И вдруг – эти самые скучные предметы городского пейзажа вдруг оказались актуальными. Вначале – на постсоветском пространстве, но тут это мало кого удивило. Просто потому, что случилось это тогда, когда происходила коренная ломка обыденной жизни –в результате чего любая несуразица воспринималась, как нормальное явление. Впрочем, в том самом бардаке было однозначно не до памятников – и основную проблему в это время составляло скорее естественное разрушение их из-за отсутствия ухода. Поэтому все как бы успокоились, и в течение десятилетий не данной проблеме не придавалось особого значения. Разумеется, возводились новые монументы, но они соседствовали со старыми, советскими – и казалось, что такое положение устраивает всех…
Но это было обманчивое восприятие – поскольку, чем дальше – тем чаще стали возникать инциденты вокруг, казалось бы, самых невинных и привычных вещей. Скажем, в 2007 году вдруг случилась известная история с т.н. «Бронзовым солдатом» - памятником, посвященным погибшим в Великой Отечественной войне советским воинам. Самое интересное тут то, что в это время, при прошествии более, чем 15 лет с момента распада Союза, все вопросы, связанные с «советским наследием», вроде бы, давно были улажены – и нате вам! Сносят – ну ладно, переносят куда-то на задворки – но при этом делают это настолько демонстративно, что это вызвало нешуточные протесты и в самой Эстонии, и в России. Казалось – зачем?
Однако это был всего лишь эпизод в огромной цепи «войны памятников» - выражающейся в сносе советских монументов и установки «своих». Причем, тут отметились практически все постсоветские страны, включая РФ. В последней, разумеется, прямой снос памятников советского времени не происходил – имеется в виду, значимых памятников – но вот постоянное закрытие мавзолея Ленина во время официальных мероприятий имело однозначно развивающийся характер. Что же говорить про ту же Украину, где пресловутая «десоветизация» приняла совершенно клинический вид…
* * *
Подобное положение, разумеется, неприятно – но одновременно с этим оно ставит достаточно важные вопросы. И, в частности, вопрос о том, что же стоит за этой самой «войной с памятниками». Казалось бы – все просто: памятник есть символ, и его уничтожение и водружение своего есть «война символов». Все это верно – но за этими словами упускается одна важная тонкость. А именно – то, что, как было сказано выше, этот самый «символ» в нормальном состоянии практически ничего не символизирует. Как, например, бесчисленные памятники Ленину в российских городах и селах. Они настолько всем приелись, что, наверное, мало кто вообще задумывается об их существовании. Ну, на самом деле, кто может сказать: стоит Ленин в «их» городе с кепкой или без кепки, куда он смотрит и на что показывает? То же самое относится и к бесконечным монументам погибшим в Великой Отечественной войне – которые обращают на себя внимание только на день Победы, когда около них местное начальство фальшиво изображает из себя патриотов.
То есть – просто стоящий памятник ничего не значит, это элемент городской архитектуры, не более того. Но в «жизни» данного объекта есть два момента, в которые он приобретает совершенно иную роль. Это – установка и снятие (разрушение). Подобные акты оказываются очень важными – в том смысле, что означают воздействие не просто на городскую архитектурную среду, но на то, что можно назвать информационным пространством общества. Они становятся выражением общественной коммуникации – особого процесса, «сшивающего» отдельные элементы социума в единую систему. Установка памятника в этом плане означает обретение или укрепление того, что может быть названо «коммуникационными каналами» - некоего общепринятого набора норм, согласно которого можно вести свободную коммуникацию. (Т.е., передавать мысли от одного человека к другому.) Снос же подобных объектов обозначает обратный процесс…
В принципе, это характерно вообще для любого процесса созидания и разрушения – но для большинства сооружений подобная особенность, разумеется, тормозится иными их качествами. (Необходимыми для «прямого» использования.) Поэтому с ними приходится мириться – поскольку разрушение столь ненавистных «совковых» заводов и домов, например, неизбежно приведет к полной катастрофе. Памятники же, наследующие древним религиозным сооружениям, подобных «потребительских качеств» лишены – и значит, становятся идеальными инструментами для указанного выше процесса. Поэтому по ним можно прекрасно судить о том, что же происходит в обществе – идет ли в нем рост общественной коммуникации, или наоборот, она падает.
* * *
Собственно, именно поэтому можно сказать, что в те же 1990 годы постсоветский социум сохранял еще относительную целостность. Это выглядит абсурдно – но, тем не менее, сохранение огромного числа советских подсистем показывает, что мир в это время оставался гораздо более «советским», нежели казалось тогда. И наоборот, происходящие на Украине события показывают, что там сейчас идет катастрофический распад того самого «советского единства», что давало (и до сих пор дает) постсоветским людям возможность выживания в условиях «свободного рынка». (То, что он реально несвободный – сути не меняет.) Да, указанные подсистемы продержались на порядок дольше того времени, которое можно было предположить. Но они не могли быть вечными – и значит, наступил тот период, который должен был наступить. Период «большого распада».
Причем, как можно увидеть на примере США, он охватил не только постсоветское пространство. Как не странно это прозвучит, но процесс «десоветизации» —с разрушением еще сохраняющихся «советских подсистем» — переживает сейчас весь мир, включая самые «развитые» (в смысле, богатые) государства. Поскольку «Тень СССР» в свое время накрывала всю нашу планету – несмотря на то, что данный процесс при этом оказывался почти полностью незаметным. И лишь сейчас, при наблюдении разрушения этого «советизированного мира», становится понятно: насколько же великим событием было существование Советского Союза, насколько сильно изменило оно нашу жизнь. Впрочем, все это уже в прошлом – а значит, чем дальше, тем менее едиными будут общества, тем меньшими станут возможности общественной коммуникации. Что поделаешь: классовое устройство подразумевает подавление правящими классами всех остальных. Подавление – а не объединение, господство – а не учет интересов. Это значит, что ни о какой общественной коммуникации в привычном нам смысле речи идти не может – вместо этого будет совершенно иной процесс.
И тут не важно: как он будет осуществляться, какие механизмы буду выработаны, и какие беды они принесут. Все это выяснится несколько позже. В любом случает, единого общества больше не будет – как не было его лет сто назад. Впрочем, как можно догадаться, это не только серьезная проблема – но еще и возможность для нового, кардинального изменения мира. Поскольку если нет ощущения единства между «высшими» и «низшими» - то значит, для подавляющей части населения нет нужды в том, чтобы считать интересы «высших» своими. (Хотя нет, даже не своими, а вообще, достойными внимания.) То есть… Ну, о том, что «то есть» надо говорить отдельно – хотя догадаться о том, что из этого следует, легко. В общем, здравствуй, новый «Разделенный мир» в чистом и неприкрытом виде, полностью обнажающий свои базовые экономические основания, не скрываемые «прошлыми» социальными подсистемами!
Ну, а памятники? А что памятники – они, как говорилось выше, вторичны по отношению к указанному информационному единству. А значит – не важно, разрушаются они или устанавливаются, вызывают ли ненависть или любовь. В любом случае, прежнего отношения к ним уже не будет. Впрочем, это относится ко всей культуре вообще…
