Но если отвлечься от подобного момента, то можно сказать, что классовые общества большую часть времени своего существования крайне стабильны. Ведь любое серьезное социальное изменение в них неизбежно затрагивает множество интересов огромного числа собственников, в том числе – и крупных. А поскольку в подобном процессе обязательно кто-то из последних будет терпеть убытки, то образуется естественное сопротивление данным изменениям. (Учитывая, что собственники крупные – то крайне серьезное.) Кстати, в наивысшей точке существования подобного социума – когда вся собственность давно переделена и предельно укреплена – подобная особенность приводит к полной невозможности перемен. То есть – идущие негативные процессы вполне могут осознаваться, равно как осознаваться может необходимость их преодоления, однако сделать что-либо оказывается невозможным. (Смотри историю гибели Римской Империи. Или нынешнюю «свистопляску» с коррупцией по всему миру.) Впрочем, это уже совершенно иная тема.
* * *
Тут же стоит обратить внимание на тему совершенно противоположную. А именно, на то, что в отличие от классовых систем – включающих в себя все известные государства, начиная от рабовладельческих тираний древнего Востока и заканчивая империалистическими США – в СССР указанного механизма не было. В том смысле, что его население – включая самых высокопоставленных лиц - собственностью практически не обладало. («Мелкая собственность», конечно же, была – но ее было недостаточно.) И, вследствие этого, «внутреннего» желания противодействовать любым переменам не имело. Нет, конечно, можно сказать, что советская бюрократия была, напротив, удивительно косной, что она блокировала всю новое, и старалась удержать жизнь на одном месте. Все это верно – впрочем, подобное свойство присуще любой бюрократии, не только советской. (Особенно если учесть банальную малочисленность последней: достаточно сравнить разницу в численности чиновников при СССР и сейчас, чтобы понять, насколько небюрократизированной страной был последний. И это еще не учитывая того, что помимо государственных служащих сейчас есть и колоссальное число служащих «частных».)
Однако при сравнении «бюрократического торможения» и «торможения собственнического» можно понять, что первое несравненно более слабо, нежели второе. Поскольку бюрократ, как правило, рискует только формальными «показателями» – самое страшное, что с ним может случится, так это перемещение на «уровень» ниже. Собственник же – особенно крупный – рискует практически всем своим существованием. Кстати, и физическим тоже – по крайней мере, до самого недавнего времени. (Разорившийся господин не имел навыков выживания – и лучшим выходом для него было самоубийство.) Именно поэтому последний оказывается способным на крайне решительные меры – вплоть до таких, которые выходят за рамки закона.
Именно поэтому указанные изменения становятся возможным лишь при крайнем разложении общества, тогда, когда все социальные связи разрушены, и выполнение любого приказа становится вещью вероятностной. Именно так обстояло дело, например, во время русской Революции февраля 1917 года – когда господствующий класс был готов на самые крайние меры. А именно, в Петербург были введены войска, которым были даны указания применять боевое оружие – вплоть до того, что на крышах домов были установлены пулеметные команды. Однако представители этих самых войск – начиная от этих самых пулеметных команд и заканчивая казаками – просто «послали» своих начальников по известному адресу, выйдя из их подчинения. Именно поэтому Революция и оказалась довольно бескровной – так как ни один приказ «стрелять в народ» не был исполнен. (Поэтому-то император, находясь на станции Дно, и подписал манифест о своем отречении: он видел, что реально его власть – то есть, возможность контролировать волю – распространяется только на его же конвой. Да и то – весьма условно.)
* * *
Ну, а если бы этого разложения государственной структуры Российской Империи не было, то ситуация была бы совершенно иной. В том смысле, что изначальный приказ был «патронов не жалеть» - то есть, бороться с бунтовщиками самым жестоким образом – был бы исполнен в полной мере. Как уже происходило в том же 1905 году, а равно – и в огромном числе подавления выступлений народа во все время существования указанного государства. Когда казацкие нагайки – на самом деле, кстати, оружие намного серьезнее полицейских дубинок, нагайкой казак перешибить хребет волка мог – были самым «легким» из всех применяемых средств. Вот только к нагайке, понятное дело, казак прилагаться должен – а он, как известно, такой же трудящийся, пусть и занимающий привилегированное положение. (Ну, а что это значит – можно увидеть в том же «Тихом Доне», где показано превращение «верных слуг царя» в революционную силу.)
Впрочем, разбирать особенности Революции 1917 года надо отдельно. Тут же можно сказать только то, что ее протекание показывает способность собственников идти на самые крайние меры ради спасения своего положения. Примерно то же было и при остальных революциях, включая буржуазные: против восставших всегда отправлялись солдаты с приказом «не жалеть патронов». И единственным препятствием для применения данного приказа было или нежелание солдат стрелять и примыкание их к восставшим. Или же банальное превосходство восставших против этих самых солдат. (То есть – обращение их к бегству.) Теперь сравните это с тем, что происходило в августе 1991 года – когда введенные в Москву войска были лишены боекомплекта. Кстати, это не только к Москве относится – знаменитое «побоище» в Тбилиси годом ранее было устроено … саперными лопатками. Да, вынужденные противодействовать националистическим погромщикам части Советской Армии были так же лишены патронов – и лишь способность советского солдата к обороне подручными средствами позволила им избежать поражения. (Кстати, в полной противоположности «классическим революциям», где власти посылают армию с радикальными приказами, а она эти приказы игнорирует.)
Тем не менее, на государственном уроне даже подобное действие было обставлено, как «потрясающее зверство»! Еще раз – члены самой государственной машины (!) считали действия солдат по защите государственного же порядка негуманными и достойными осуждения. То же самое можно сказать и про пресловутый «путч» - который реально был не опаснее первомайского парада. (Еще раз – боекомплекта у танков и БТР не было.) Тут даже слезоточивый газ и полицейские дубинки –то есть, те вещи, что даже в «советизированных» западных странах полиция применяла по кому не попадя – представители Советской власти не рискнули использовать. (Да что там дубинки – банальный бульдозер для разрушения «демократических баррикад» и то не приехал.) И это при условии, что формально было введено «чрезвычайное положение»! (То есть, можно было открыто стрелять на улицах городов – и это было бы нормальным.)
Однако подобное поведение легко объясняется – и вовсе не исключительным гуманизмом советского начальства. (Хотя, конечно, в определенной мере гуманизм так был – как одна из составляющих советской идеологии.) Дело в том, что для бюрократа – а пресловутая номенклатура была, как уже не раз говорилось, прежде всего, бюрократией – нежелательно любое решительное действие, инициированное им. (То есть – указанная «бюрократическая стабилизация» относится именно к блокированию собственных инициатив.) В результате чего банально никто не желал брать на себя ответственность по спасению страны. (Пишу это без кавычек – поскольку именно та дело и обстояло.) То есть, разумеется, для разгона всей этой «демократической шоблы» достаточно было батальона ОМОНа – причем, безо всякого «чрезвычайного положения». (Поскольку устройство баррикад около здания Верховного Совета РСФСР и сборище там сомнительных личностей – явление экстраординарное в любом случае.) Но каждый, кто мог отдать подобный приказ, в любом случае выходил в «зону риска»: если бы, не дай бог, что-либо случилось, он становился виноватым. И не важно, что наихудшим результатом данного риска была бы просто отставка – это не важно, для бюрократа малейшее ухудшение его непосредственного положения является нежелательным.
* * *
Собственно, именно поэтому у главных «путчистов» дрожали руки: они привыкли быть исполнителями должностных инструкций и воинских уставов. Хорошими, честными исполнителями, готовыми пойти в огонь и воду – лишь бы их послали. Так же, как и те, кто находился «на уровнях ниже» их. Но посылать-то было некому! Над любым классовым государством всегда есть хозяева – те самые собственники, правящий класс. Они задают ему курс, они указывают, что надо делать – даже когда нет прямых приказов. Но в СССР эти самые собственники отсутствовали – пресловутая номенклатура была лишь бледной их «тенью». (Кстати, тенью не только в смысле слабости, но и в смысле, что само ее существование обеспечивалось механизмом, обратным не раз помянутой «советской тени». А именно, воздействием структуры капиталистических стран на СССР. Но об этом, разумеется, надо говорить отдельно.)
В результате чего вполне здоровое – на фоне тех обществ, в которых происходят «настоящие» революции – советское общество с потрясающей легкостью было снесено крайне слабыми и неструктурированными антисоветскими силами. Разумеется, сам «путч» - выступавший всего лишь следствием некоторой верхушечно-аппаратной возни – тут не играл особой роли. Не было бы «путча» – случилось бы еще какое-то, столь же несущественное на первый взгляд, событие. Поскольку общество, не имеющее системы внутренней стабилизации – того, что задает ему сами цели существования – обречено всегда. Так что удивляться столь легкой гибели СССР было бы странным. Гораздо загадочнее тут другое – то, что это государство как-то досуществовало до указанной даты. Причем, досущесвовало в крайне тяжелых и напряженных условиях – когда возмущения (внешние и внутренние) сыпались на СССР удивительно щедро. Поскольку очевидно, что на одном «бюрократическом механизме» стабилизации, как уже было сказано, далеко не уедешь. А значит – было что-то еще, то, что прекрасно работало в течение десятилетий, однако перестало это делать к 1991 году.
То есть – на самом деле существует не «проблема гибели СССР», а «проблема его существования». Но обо всем этом будет сказано уже в следующей части…
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →