо распавшейся имперской. Ну, и в-третьих, все потери от данного мира впоследствии удалось вернуть — что-то практически сразу, что-то позднее. Правда, ради этого пришлось поработать — но ведь если бы Россия рухнула окончательно, вообще нельзя было говорить о какой-нибудь возможности...
То же самое касается и «Декрета о земле». На самом деле идея передачи всей земли в бесплатное пользование крестьянам изначально было эсеровской, а не большевистской программой. Но даже большинство эсеров понимали, что ее принятие однозначно уничтожит наиболее продуктивные частные хозяйства. Ведь производительность крестьянского труда была крайне мала, а используемые в крестьянской массе агрономические приемы — очень примитивны. Что же касается большевиков, то они, в основном, считали, что для избегания разрушения производительных сил необходимо сохранение крупного землевладения путем превращения его в «совхозы». Но Ленин выбрал иной путь — тем самым обеспечив себе поддержку большей части населения. И одновременно — создав необходимость в будущем решать проблему с переходом к более производительному труду. Она впоследствии получила решение во время т.н. коллективизации. И пускай сейчас принято ругать данный процесс за излишнюю жесткость и даже жестокость – но все это ерунда по сравнению с тем, что пришлось бы пережить стране, если бы «Декрет о земле» не был принят, и крестьянская масса отвергла бы большевиков. (Поскольку жизнь в условиях хаоса и колониального гнета одновременно вряд ли может быть названа счастливой.)
* * *
То есть, на указанном примере мы видим тот способ, благодаря которому Ленину и большевикам удавалось выбираться из неразрешимых — на первый взгляд — ситуаций. А ведь таковых было множество… Сейчас трудно даже перечислить, сколько раз большевикам обещали скорую гибель. И ведь, как уже говорилось, не самые глупые люди обещали. Но в итоге проигрывали как раз они. А Владимир Ильич и руководимое им государство умудрялось выживать в самых сложных, а порой и невозможных для существования условиях. Более того — данная тенденция продолжилась и после смерти Ленина. Что показывает тот факт, что вовсе не «гениальная личность» Ильича, а найденный им и переданный «наследникам» (диалектический) метод был основанием для победы «Советского проекта». (То есть – Ленин нам важен, прежде всего, как величайший диалектик в мире. А уж потом – как «вождь» и руководитель.)
Правда, дальнейшая история показала, что в стране существуют некоторые проблемы с понимание необходимости начинать искать ответ на вновь возникающие противоречия сразу после разрешения «предыдущих. (А о том, чтобы начинать решать проблемы до того, как они возникнут, вообще не стоит вести речи — впрочем, это уже несколько иная тема.) Впрочем, было бы странным ожидать нечто иное – ведь в течение тысяч лет вся реальная политическая деятельность строилась по совершенно иной схеме. В которой единственной стратегией был ответ на существующие вызовы – а то, что будет позже, вообще не принималось во внимание. Но, все равно, даже при таком недостатке данный механизм оказывался очень и очень эффективным. До определенного момента, в который…
Впрочем, об этом будет сказано уже в следующей части.
