Ну, и самое забавное, разумеется –это то, что данная идея довольно быстро перешла из чисто религиозной области на все остальные стороны жизни, став одним из основ самоидентификации «третьего сословия», т.е., нарождающейся буржуазии. Да-да, как это не удивительно прозвучит, но буржуазия в период своего становления и развития исповедовала именно аскетизм и пренебрежение «земными благами» - в противовес праздной аристократии. Кстати, и максима «каждому по труду» перешла из чисто библейских в «житейские» именно благодаря «третьему сословию». Правда, стоит понимать, что под «трудом» тут подразумевалась довольно специфическая практика, о которой будет сказано чуть ниже, да и под «презрением к роскоши» значилось отрицание именно внешнего лоска –всех этих роскошных дворцов и дорогих одежд. Вместо них буржуа предпочитали собирать богатства в виде денег, ценных бумаг и вообще, того, что именуется капиталом, т.е., разного рода производительных сил. (Заводов, товаров, земель.)
Тем не менее, вплоть до конца XIX века даже для богатых владельцев демонстрировать избыточное потребление считалось неприличным. (Отдельные представители капитала, как, например, Генри Форд, делали это и в следующем столетии.) На этом фоне описанный в прошлой части факт господства «антипотребительства» в западной общественно-политической мысли 1960-1970 годов выглядит довольно логично. Правда, из «буржуазного» лагеря эта самая мысль переходит в лагерь «антибуржуазный». (Но при этом, разумеется, остающийся в рамках признания господствующих капиталистических отношений. Никакого парадокса тут нет – речь идет об огромном пуле мыслителей, которые прекрасно видели и видят проблемы текущего общественного положения, но по ряду причин не могут воспринять альтернативную систему.) В частности, критикой «потреблятства» занимались представители практически всех «философских течений», за исключением наиболее реакционных. (Вроде «австрийской школы».) Ну, и как «вишенку на торте», можно упомянуть тот факт, что именно «антипотреблятство» в течение более, чем полувека, выступало одним из оснований пресловутых «молодежных субкультур», начиная хиппи и т.п.. (До тех самых пор, пока в прошлом десятилетии эти самые субкультуры практически не исчезли.)
* * *
В подобном состоянии популярная на постсоветском пространстве связка «антипотреблятства» не просто с левыми, но с коммунистическими и просоветскими идеями, выглядит откровенно бредовой. Впрочем, что тут говорить – место гиблое! В том смысле, что тут «либералами» принято именовать социал-дарвинистов, тесно связанных с ультраправыми – Украина тому самый яркий пример – а любые попытки говорить о социальных правах подавляющей части населения теряются в огромной волне пропаганды «свободного рынка» и т.д. (Вроде того, как сейчас идет огромная «накачка» за повышение пенсионного возраста – хотя реально это наихудший вариант практически для всех. Настолько, что даже Фритцморген (!) позволил себе не согласится с ним.) В указанной ситуации неудивительно, что любая попытка выступлений в плане «ограничения потребления» вызывает взрывную реакцию «противников совка». (Хотя, как уже говорилось, этой идее более, чем на тысячу лет больше, нежели СССР.) Самое забавное тут, разумеется то, что – как показывает пример уже не раз помянутой Украины – эти самые «совкоборцы» реализацией своих идей как раз и ведут к такому «антипотреблятству», которое никаким «совкам» вместе с другими антибуржуазными борцами и не снилось. (Например, нынешняя тактика повышения цен на коммунальные услуги в указанной стране неизбежно ведет к тому, что рано или поздно, по последние станут разновидностью роскоши. А то и вообще исчезнут по мере разрушения коммунальных систем.)
Впрочем, рассматривать «совкоборцев» тут нет особого смысла – о данном типе абсолютных деструкторов надо говорить отдельно. Тут же следует обратить внимание немного на другое – на то, что указанное «антипотребительство», выступая вначале религиозной, затем буржуазной, а в последнее время «антибуржуазной» парадигмой, в реальности так и не смогло решить базовые проблемы человеческого бытия. В том смысле, что надежды на то, что этот путь позволит уменьшит страданий людей, не оправдались ни в одном из случаев. Да, собственно, и не могли оправдаться – поскольку в реальности указанная концепция являлась следствием ошибочного «прочтения» понятия «богатства» (и «знатности»), как следствия обладания неким количеством благ. В то время, как в реальности данное явление относится к совершенно иной категории – а именно, к месту в социальной иерархии. Иначе говоря, богатый не потому богатый, что он имеет много золота, предметов обихода, жилищ или иных ценных вещей (включая яхты) – а потому, что эту возможность он получает за счет того, что может диктовать свою волю стоящим ниже его.
Иначе говоря, собственность есть, прежде всего, власть. И говорить о владении чем-то имеет смысл только тогда, когда указанное состояние позволяет управлять поведением иных людей. Скажем, когда, имея запасы зерна, всегда можно получить людей, способных за какую-то его долю «отработать». То есть, вместо решения проблем, стоящих перед самим работниками всегда можно заставить их решать проблемы, стоящие перед «зерновладельцем». То же самое можно сказать и про владение землей, которую можно использовать для реализации власти: или прямо – через барщину; или опосредованно – через оброк тем же зерном или деньгами. В любом случае очевидно одно: землевладелец только тогда становится землевладельцем (собственником), когда он обретает возможность повеления чужими волями. (Скажем, находясь на необитаемом острове, человек собственности не имеет – хотя реально он имеет возможность распоряжаться каждым клочком земли.)
При капитализме указанный процесс обретает наиболее законченное представление – капитал тут оказывается практически чисто «опредмеченным» трудом. («Естественная», природная составляющая – то есть, та возможность работать вне понятия собственности, которая есть, например, у земли, у капитала равна нулю. В смысле, что даже имея в собственности завод, получить из него что-либо полезное иначе, нежели принуждая к работе рабочих, не получится – не говоря уж о каких-либо акциях.) Но, как уже говорилось, особого изменения смысла собственности тут не происходит – она в любом случае остается инструментом «овладевания волей» одних людей другими. Все же остальное – вроде того, что для собственника, богатея, начинают исполнятся самые нелепые его желания – является уже вторичным. Конечно, плохо, если крестьяне вкалывают целыми днями ради того, чтобы сеньор мог позволить себе пировать соловьиными языками и спать на золоченой кровати. (То есть, они отдают подавляющую часть своих потенциальных благ на эти яства и мебель – в результате чего живут впроголодь и в нищете.) Но и в том случае, если вместо указанного дворянина-сибарита их хозяином будет аскет-буржуа, ходящий в заплатанном сюртуке и вместо соловьиных языков вкладывающий все собранные с арендаторов деньги на банковский счет (или в новые машины), ничего особенного для низших слоев населения не изменится.
* * *
Впрочем, до определенного момента можно сказать, что «классический буржуа» имеет некие преимущества перед «дворянином-сибаритом» во всемирно-историческом смысле. Поскольку его стремление к вложению денег в расширение производства ведет к постепенному улучшению производительности труда. (Отчего что-то перепадает и «низшим классам» - хотя и не сказать, чтобы сильно.) Но это верно только до определенного времени, поскольку уже не раз описанный процесс одновременного заполнения рынков и рост концентрации производства приводит к тому, что в какой-то момент прибавочная стоимость начинает падать. В итоге чего падает и указанная доля заработной платы – происходит обнищание масс. Более того, сейчас становится понятным, что и возможности по модернизации производства имеют в данной системе определенные пределы – то есть, «развивать машины» выше какого-то определенного уровня при капитализме невозможно. В результате чего указанная польза сменяется однозначным вредом – особенно, если учесть, что неизбежным итогом капиталистической конкуренции становятся войны. (Включая Мировые.)
В общем, подобная ситуация приводит, во-первых, к тому, что смысл в «буржуазном аскетизме» теряется, и «хозяева» чем дальше, тем больше начинают тупо «прогуливать» прибыль. Этот процесс начался, кстати, еще в конце XIX века и привел к описанной смене этого аскетизма на практически дворянское сибаритство. (Роскошные виллы, яхты, пиры, прислуга как у дворян и т.д., ставшие нормой для богатых буржуа.) Ну, а во-вторых, еще большие деньги вкладываются непосредственно в «средства конкуренции» - начиная с маркетинга и заканчивая вооружением. (И то, и другое, по сути, выполняет одинаковую роль.) В любом случае, не только для подавляющего числа рабочих, но и для человечества в целом данная стратегия вряд ли выглядит удачной.
Впрочем, в рамках выбранной темы для нас более важным является другое. А именно – то, что в данном случае потребление, как таковое, оказывается не базовой сущностью, а всего лишь функцией от иной, более фундаментальной категории. А именно – собственности, т.е. возможности одних субъектов получать власть над волей других. Именно поэтому все атаки на «потреблятство», идущие из самых глубин веков, оказываются бессмысленными – ведь они, в самом лучшем случае, позволяют лишь блокировать симптомы, не устраняя саму причину человеческих страданий. Причем, очень скоро указанные симптомы вновь проявятся в новом обличье и с новой силой. Так случилось с протестантизмом, так произошло с итогами буржуазных революций – когда недавние «братья» и «сограждане» начали жрать в три горла и драть три шкуры с низов не хуже прежних хозяев. Так может произойти и в настоящее время, если концепция «ограничения потребления» все-таки восторжествует. И происходит, например, под вывеской «заботы о Природе» - которая выливается исключительно в то, что под видом «экологических затрат» на население вешаются дополнительные платежи в пользу «хозяев мира». А степень нагрузки на окружающую среду продолжает возрастать – достигнув именно в период последних двух «экологических десятилетий» просто угрожающего уровня. Так что путь к выходу из имеющегося кризиса лежит вовсе не в «антипотреблятстве».
А в совершенно ином направлении, которое, впрочем, будет рассмотрено в следующей части.
