Последнее время радует нас примерами коммунистического творчества. Не успела пройти презентация сборника «Будущее есть», как произошло еще одно приятное событие. Группа товарищей выпустило коммунистически-фантастический альманах «Буйный бродяга». Несмотря на то, что выпуск самодеятельного альманаха может показаться не очень значительным событием, но в совокупности с иными явлениями культуры он свидетельствует об крайне важной вещи: пробуждении левой, коммунистической, революционной мысли в России. На первый взгляд, подобное утверждение может показаться абсурдным – ведь коммунистических малотиражных изданий в стране полно, да и в фантастике это не сказать, чтобы большая редкость. Вот если бы «настоящая» газет с тиражом в полмиллиона экземпляров или книга, сравнимая по популярности с Лукьяненко…
Но это только на первый взгляд. Дело в том, что большинство так называемой «коммунистической» литературы, вне зависимости от тиража, таковой не является. С того времени, когда за слово «коммунист» перестали давать в морду, место коммунистической идеи прочно заняла идея о возвращении в СССР, некий аналог мечты о «Золотом веке». При этом создаваемые на ее базе произведения, во многом, не имеют отношения не только к коммунизму, но и к левой идее вообще, то есть они основаны не на идее освобождения человека, а порой, на абсолютно противоположной позиции. Зачастую под видом коммунизма протаскивается уродливые конструкции корпоративного государства, мощной репрессивной машины и тому подобное. К сожалению, подобные конструкты доминируют в нашем сознании и даже тогда, когда изначально рассматривается совершенно иное, истинно коммунистическое и гуманистическое направление, как в конкурсе «СССР-2061», они «умудряются» «пролезть» туда.
Хотя данная ситуация может оказаться парадоксальной, но на самом деле она легко объяснима, если рассматривать то, что случилось с коммунистической идеей в нашей стране. Здесь не место рассматривать эту проблему, достаточно признать, что она существует. И в данной ситуации появления хоть сколь-либо левой, а уж тем более коммунистической литературы, пусть даже и в малотиражном варианте, является абсолютным благом, первым признаком выздоровления общества после случившейся катастрофы. И приход нового поколения, не имеющего «чувства вины» и не связанного с погибшей страной, неизбежен, как рассвет…
В альманахе среди прочих произведений был напечатан рассказ фантаста Велимира Долоева (
doloew) «Остров». Я не литературовед, не литературный критик, и даже не писатель, поэтому не буду разбирать его с литературной точки зрения, оставляя это дело специалистам. Но хочу отметить один факт, ИМХО гораздо более важный, нежели литературные качества данного произведения.
Дело в том, что рассказ «Остров» представляет собой своеобразный ответ современного фантаста на произведения культовых авторов российской фантастики – братьев Стругацких. Я не знаю, специально ли сделал это автор или нет, но название рассказа перекликается с одним из их культовых произведений: повестью «Обитаемый остров». Одним, кстати, из небольшого числа произведений советской фантастики, по которой был снят фильм уже в настоящее время. Можно по разному относиться к этому факту, но важно одно – данное произведение и по сей день не утратило свое значение.
О чем же пишется в данной повести? Основной сюжет состоит в том, что землянин из коммунистической формации попадает на планету Саракш, на которой существует разумная цивилизация, находящаяся по уровню развития где-то в 1950 годах нашего столетия. Но при этом никаких социалистических государств на ней нет, и мир находится в состоянии перманентной империалистической войны. Авторы прямо заявляют, что развитые государства достигли высшего развития империализма – фашизма. Так вот, «попаданец-коммунист» этого не знает, и старается понять мир, где он оказался. Пересказывать сюжет, знакомый большинству, нет смысла, важно то, что этот «попаданец» не только понял, что к чему, но и начал активную «борьбу с режимом». В которой и победил.
Но Стругацкие не были бы Стругацкими, если бы оставили дело так. В финале выясняется, что на Саракше уже существует развитая агентурная сеть землян, которая ведет долгую и кропотливую работу по проникновению в ряды местной элиты. И действия Максима оказываются для этой работы подобием слона в посудной лавке.
