Впрочем, упомянутый садовый инструмент на самом деле является очень и очень востребованным российским обществом – тут можно вспомнить известный пример со стремлением переименовать город Тутаев, или, скажем, «долгоиграющую комедию» со станцией метро «Войковская». Впрочем, точнее следовало бы говорить не об обществе, а об «обществе» - то есть, о некоей совокупности «общественно активных граждан», тех самых «сетевых активистах» (и «несетевых активистах»), о которых было сказано в прошлом посте. Общество в целом – то есть, подавляющее число населения страны – к указанному «исправлению имен» относится отрицательно, что и показала ситуация с Тутаевым или «Войковской». Впрочем, это и про Украину можно сказать, другое дело, что там, в условиях тотального слома пресловутое «могущество» упомянутой группы оказалось на порядки выше, нежели в России.
Так что в РФ «активистам» пока приходится довольствоваться аэропортами – очевидно, потому, что даже они понимают: нечто более «серьезное» трогать не дадут. Тем не менее, даже подобное, казалось бы, довольно незначительное событие позволяет очень хорошо увидеть одну из главных проблем постсоветского мышления. А именно – то, насколько оно одновременно является утилизаторским, т.е., стремящимся не создавать новое, а присваивать то, что было создано до того. (В том смысле, что речь идет вовсе не о названии чего-то нового, только что созданного –а о переименовании давно уже существующего.) И при этом чуть ли не чисто «магическим» – т.е., ориентированным на «номиналистическое», символическое действие – которое в нынешнем мире кажется более значимым, нежели любое «физическое изменение».
* * *
Подобная особенность, разумеется, вытекает прямо из свойств «антисоветского перехода» 1990 годов, представляющем массовый раздел созданных до того благ и ресурсов. Причем можно сказать, что в указанный момент указанное «улитизаторски-магическое мышление» действительно было адекватным текущей ситуации – разумеется, с учетом полной деструктивности последней. Поскольку именно тогда концепция «взять и поделить» - а главное, максимально быстро «застолбить» свое место у раздела, чему и служила вся эта катавасия с изменениями названий – означала однозначный выигрыш. Неудивительно, что как раз в это время РФ переживала практически «украинский» процесс переименования городов – были сменены названия у Ленинграда, Горького и Свердловска. (На Санкт-Петербург, Нижний Новгород и Екатеринбурга.) Причем, практически за каждым актом переименования стоял прямой раздел страны между теми или иными «кланами» новоявленной элиты: условный «клан Собчака» раздербанивал Ленинград-Петербург, «клан Немцова» - Горький-Нижний. (Ну, и в бывших национальных республиках СССР творилось то же самое.)
Тем не менее, указание на происхождение тенденции «исправления имен» и массированной утилизации страны было бы открытием только одного, самого «верхнего» слоя явления. Поскольку сам то процесс «великой деструктции» 1990 годов так же должен был чем-то вызываться. (То есть – общество должно иметь комплекс идей, ведущих к утилизаторству.) А, во-вторых, потому, что и «номинофилия» (т.е., превознесение «имени» и придание ему магического значения), и «реалофобия» (т.е., отвращение к любым «физическим действиям», к изменению физической реальности, признаваемой постсоветским общественным сознанием гораздо менее ценным, нежели изменение реальности «информационной») имеют гораздо более глубокие корни. От которых, кстати, «произрастают» и другие значимые особенности современного мышления. Например, уверенность во всемогуществе манипуляции – возможности управления сознанием людей. В рамках которой считается, что каждый, кто имеет доступ к неким «волшебным технологиям» (вроде телевиденья), или, скажем, знает «магические методики» (скажем, НЛП), получает возможность произвольно изменять сознание окружающих.
Порой это принимает комические формы: скажем, различные «гуру психологии» и «ассы маркетинга» наперебой предлагают всем желающим свои услуги обучения «секретным методикам». Овладев коими,
можно – якобы – увеличить продажи на порядок и получить возможность уложить в постель любую красотку. На самом деле, конечно же, ничего – кроме перетока денег из кошельков доверчивых граждан в кошельки подобных «гур» - не происходит. (Причем, никакой «тайны» в данной «операции» нет – она была известна еще в древнем Риме и называется «банальный обман».) Тем не менее, даже среди тех людей, которые понимают бредовость всех этих «тренингов» и «коучей» все равно существует уверенность в том, что есть некие «настоящие технологии манипулирования». Которые, например, приводят к власти «Единую Россию» - при том, что практически все имеют о данной партии весьма скептическое мнение. Указанную уверенность можно назвать верой во «всемогущий телевизор» (именуемый обычно «зомбоящиком») – и считать одной из базовых составляющих постсоветского политического мышления. (Известная максима о «борьбе между телевизором и холодильником».)
