От «общинного» к «общественному»
Итак, в прошлом посте было сказано, что тренд на рост количества «общественного» являлся, в общем-то, определяющим процессом в прошлом веке. Впрочем, не только – как говорилось там же, он зародился гораздо раньше, просто в XX произошла его значительная актуализация, как раз и выразившаяся через появление СССР и последующую «советизацию мира». Поэтому появление последнего следует рассматривать исключительно как закономерное явление в свете идущих «цивилизационных» процессов развития – которые, как можно понять, развиваются от господства «частного» к торжеству «общественного». (А вовсе не как какой-то произвольный, случайный процесс –как это принято сейчас считать.)
Правда, многим сегодня утверждение о том, что общество движется к «торжеству общественного» может показаться странным. В том смысле, что для современного человека практически аксиомой стало то, что нынешнее время характеризуется обратным процессом – а именно, ростом «индивидуализма» и частной собственности. Причем, подобного мнения придерживаются, в общем-то, и сторонники данного «роста», и его противники. Просто первые делают акцент на том, что «в прошлом» человек был «задавлен общиной», принуждаясь ей «быть как все». (А сегодня, в период господства индивидуального, с него снимается это давление, позволяя «высвободить свое истинное Я». Т.е., хочешь быть гомосексуалистом – будь, хочешь путешествовать по Гавайям – путешествуй, хочешь вообще ничего не делай – не делай, живи бомжом, никто слова не скажет.) Ну, а противники, как правило, упирают на то, что «сейчас человек никому не нужен», и никто ему помогать не будет. А вот раньше…
Самое удивительное во всем этом то, что и первые, и вторые оказываются, по-своему, правы – но одновременно с этим фундаментальным образом ошибаются. В том смысле, что, разумеется, человек прошлого действительно жил в мире, буквально пропитанном разного рода ограничениями – которые нам сейчас кажутся порой смешными, а порой - страшными. И одновременно с этим у него, действительно, была определенная связь с окружающими, в принципе, способная не дать ему окончательно «пропасть». (Впрочем, действовавшая весьма специфическим образом, о чем будет сказано чуть ниже.) Так что пресловутый «индивидуализм» действительно можно признать «приобретением» недавних времен Вот только связано все это было не с обществом, а с тем явлением, которое сейчас принято именовать «общиной».
* * *
Наверное, подобная ремарка некоторым может показаться незначительной. Ну да: общество, община – какая разница? Все равно там «все общее», и «свободолюбивую личность» давят по всем статьям. Однако в реальности речь идет о крайне фундаментальном различии. В том смысле, что община – это изначально ограниченная группа людей. (Поскольку она наследовала роду, то зачастую – ограниченная «примордиально», с очень затруднительной возможностью инкорпорации новых членов.) Более того, изначально именно община признавалась обладающей «субъектными» качествами – т.е., ее члены выступали, скорее, «приданными» ей элементами, нежели самостоятельными персонажами. С соответствующей ценностью – в том смысле, что община печется об их благе ровно до тех пор, пока они ей необходимы. В противном случае…
В противном случае существовал известный механизм, именуемый «остракизмом» - т.е., изгнанием из общины. Причем, до определенного времени он был практически эквивалентен смерти – так как вести «отдельное хозяйство» человеку было очень и очень сложно. Это действовало даже тогда, когда от сообща обрабатываемых полей перешли к индивидуальным наделам, поскольку найти себе «пустое» место в условиях, пригодных для применения имеющихся навыков, было почти невозможным. (Как нетрудно догадаться, все подобные места очень быстро «захватывались» имеющимися общинами.) В подобном случае человек оказывался практически в «рабском» положении относительно указанной группы. Да что там «практически»! Собственно, и рабство, как таковое, было основано именно на данном принципе – на том, что человек, не инкорпорированный в ту или иную общину, неизбежно оказывался обреченным на голодную смерть. (Собственно, рабов можно было даже не охранять – так как сбежав, они бы очень быстро возвращались хозяину, или оказывались взятыми в рабство соседними общинами.)
Поэтому вряд ли подобное общество могло рассматриваться, как идеальное – хотя по сравнению с последующим ему «миром частной собственности» оно и вызывало определенную «ностальгию». (Так как собственники лишали всех остальных значительной доли произведенного продукта.) Более того – общины, сами по себе (имеется в виду, общины «периода разложения»), оказались легко встраиваемыми в собственническое общество, выступая в свою очередь как его, пускай специфические, но члены. (Наверное, тут не надо говорить о том, что та же крестьянская община в России рассматривалась, как главное средство «фискального взаимодействия» помещичьего государства и крестьян.) Поэтому к указанным их ограничениям очень часто добавлялись и известные классовые проблемы, связанные с ростом эксплуатации.
* * *
В общем, никакой «пасторали» общинная жизнь не представляла – по крайней мере, с тех времен, когда началось формирование классовых отношений. И в целом многими своими современниками – причем, и «государственными деятелями», вроде Столыпина, и либералами, и революционерами – рассматривалась, как архаичное и не сказать, чтобы конструктивное явление. (Хотя, конечно, были и славянофилы со своими «проповедями древнего благочестия», и народники, видевшие в «общинной организации» зародыш будущего социализма. Но они в историческом смысле ошибались – что и проявилось в очевидной неудаче идеи «зародить социалистический дух» в крестьянской среде. Крестьяне, в целом, к агитации народников относились крайне осторожно – и предпочитали скорее сдавать слишком рьяных агитаторов в полицейские участки, нежели что-то менять в своей жизни. Так что по мере развития народничество оно чуть ли не целиком перешло к идее «индивидуального террора». С известным – т.е. нулевым – результатом.
Ну, а революцию совершили, как известно, совершенно иные силы, «сделавшие ставку» на совершенно иные социальные слои. А именно – на пролетариат, который являлся представителем уже не «общинного», а «общественного» в социуме. То есть – не архаичного по отношению к классовому, а прогрессивного типа взаимодействия людей. Кстати, именно пролетариат впервые явил миру наличие указанного «общественного» типа взаимоотношений людей и показал его основные отличия от «общинного». А именно –практически нулевой «порог инкорпорации» (каждый, кто хотел быть рабочим – мог им стать), отсутствие диктата «вековых традиций» и, вследствие этого, крайняя гибкость мышлений (рабочие смогли быстро усваивать «марксистские идеи» - быстрее даже, нежели «индивидуалисты-интеллигенты»). Ну, и наконец – признание ценности каждого члена общества, тот самый гуманизм, который впоследствии оказался столь неожиданным у столь «темных людей». (Особенно на фоне антигуманизма многих представителей «образованных сословий».)
Т.е., «община» и «общество» оказываются не просто не синонимами, но явлениями, находящимися в диалектической связи. (Причем, практически «классической»: тезис-антитезис-синтез.) И следовательно, требующими для перехода друг от друга «антитезиса» - которым и выступило собственническое индивидуалистическое общество. Полное торжество которого и случилось в Новое Время – став источником колоссальных страданий, но одновременно с этим – и позволив зародиться тому самому «общественному будущему», которое должно превратить человечество в поистине космическую силу. А точнее – уже превращает, как не странно это прозвучит сейчас, в период кажущегося торжества индивидуализма и частной собственности. (Но только кажущегося.)
Причем, происходит это не только в области производственных отношений – как обычно принятом считать – но практически везде. Вплоть до таковых мест, где подобные вещи кажутся, вообще, непредставимыми. Но об этом будет сказано несколько позднее…