Впрочем, судя по дальнейшим книгам братьев, никаких особых действий Странник не проявил. Саракш не стал местом мобилизации землян, с белковыми синтезаторами прилетающих на планету. Реально Земля продолжала заниматься своими делами, отдав Саракш на долю «прогрессоров» - тайных агентов, которые должны путем интриг и закулисной борьбы подталкивать планеты по пути к коммунизму.«…Ты многое забыл, – проворчал Странник. – Ты забыл про передвижные излучатели, ты забыл про Островную Империю, ты забыл про экономику… Тебе известно, что в стране инфляция?… Тебе вообще известно, что такое инфляция? Тебе известно, что надвигается голод, что земля не родит?… Тебе известно, что мы не успели создать здесь ни запасов хлеба, ни запасов медикаментов? Ты знаешь, что это твое лучевое голодание в двадцати процентах случаев приводит к шизофрении? А? – Он вытер ладонью могучий залысый лоб. – Нам нужны врачи… двенадцать тысяч врачей…»
Почему так произошло? Братья Стругацкие всегда говорили, что им неинтересны принципы полета космических кораблей, судя по всему, то же относится и социальным структурам создаваемых ими миров. Главное – это «приключения духа», личность главных героев и их внутренние поиски. Но это не означает, что «миротворение» было абсолютно произвольным. Напротив, создаваемые братьями общества имеют явно определенную направленность, связанную с особенностями мышления и самих авторов, и того социального слоя, к которому они принадлежали – а именно, советской интеллигенции конца 1960 годов.
Многим покажется это банальностью, но именно отсюда огромное внимание к тайным агентам, которых Земля рассылает по иным планетам – от Руматы Эсторского до Льва Абалкина. Об этом много написано, и нет смысла повторяться. Но важно другое: при всей развитости «прогрессорства» никаких успехов оно не достигло. Как правило, в мирах братьев Стругацких существует некий барьер, переходит который их герои не решаются. «…Тебе вообще известно, что такое инфляция?...» В реальности везде и всегда, за исключением СССР 1930-1980 годов инфляция была известна. Но никогда и никого не останавливала. Равно и то, что «…что земля не родит…»
Ну не родит, и ладно. Разве это означает необходимость существования фашисткой диктатуры. В 1945 году «нерождение земли», не говоря уж об инфляции было минимальной проблемой. Германию «вбамбливали в каменный век», и у того, кто глядел в бомбовый прицел или наводил танковое орудие, не было сомнений, что так и надо. Потому что альтернатива – сожженные русские деревни и рвы, наполненные мертвыми людьми. Они ясно понимали, что фашизм надо победить любой ценой, потому что иначе он убьет все.
Но во времена, когда Стругацкие писали свои самые значимые произведения, такой уверенности уже не было. Кто прав, кто виноват? Да никто никогда не может это сказать. У каждого своя правда. - по определению не соответствует реальност«Базисная теория, разработанная в тиши кабинетов…» и, а раз так, то существует только конкретная личность и ее восприятие. И если этой личности кажется, что мир захватила фашистская диктатура, то она имеет все права для борьбы с этой диктатурой, но не более того. Мнение Максима Каммерера – это только мнение Максима Каммерера.
Поэтому никакая борьба невозможна. Именно поэтому задача «прогрессоров» - только тайно «подталкивать» цивилизации на правильный путь, а никоим образом не развертывание открытой классовой борьбы. На самом деле, это обстоятельство не просто характеризует фантастику братьев Стругацких, но и состояние всей советской интеллигенции того времени. Не желая ни с кем вступать в противостояние, они делали ставку на «молекулярное изменение», на «врастание» в элиту, на отказ от роли масс в изменении реальности. Не революции, а тайные общества. Надо ли говорить, что подобная тактика привела к очень печальным последствиям. Добившись своего, «продвинув» своих людей и утвердив свою идеологию, они настолько превзошли своих противников в мерзости и античеловечности.
Это понятно: занять место в элитарной пирамиде можно только став суперэлитарием, изменив свою личность так, чтобы она максимально соответствовала данной системе. Поэтому подобный путь почти всегда оказывается ошибочным.
Но не будем вдаваться в подробности, а вернемся к рассказу Долоева. В отличие от мэтров, он изначально занимает иную позицию. Для Долоева вмешательство в жизнь иной планеты – не вынужденная необходимость случайно оказавшейся там личности, а норма. Невозможно спокойно взирать на то, как огромное число людей, пусть и жителей иной планеты, находятся в состоянии рабства и невежества.
«Возможно, в следующий раз Коммуне нужно будет отбирать для разведки космоса людей, способных наблюдать, как двадцать восемь миллионов рабочих и крестьян, только недавно освободившихся от господ и хозяев, вновь оказываются обращенными в рабство».Это звучит, как прямой отсыл к Стругацким, с их концепцией «прогрессоров», ниндзя, способных вживаться в исследуемые миры, принимать все их несправедливости, как историческую норму.
"Стисни зубы и помни, что ты замаскированный бог, что они не ведают, что творят, и почти никто из них не виноват, и потому ты должен быть терпеливым и терпимым...".
Но вмешиваясь в жизнь других планет, земляне у Долоева не выступают в роли «классической» сверхцивилизации, всевышних богов, всемогущих и всеведущих. Тут нет огромных галактических империй, способных строить тысячи звездных крейсеров. Перелет еще затруднен – в рассказе говориться о Первой Межзвездной экспедиции, то есть о самом начале исследования дальнего космоса. Пожалуй, тут темпы развития даже помедленнее, нежели у братьев, у которых к моменту «Обитаемого острова» и «Трудно быть богом» человечество уже вовсю исследует вселенную. Почему – понятно, Долоев вынужден «стартовать» с заведомо невыгодной позиции современного мира, тогда как братья имели стартом взлет человечества 1960 годов.
Данный аспект еще более усиливает разницу. Будь долоевские земляне сверхцивилизацией, способной своим вмешательством изменять историю развития планет, и рассказ потерял бы смысл. Но Земля в рассказе не может обеспечить высадку на описываемую планету непобедимых космодесантников в силовых доспехах, способных привести к коммунизму любую планету. Возможно, это позволяет избежать размышлений об этичности подобного акта и дает возможность вывести на первый план творчество самих жителей описываемого мира. Но тем не менее, Земля дает все возможное для того, чтобы они смогли победить сопротивление эксплуататорских режимов –от современных средств связи до спутников. Тут не может быть возмущения Странника «Тебе известно, что мы не успели создать здесь ни запасов хлеба, ни запасов медикаментов?» (при том, что агентура развернута уже лет десять, а межзвездные путешествия давно стали обыденностью!). Нет, все, что возможно, Земля дает этому новому миру.
А главное, она дает надежду. Новый, коммунистическим мир не является для этого мира бесплотной мечтой, игрой ума для интеллектуалов, а прямо представлен людьми, открыто выступающими от имени Земли. В этом – очень важное отличие от мира ниндзя-прогрессоров Стругацких. И тут, в этой стремлении к открытости:
«— Чтобы ни в коем случае не оказаться в роли богов, мы и предстали после всего перед планетой в человеческом облике. Мы объяснили, что случившееся — вовсе не чудо и не природная аномалия. Что обитатели планеты — не одни во вселенной, и что мы, пришельцы с далекой звезды, такие же люди, как и они — не терпящие угнетения и несправедливости...»и можно увидеть разницу между Долоевым и Стругацкими. Долоев тут оказывается гораздо ближе еще к одному великому советскому фантасту – Ивану Ефремову, который заставляет своих героев так же открыто вступить на планету Торманс.
Разумеется до сложности и глубины ефремовского романа рассказу далеко, но тем не менее, молодой автор пытается нащупать тот самый путь, который нашел когда-то советский фантаст. Этот отказ от тайной деятельности отрешенных вершителей мира и переход к открытому содействию народному восстанию, является базовым отличием подхода Долоева от подхода Стругацких. И это, несомненно, радует. Радует, потому что об ошибочности и бесперспективности пути я писал выше. И освобождение от наваждения «элитизма», от мысли, что все решают избранные, а массы только служат статистами в «большой игре», является признаком выхода из того тупика, в котором мы оказались. Да, будет трудно, очень трудно, потому что катастрофы подобного рода так просто не проходят. Но авторы, подобные Долоеву, дают надежду на то, что возрождение коммунистической мысли вообще, и коммунистической литературы в частности, реально.
«— Знаешь, пару раз я серьезно говорил с твоей Анфи. И она однажды выдала замечательный афоризм о фантомных болях. Неначавшаяся война — словно фантомная боль. Пусть Остров был спасен от уничтожения, но эта боль будет преследовать вас, поколение за поколением, пока не наступит всеобщее освобождение. Идеализм, конечно, и перенос персональных впечатлений на общественные отношения. Однако, у нас, землян, своих фантомных болей тоже хватает.Наша история очень трагична. Трагична слишком большим множеством падений, перерождений и вырождений освободительного движения. Трагична полным крахом первых попыток создания коммунистического общества. Трагична небывалым отчаянием, сочетавшимся с полной апатией после чудовищных поражений. Знаешь ли ты, что такое «конец истории»? Звучит мерзко, не правда ли? И страшно. Совсем как «конец света». А у нас его провозглашали громогласно и с радостью лживые прислужники капитала. И они имели на то основания — наша история и в самом деле могла на них закончиться…»
Наша история – не закончилась, что бы ни говорил Фукуяма. Неудача Советского Союза – это всего лишь небольшой эпизод в истории. Да, эпизод горький, обидный и страшный – но сколько было их за тысячи лет. Но человек поднимался – поднимется и в этот раз. Будущее есть! И это главное.
P.S. Про гомосексуальные отношения в рассказе не пишу, так как они находятся не на втором даже, а на десятом месте по значимости. Как некоторые могут сводить рассказ только к ним - понять, если честно, трудно.