Разумеется, речь идет о компьютерах и компьютерных сетях, сделавших возможным работу с огромными массивами информации. Конечно же, тут может возникнуть вопрос: стоит ли выделять указанную область из «общего» развития производительных сил? Ведь появление того же ГАП, по сути, является одним из следствий внедрения вычислительной техники в жизнь. (На самом деле, кстати, тут нет жесткой зависимости – возможна автоматизация производства без формального применения компьютеров даже в виду управляющих систем.) Однако компьютеры, как известно, применяются не только в качестве управляющих машин, скорее наоборот – использование ЭВМ в техпроцессах стало возможным только после определенной их эволюции. (Первой советской вычислительной машиной, работающей на управление производством, стала УМ-1 разработки уже помянутого Берга.) До этого основные задачи компьютеров были другими – скажем, моделирование тех или иных сложных процессов. (Т.е., рассчеты.)
Да и сейчас подавляющая часть вычислительной техники работает в совершенно иных областях – в основном, в сфере собирания и обработки разнообразной информации. (От учета количества товаров на складах до управлением сетевыми каталогами порнографического видео.) Собственно, именно указанная задача и является для компьютерной техники самой важной. Поскольку это позволяет не просто облегчить учет и контроль над информацией – но перевести работу с ней на новый уровень. Скажем, сейчас уже никого не удивляет тот факт, что инженер может не «иметь в голове» все возможные варианты элементной базы, а просто выбирает ее из имеющихся библиотек. В общем-то, изменилось само понятие «работы с информацией», которая превратилась в некое умение выделять наиболее общие вещи, в умение задавать некие направления – вместо того, чтобы того, чтобы тупо перебирать все подряд. (Разумеется, это в самом общем плане – поскольку сейчас 99% работников просто нажимают на кнопки безо всякой осмысленной цели. Но в данном случае важно не то, что «сейчас» - а то, что «в принципе».)
* * *
В общем, работа с информацией перешла на новый уровень – который, как уже указывалось, оказался комплементарным к развитиею передовых производственных технологий. (Опять-таки, речь идет о потенциале – а не о той убогой форме, что реализована в нашей реальности.) Условно говоря, подобное положение позволяет (потенциально) увязать в единую систему практически весь «производственный базис». А именно: «технологию» (ГАП), «разработку» (САПР, система автоматизированного проектирования), и «управление» (АСУ). Подобная «автоматизированная производственная система» позволяет поднять гибкость на высочайший уровень – в том смысле, что от момента определения потребностей в чем-то до момента «закрытия» этой потребности произведенной продукцией тут проходит на порядки меньше времени, нежели в «классическом» производстве. Более того, существует возможность не просто «закрывать потребности» - а делать это в опережающем режиме. (Т.е., планировать решения проблем до того, как они возникнут. ) Разумеется, это оказывается уже следующий этап развития подобных структур – но он неизбежно следует из указанной схемы.
И конечно же, подобная система позволяет разрешить извечную проблему производственного планирования – а именно, необходимость согласования огромного числа самых различных производств. Для классического «индустриала», с его все возрастающей специализацией и ростом разделения труда, этот вопрос является, по сути, критическим для самой идеи сознательного управления им: чем большее число параметров регулируется планом, тем сложнее становится создание этого плана. Собственно, именно этот аргумент и стал, в свою очередь, одной из причин отказа от социалистического типа производства и перехода к рыночной экономике. Разумеется, как любое проявление деградации, указанный переход ничего хорошего не принес – точнее наоборот, привел к гибели не только отдельных предприятий, но и целых отраслей промышленности. Но все это нисколько не уменьшает проблемы «роста сложности планирования».
А вот отказ от индустриальной парадигмы позволяет решить ее почти автоматически. Дело в том, что в данном случае количество параметров, подлежащих согласованию, падает на несколько порядков: по сути, каждое предприятие получает возможность производить все, что ему надо. (Включая микроэлектронные изделия – если кто помнит пост про «минифабы».) Если же прибавить сюда уже помянутую возможность работы с длинными и сверхдлинными циклами – то самое «предсказание потребностей» - то можно сказать, что основная беда плановой экономики в виде пресловутого «дефицита» тут рассеивается, как туман. Разумеется, это не значит, что с указанным переходом становится возможным производить все, что душа пожелает – такое положение, конечно же, станет возможным лишь в очень развитой коммунистической экономике. Однако по сравнению с индустриальным периодом гибкость повышается на несколько порядков.
