Как известно, создание т.н. Вестфальской системы международных отношений стало результатом завершения Тридцатилетней войны. Войны, которая унесла около 8 млн. человеческих жизней – при том, что, например, население Германии (Священной Империи Германской Нации) в то время составляло 18 млн. человек. (Из которых около 6 млн. человек – то есть, треть – погибла в указанной войне.) Уже по одному этому фактору понятно, насколько серьезным было указанное потрясение, постигшее Старый Свет в период 1618 по 1648 году. (Правда, если честно, то для нашей страны указанное событие оказалось счастливым: оно помогло снизить европейское давление на только-только выходящую из Смуты Россию.)Тем не менее, в историческом плане Тридцатилетняя война запомнилась не только своими огромными потерями – но и тем, что она, по сути, завершила тот огромный период европейской истории, который принято именовать Средними веками. И хотя обыкновенно последние «завершают» на век-полтора «раньше», однако именно заключение Вестфальского мира, по сути, стало тем водоразделом человеческой истории, после которого можно вести речь о т.н. Новом Времени. По крайней мере, в рамках политики – поскольку именно после указанного события последняя приобрела привычный для нас облик. Т.е. стало областью, в которой основные цели обязательно должны были быть рациональными, сводясь, в общем, к увеличению могущества государства, росту его благополучия и т.д.. Тогда как в «довоенное» время все это могло легко «перевешиваться» важностью тех или иных религиозных положений. И хотя понятно, что за любой религией всегда стоят интересы правящих классов, тем не менее, в «довестфальском» мире эти интересы «преобразовывались» в весьма причудливые конструкты, порой полностью обесценивающие все порождающие их стремления.
Собственно, Тридцатилетняя война и явила самый ярки пример подобного обесценивания – когда проиграли все. И Германия, и Франция, и Испания, и Швеция. (Возможно, за исключением Великобритании.) Даже при условии если говорить об «элитах» данных стран –поскольку простые люди всегда страдали (и умирали) по умолчанию. Поэтому странным было бы удивляться тому, что по завершении указанной «бодяги» эти самые элитарии – короли и князья – с величайшей радостью приняли новые установки, состоящие в том, что теперь главным полагался принцип «национального суверенитета» и приоритет «национальных интересов» над всеми остальными. И, собственно, главным «потерпевшим» в данной ситуации оказались религиозные деятели – ставшие теперь навсегда «вторыми» после светских владык. Причем, в качестве главного проигравшего выступил Римский Престол – который впервые за свою тысячелетнюю историю потерял практически всякое политическое влияние.
* * *
И это при том, что большая часть европейских государств так и осталась католической – но теперь это касалось исключительно «обрядовой» стороны жизни, не более того. Времена, когда папская булла могла что-то значить на политической арене, канули навсегда.Впрочем, это было неудивительно – и было связано с достаточно фундаментальными процессами. (Более фундаментальными, нежели сама Тридцатилетняя война.) А именно – с тем, что в эпоху Нового Времени появились массовые армии «индустриального типа», тесно связанные с имеющимся уровнем производства. В том смысле, что их теперь мог собирать только тот, кто имел деньги для оплаты солдат, и промышленность для производства ружей. Тогда как раньше достаточно было «поднять» ограниченное число рыцарей. (Или в более «близкий» период нанять сотню наемников.) В подобной системе устройство «воинских магазинов» или массовый пошив формы оказывался гораздо более важным, нежели горячая проповедь и отсылка к Высшим Силам – главному оружию Святого Престола. (Разумеется, ему еще осталась возможность тонкого дипломатического маневра и не менее тонких заговоров – однако все это ни шло в никакое сравнение с недавней мощью Рима.)
Короче, как говорил через три столетия известный исторический деятель: «Папа? А сколько у него дивизий?» В том смысле, что после «Вестфальского мира» не имеющий возможностей создания индустриальной армии субъект таковым считаться больше не мог. Собственно, именно этот факт впоследствии и определил облик нашего мира – как мира «военно-промышленного». Мира, в котором главная цель существования государства должна была состоять в обеспечении не просто «силового взаимодействия» с соседями – но в создании системы, способной делать это достаточно длительное время. Что, собственно, определило путь дальнейшего его развития – в плане роста производства в совокупности с развитием его средств, и одновременно - роста государственного аппарата с его централизацией.
Ну, и соответственно, роста конкуренции между указанными системами. Поскольку очевидно, что в подобном случае «внутренние резервы» выберутся очень быстро – и наступит период, когда само существование государства начинает зависеть от того, как успешно оно может участвовать в подобной конкуренции. Вершиной же всего этого становится пресловутый империализм – ситуация, когда производство, государство, политика и война соединяются в единую сущность: империалистическое государство. С закономерным финалом в виде Мировой Войны. Собственно, именно она – Мировая война, названная впоследствии Первой – и становится завершением Вестфальской системы. Круг замкнулся: Мировой (фактически) войной все началось и Мировой войной все закончилось.
Впрочем, нет: история не терпит кругов, она развивается по спирали. Поэтому Первая Мировая война (а точнее, система из Первой и Второй Мировых войн), завершившаяся, по сути, тем, что Вестфальская система оказалась сломанной, уступила свое место совершенно иному миру, нежели был до XVII века. Но одновременно миру, который парадоксальным образом напоминал то, что существовало во времена торжества Папского престола, а так же известного конфликта между католиками и протестантами. Поскольку это было «идеологическое противостояние», но происходящее на совершенно ином уровне – где вместо религиозных систем сталкивались системы социальные, однако «напряжение» между ними было столь же сильным, а влияние на жизнь – столь же всеобъемлющим. Настолько всеобъемлющим, что, например, оно ставило на «второй план» конкуренцию между капиталистическими державами, порождая такие химеры, как НАТО и ЕС. Более того – именно оно создавало парадоксальную с т.з. Вестфальской системы (Нового Времени) ситуацию, когда не только армия, но и производство, как таковое, оказывалось менее важной, нежели некие «культурные аспекты».
* * *
Это очень хорошо известно «у нас» - в бывшем СССР, который, как известно, не защитили не танки с самолетами и ядерными ракетами, ни электростанции, железные дороги с металлургическими комбинатами. И наоборот – сколько в «нашем мире» существует маленьких стран или стран со слабым военно-промышленным потенциалом, которые, тем не менее, существуют вполне благополучно. Потому, что имеют преимущество в том, что принято именовать «мягкой силой» или культурной гегемонией. Впрочем, это касается не только «мелочи» - скажем, та же Великобритания давно уже известна не своей промышленностью, и даже не Гранд Флитом (которого сейчас почти не осталось) – а именно культурной и околокультурной (тусовочной) гегемонией. В рамках которой Лондон давно уже стал аналогом папского Рима – субъекта, производственные и военные возможности которого ничтожны, однако воздействие на мир крайне велико. (Впрочем, и Рим реальный – а точнее, Ватикан – в последние несколько десятилетий так же переживает «второе рождение», хотя количество католиков и снижается с каждым годом.)
Именно поэтому в настоящее время так много внимания уделяется именно указанному культурному и информационному контексту. «Мягкой силе», выступающей для наших современников неким абсолютом, противоположным силе «грубой», выражающейся в размере армий и выплавке стали. Которая выглядит в данном случае чистым анахронизмом. Правда, по какой-то причине упускается тот факт, что пресловутая «Империя Добра» занимается не только созданием фильмов, но и строительством атомных авианосцев – но ведь может, это только исключение? (В конце концов, как уже говорилось, главный враг «свободного мира» был уничтожен именно «мягкой силой», без единого выстрела – так что все эти АУГ можно не принимать (!) во внимание. ) В любом случае, данная идея в настоящее время может считаться основополагающейся – ну, и соответственно, концепция «культурной гегемонии» единственно важной. Настолько, что не осталось, наверное, ни одной страны – включая страны бывшего СССР – где пресловутая «мягкая сила» не считалась бы самым главным оружием современности.
Однако мало кто понимает, что как раз в тот момент, когда интеллектуалы всего мира радостно объявляют себя максимальной ценностью во Вселенной, а «борьба на идеологическом фронте» представляется самым важным видом борьбы, в текущей реальности происходят события, которые полностью обесценивают указанный «дискурс». В том смысле, что казавшийся столь основательным «поствестфальский мир» реально гибнет, разрушается прямо на глазах. Наверное, тут не надо говорить почему – т.к. все ясно. Ну, а если кому не ясно, то стоит еще раз напомнить, что краеугольным камнем подобной конструкции было ни что иное, как наличие Советского Союза. Первого в мире бесклассового государства и одновременно с этим – первого индустриального государства, не ориентированного на указанную выше конкуренцию. (Хотя понятно, что второе качество тут вытекает из первого.) Собственно, именно поэтому данная страна – достигнув мирового уровня могущества и став сверхдержавой – не просто не стала устраивать очередной «передел» имеющихся рынков в виде очередной же Мировой войны, но и не позволила делать это всем остальным.
Иначе говоря, СССР одним своим существованием на несколько порядком снизил уровень экономической и следующей из нее политической конкуренции, а так же практически обесценил «военный фактор». Что, по сути, и привело к тому, что Вестфальская система (основанная на военно-промышленной мощи) и сменилась «поствестфальской» - с указанным резким ростом «культурного фактора». (Который оказался важным только потому, что все остальное просто блокировалось в существующей системе международных отношений.) Собственно, не будь описанного выше «советского фактора» – то никто бы ни о какой «культуре» и не вспомнил. (Впрочем, если учесть изобретение ядерного оружия – то было бы просто некому вспоминать.)
* * *
Так что все громкие и негромкие заявления о «конце эпохи грубой силы» и росте важности идеологии не то, чтобы вообще не правы – но не упоминают самый важный фактор в данном процессе. Который, к тому же, давно уже исчез – о том, почему это случилось надо говорить отдельно. Тут же, возвращаясь к исходной теме, стоит только сказать, что в подобной ситуации единственное, что может вызывать хоть какое-то удивление – так это то, насколько долго «поствестфалская система» сумела продержаться после 1991 года. (Т.е., насколько фундаментальна была «советизациия мира», сумевшая продержаться более двух десятилетий после исчезновения своего определяющего фактора.)
Так что чем дальше – тем очевиднее становится то, что «Господь» вновь начинает выступать «на стороне больших батальонов». И что отсутствие более-менее боеспособных дивизий неизменно превращает любой политический субъект в полный ноль – вне того, насколько велика его культура и насколько стара его история. (Слово «боеспособные» тут не случайно – поскольку важно не формальное наличие армии, а возможность ее развертывания в полноценное боевое соединение. Те самые «магазины», которые вот уже лет сорок считаются несущественными на фоне блестящих пропагандистских пассажей.) Что, в свою очередь, обесценивает практически все стратегии, созданные и создаваемые современными интеллектуалами. (Впрочем, последнее не особенно жалко – т.к., всегда было понятно, что «прикормленные» и «тусовочные» мыслители представляют из себя.) И разумеется, выводит из «сумрака» те идеи, которые еще лет двадцать назад выглядели маргинальными.
Ну, а о том, что значит подобная ситуация для нас и для России – будет сказано в следующей части.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →