Но выглядела исключительно, как не имеющая практического смысла «блажь» - в лучшем случае, достойная низкопробных приключенческих романчиков. (Каковыми, например, воспринимались произведения того же Жюля Верна.) А следовательно, все это было деятельностью, не достойной серьезного человека. В результате чего того же Циолковского большинство людей считало, в лучшем случае, забавным чудаком. (Ну, а в худшем – будет сказано ниже.) Имеется в виду, разумеется, большинство «солидных людей» - тех самый «лиц, принимающих решение». Причем, подобное отношение было не только относительно его концепции космических полетов – но вообще, оно касалось всех идей, «генерируемых» калужским учителем, начиная с его концепции цельнометаллического дирижабля. В результате чего само понятие управляемого аэростата оказалось жестко связанным с немцем Цеппелином – который и вошел в историю, как «отец дирижабля». Что же касается Константина Эдуардовича, то практически весь дореволюционный период он так и проходил в «чудаках», даже несмотря на то, что смог за свой счет издать ряд своих книг – например, «Исследование мировых пространств реактивными приборами».
* * *
Еще раз: до Революции, в относительно сытой и спокойной стране – разумеется, сытой для представителей т.н. «образованных слоев» общества – создание космической ракеты мыслилась исключительно, как заумная блажь. К носителям которой, в лучшем случае, следует относиться, как к блаженным – то есть, просто не принимать во внимание то, о чем они там «бормочат». Ну, а в худшем… А в худшем – как к опасным смутьянам. (Был же прецедент: Кибальчич так же о ракетах грезил, а потом – взял и бомбу сделал. Или сначала бомбу – а потом ракету, не важно.) Впрочем, в любом случае, все эти ракеты и полеты воспринимались ни чем иным, как плодами слишком развитой фантазии, не имеющей с «реальной деятельностью» ничего общего. Ведь настоящим занятием для умного и независимого человека в это время являлось нечто иное – а именно, приобретение разнообразных чинов и богатств. Богатств, приносящих чины –и чинов, приносящих богатства.
Добиться этого можно было разными способами. Например, стараясь подняться по служебной лестнице как можно выше – и те, кому удавалось это сделать, сразу становились уважаемыми людьми. (Вне всех остальных своих качеств.) Или можно было заниматься «коммерцией» в самых разнообразных значениях данного слова, накапливая ассигнации, золото, земли и прочие ценные вещи. Кстати, особенно ценным выглядело занятие коммерцией в случае близости к государственной казне и лицам, ею распоряжающимся – по крайне очевидным причинам. Ну, и наверное, еще допустимо было стремиться к славе – воинской или артистической. То есть, стремиться стать известной личностью – хотя, понятно, что известность в данной системе так же шла бок о бок с материальной обеспеченностью. Тем не менее, данный вариант «успеха» считался несколько менее престижным, нежели первых два. Все же, что не приносило положения в обществе, богатства или, хотя бы, славы – воспринималось в подобном обществе, как бессмысленная трата сил.
Разумеется, речь стоит вести не о всем российском социуме, а только о той его части, что находилось «наверху»т – поскольку были в Российской Империи люди, которые мыслили иначе. И более того, их было даже относительно немало – но к пресловутым «лицам, принимающим решение», они не имели не малейшего отношения. Более того, из-за указанной разницы в восприятии сама возможность установления контакта этих самых «инакомыслящих» с «высокими чинами» оказывалась близкой к нулю. Поскольку любой нормальный «высокий чин», видя очередной «прожект», не несущий непосредственной прибыли, понимал: перед ним если не явный смутьян, то, как минимум, «человек, желающий странного». В итоге, практически любой проект, направленный на модернизацию жизни в стране, продвигался в поздней Российской Империи с ужасающим скрипом – да и то, в основном после того, как нечто подобное начинало делаться «за границей». (Почему – понятно: «заграница», по умолчанию, более солидный источник, нежели какой-то отечественный «прожектер».)
Поэтому и так стесненный низким прибавочным продуктом российский социум, в конечном итоге, оказывался низкоинновационным – и это при том, что в стране, однозначно, существовали люди, готовые были всю жизнь свою отдать ради модернизации. Но они, будучи блокированными описанным выше механизмом, оказывались бессильными. Результат подобного положения был, как можно догадаться, довольно плачевным – в том смысле, что России очень часто приходилось «импортировать» те технологии, которые до этого безуспешно предлагались «внутренними» изобретателями. В лучшем случае – поскольку, как уже говорилось, прибавочный продукт был низок, и особой возможности скупать передовые достижения Российская Империя не имела.
* * *
После Революции же ситуация кардинальным образом поменялась – что, на первый взгляд, выглядит очень и очень странно. Ведь очевидно, что события, произошедшие в 1917-1920 годах, а равно, и предшествующая им Первая Мировая война, нисколько не могли прибавить в плане роста богатства и могущества социума, а точнее, наоборот. Что, в свою очередь, негативно сказывалось на производстве. В том смысле, что значительное количество заводов после окончания Гражданской войны оказалось просто разрушенным, но даже те из них, что были в более-менее приличном состоянии, оказались в жесточайшем кризисе. Собственно, трудно даже сказать, какая из бесчисленных нехваток тогда была самой главной: нехватка ли квалифицированных рабочих в связи с гибелью их в Первой Мировой и Гражданской войне, нехватка современного оборудования и сырья – в связи с блокадой Советской России большинством стран и разрывом хозяйственных связей, или же нехватка возможностей сбыта продукции из-за общего обеднения страны.
Тем не менее, именно в это время наблюдается настоящий всплеск инновационности. К примеру, знаменитое «Общество изучения межпланетных сообщений», ставшей основой для будущего развития ракетных технологий, было создано в 1924 году. В году, когда страна еще только-только начинала выкарабкиваться из послевоенной разрухи, когда по ней кочевали толпы беспризорников, а еда основной массы населения состояла из пустых щей с куском хлеба. (Городского населения, конечно – поскольку крестьяне питались так практически всегда.) Так что Алексей Толстой в своей «Аэлите» показал практически реальное состояние дел – не в том смысле, конечно, что полет на Марс был в это время возможен. А в том, что были люди, реально готовые заняться его осуществлением – и занимающиеся им. Причем, с исторической точки зрения довольно успешно – в том смысле, что именно Цандер стал инициатором создания той самой ГИРД, которая впоследствии привела к появлению легендарной Р-7. (Правда, на Марс не полетели – но уже в связи с особенностями совершенно иного времени.)
Впрочем, понятно, что одними только ракетами дело не ограничилось – к примеру, авиация в это время занимала намного большее место. В результате чего уже к 1924 году был создан первый советский самолет оригинальной конструкции – не имеющий отношения ни к дореволюционным, ни к зарубежным разработкам – цельнометаллический моноплан АНТ-2. А уже к середине 1930 годов СССР стал одной из ведущих авиационных держав в мире. Указанный инновационный порыв в указанный период наблюдался практически в любых отраслях – начиная от архитектуры и заканчивая радиотехникой. Главным было одно – любой проект должен был иметь непреложное отношение к изменению реальности. Не важно, идет ли речь о театральном искусстве, строительстве зданий, постройки самолетов или освоении новых агрономических приемов. Только новое, только реальное… Хотя, конечно, прежние любители «чинов и денег» так же никуда не делись. Более того, в период НЭПа они находились в достаточно удобном положении: к примеру, в этот момент государственный контроль надо распределение средств был довольно слабым. Со всеми вытекающими последствиями… (Ну, к примеру, можно вспомнить незабвенного Корейко из «Золотого теленка» и описание его махинаций.) Тем не менее, влияние на принятие решений в этот момент они оказывали на порядок меньшее, нежели еще лет десять назад.
Что оказалось достаточным для того, чтобы иной, «скрытый» слой русской жизни смог раскрыться в полную силу. Этот момент крайне важен для нас в плане понимания «социодинамики революций», поскольку показывает довольно «парадоксальный» механизм их положительного воздействия на социум. По крайней мере, в условиях, схожих с теми, что существовали в России начала ХХ века. То есть, тогда, когда существует определенный слой людей, «настроенных» на инновацию и созидание, но нет нужного количества ресурсов для осуществления данной деятельности. Точнее, нет средств для «нормального осуществления», производимого с учетом сохранения текущего положения – поскольку при распаде системы ресурсы всегда появляются. В этот-то момент и существует возможность резкого «скачка вверх» - в смысле, создания более совершенной системы, нежели старая. При этом новационность общества увеличивается в разы – новационные модели поведения являются, по своей сути, наиболее приемлемыми для мыслящих существ, и в условиях отсутствия противодействия новациям охватывают самые широкие слои.
* * *
Замечу, что подобный механизм кардинально противоречит «нормальной модели» мышления, для которой новации есть крайне затратные и малопригодные для человека явления – а значит, новаторы представляют собой редких личностей. (Почему так происходит – смотри выше: в «нормальном обществе» мало кто из имеющих новые идеи оказывается способным «пробить» их в жизнь. В результате чего «выживают» лишь наиболее упертые…) Тем не менее, он прекрасно работает – и, как показывает практика, способен повышать эффективность социума в разы, как это случилось с ранним СССР. (Хотя советское общество демонстрировало повышенную новационность вплоть до самого своего развала – достаточно вспомнить то количество изобретений и рацпредложений, что регистрировалось в стране. Правда, со внедрением у позднего СССР были проблемы – но это, как уже говорилось, уже иная эпоха.) Что восходит к пониманию важности уже упомянутого ограничения доминирования «любителей чинов и денег» - причем, прежде всего, в плане принятия решений. (Поскольку в плане получения личных благ они, как можно догадаться, всегда будут в выигрыше.)
То есть, если этот момент будет выполняться, то – при определенных условиях – можно получить высокую новационность буквально «не из чего». (Что, однако, парадоксом не является, поскольку восходит к базовым свойствам человеческого разума.) Главное в этом случае - наличие определенного числа людей, готовых к «работе с реальностью» вместо привычного ,«виртуального» выкачивания денег из социальных структур. А значит – успех или неуспех Революции, во многом, будет зависеть от этого момента. (Разумеется, не только от него – но игнорировать проблему новационности в подобном случае не получится.)
Ну, а о том, насколько данные условия соответствуют современному обществу, надо говорить отдельно…