* * *
Более того – данная система оказывается способной кардинально повысить «прозрачность» производственной системы. Т.е., дать обществу возможность понять, почему реализуется именно этот, а не иной вариант производства благ. В индустриальном варианте, представляющим собой сложнейшую систему «переплетения» связей тех или иных производителей, подобное, разумеется, невозможно. Тут происходит совершенно обратный процесс – не потребители задают вопрос: «почему производится именно то, а не иное», а производители задают поведение потребителей к тому, чтобы они потребляли то, что есть. Этот «обращенный» вид взаимоотношений совершенно издевательски принято именовать «потребительским обществом» - хотя на самом деле, это общество абсолютно «производительское». Причем, в его нынешнем состоянии потребитель, практически, лишен какой-то возможности выбора: чем крупнее становятся «рыночные игроки», тем менее гибкими они становятся. (Это аксиома индустриального производства, и изменить ее невозможно.) А значит – тем важнее для них оказывается заставлять потребителя жрать то, что дают, а не то, что он хочет.
Наверное, сейчас достаточно зайти в любой гипермаркет, чтобы убедиться в указанном: полки оказываются заставленными десятками тысяч самых разнообразных суррогатов. Сотни видов колбасы без мяса, сыра без молока, разнообразных «восстановленных соков», шоколада, в котором какао присутствует в следовых количествах и много многого другого. (Кстати, в большинстве своем за разнообразными названиями на упаковках скрываются одни и те же компании.) Смысл во всем этом один – данные продукты хорошо «индустриализируются», т.е., включаются в систему массового производства, а поэтому – должны быть проданы. Собственно, во всех остальных областях твориться примерно то же самое – только в менее выраженной форме. Сотни моделей совершенно одинаковых смартфонов – причем, производящихся порой на одном и том же заводе в Китае – и огромная индустрия маркетинга, нужная для того, чтобы убедить покупателя в том, что ему нужен «именно этот аппарат». (А вот ежегодный отпуск в четыре недели напротив, не нужен – поскольку надо вкалывать ради того, чтобы указанный телефон приобрести. А еще лучше – это вообще, самое оптимальное для индустриальной экономики – так это то, чтобы указанный товар был приобретен в кредит.)
Впрочем, это я отвлекся – проблемы нынешнего индустриального мира надо рассматривать отдельно. Тут же можно только указать на то, что его основная проблема, а именно – рост необходимости согласований между производителями и резкое возрастание ресурсов, уходящих на это согласование по мере роста сложности выпускаемой продукции – оказывается, по существу, неустранимым. (Тут даже описанная выше информатизация не помогает – а, скорее, мешает, т.е. позволяет «загнать» степень специализации на еще больший уровень. И еще больше уменьшить гибкость системы – которая становится почти нулевой.) Поэтому неизбежность перехода от данного состояния сейчас становится очевидным уже самым различным людям. Вот только перейти к гибкому производству в данном положении невозможно – поскольку, как можно догадаться, «локально» это будет означать неизбежный проигрыш в производительности. (И, соответственно, в полученной выгоде.) Разумеется, для социалистического общества подобная проблема, разумеется, некритична – как уже говорилось, в глобальном плане данный проигрыш оказывается ничтожным по сравнению с полученными преимуществами.
* * *
Но капитализм, разумеется, данного шага сделать не может – со всеми вытекающими последствиями. Так что никуда деться от «индустриала» мы не сможем – разумеется, до тех пор, пока указанный принцип «локальной эффективности» не перестанет быть главенствующим. Впрочем, как уже было сказано – тут разговор не об этом. А о том, что в реальности процессы, способствующие построению коммунистического общества не только существовали – и существуют, кстати – но и развивались в удивительной комплементарности друг к другу. Причем, если в технике это еще можно было как-то объяснить – скажем, гибкое производство, информационные системы и системы автоматизированного проектирования есть, вроде бы, проявление одной глобальной «вычислительной инновации». (Хотя на самом деле тут все гораздо сложнее – особенно при попытке понять: откуда же взялась данная «инновация».) Однако, как уже говорилось, нечто подобное происходило и в «гуманитарных» областях.
Скажем, в том же образовании или в иных сферах, о которых будет сказано отдельно. В общем, все двигалось в одном направлении – в направлении построения общества с низким уровнем отчуждения.
Правда, так же однозначно можно сказать, что добиться указанного перехода «с первого раза» было, судя по всему, невозможно – не хватало времени. (СССР не мог никакими силами создать систему ОГАС-ГАП-САПР к концу 1970 годов – т.е., к моменту, когда его «прошлая структура» пришла в критическое состояние. Просто не хватало ресурсов – на одну ОГАС Глушков просил 11 млрд. тогдашних рублей.) Однако это, как не странно, мало что меняет в историческом смысле. Впрочем, обо всем этом будет сказано уже в следующей части…