* * *
Так вот: подобная особенность – т.е., вера в то, что сознанием человека можно произвольно «играть» - имеет те же самые корни, что и горячая страсть к «исправлению имен», или, скажем, любовь к сносу «чужих» памятников и установке «своих». (Что так ярко проявляется на Украине, но в реальности имеет огромное число сторонников и в РФ.) Впрочем, что там – как уже было сказано в прошлом посте – практически все современные идеи, популярные в нашем «пространстве», основываются на одной «метаидее». А именно – на том, что для решения любых проблем достаточно человека (или группу людей) «принудить» к чему-либо. (В основном – почему-то к тому, что данному человеку неприятно.) То есть – к «европейским ценностям», «национальной культуре», «любви к Отечеству» (под которым обычно подразумевается власть), и т.п. вещам. И тогда будет все замечательно. Кстати, эту «суперидею» поддерживают не только ВСЕ правые силы – от либералов до фашистов – но и значительная часть левых. (О которых, впрочем, надо говорить отдельно.)
То есть – если тут перейти на марксистскую терминологию – вся деятельность по решению проблеме с точки зрения современных «активистов» (и вообще, думающих людей) должна свестись исключительно к изменению надстройки, при полной неприкосновенности базиса. То есть – системы общественного производства, которое оказывается далеко вторичным по сравнению с массой «государственных», культурных и т.п. «первоочередных проблем, подлежащих решению». Разумеется, тут нет смысла еще раз говорить, что этот самый «базис» изначально полагается классовым – это практически для всех, кроме коммунистов – есть аксиома. Но ведь даже в рамках указанной классовой формы производственная система оказывается последним, на что обращают внимание! (То есть – нужна «система борьбы с коррупцией», нужно «внедрение европейских правовых представлений», нужна «толерантность» или, наоборот, «национальное единение», наконец, как говорит тот же Фритцморген, нужно «изменение отношения к чиновникам». Но только не строительство заводов и фабрик!)
В общем, постсоветское сознание может быть охарактеризовано тем, что в нем общественное производство – есть однозначное табу. Причем, сейчас еще можно сказать, что указанное отношение несколько смягчилось – в позднесоветское время была популярной открыто «антипроизводственная идеология». Дескать, не нужно нам столько заводов и фабрик, где делают никому не нужные станки и трактора – а так же не нужны дороги и нефтепроводы! (И вообще, добыча нефти (!!!!) и полезных ископаемых не нужна, поскольку все ничего не дает человеку, а только портит природу!) Разумеется, сейчас заикаться о вреде добычи нефти могут только крайние маргиналы, да и с тракторами и станками дело пошло как-то не так. (В том смысле, что производить данные вещи стали намного меньше – а жизнь все равно стала хуже.) Поэтому явное отрицание производства уже, практически, не встречается. (Все-таки, первые постсоветские годы показали, что на одном собирании ягод-грибов и копании огородика счастливую жизнь построить не удастся.)
* * *
Однако полностью разрушить указанную систему, разумеется, не удалось даже ужасам 1990. Поэтому оно то там, то тут «прорывается» в очередных «инициативах» и власти, и оппозиции. Причем с одним и тем же результатами – достигшими своего апогея на многострадальной Украине. Впрочем, как уже говорилось, основная разница у нее с РФ – в том, что «там» активность ведомых изменений на выше. «У нас» - несколько меньше, поскольку власть больше занимается «своими делами» (в смысле перетока денег из государственного кармана в частный), но стоит ей «начать реформы», как результат становится ни на йоту не отличимым от украинского. То есть – чем меньше власть работает – тем лучше. Впрочем, при указанном «абсолютно неверном понимании» такое происходит всегда.
Ну, а выводы из всего этого каждый может сделать сам…
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →