В прошлом посте был рассмотрен один аспект советской урбанистики – а именно, вопрос о том, как дефицит нефти и газа в СССР приводил к невозможности индивидуальной застройки. (Точнее – к «неоптимальности», поскольку реально застроить страну теми же избами или щитовыми строениями было вполне под силу, однако результаты подобного решения были однозначно неудовлетворительными.) Что, собственно, и приводило к неизбежности пресловутых «хрущевок» - т.е., панельных пятиэтажных домов, созданных для системы индустриального домостроения – по причине того, что в имеющихся условиях именно они оказывались наиболее удобными в плане обеспечения комфорта. (Скажем, центральное отопление позволяло использовать уголь, а не дефицитные нефть или газ, а относительно высокая плотность населения снижала нагрузку на транспорт.) А ведь «нефтяной дефицит» - это только одно (хотя и очень важное) ограничение, определяющее облик советских городов. Поскольку существовали и другие – скажем, уже не раз рассматриваемая проблема нехватки рабочей силы, ставшей актуальной в 1950 годах. Собственно, именно поэтому начавшееся в 1930 годах «возвращение к классическим образцам» в архитектуре было обречено – так как вся эта лепнина и колонны требовали значительного числа человеческого труда. (Именно труда – а не себестоимости: себестоимость «украшательств» была не особенно велика, порядка 10-15% от стоимости всего здания, но вот людей, могущих превращать эту себестоимость в реальные проекты, в стране не было.) Поэтому переход от «сталинского ампира» к более «скромным» стилям был неизбежным, и реальные разговоры об этом шли еще при жизни Иосифа Виссарионовича. Ну, и разумеется, большая часть «сталинок» за пределами столиц имела гораздо более скромное количество «украшательств», нежели «парадные» московские проекты – вроде пресловутых «высоток». (Хотя разбирать момент с «архитектурными доминантами» и из исчезновением в «послесталинское время» надо отдельно.)
Да и внедрение индустриального домостроения, по существу своему, оказывалось мало совместимым с принятым в 1940 годах «неоклассицизмом», а уж тем более – «неоампиром» знаменитых «высоток». (Хотя первые панели украшались рустом и орнаментом – однако это было возможно только при относительно высоком уровне квалификации работников столичных домостроительных комбинатов. И при распространении технологии на всю страну было невозможным.) Повышать же темпы строительства жилья в указанные период было жизненно необходимым – поскольку внешнеполитические задачи буквальным образом диктовали рост урбанизованности общества и резкое увеличения населения городов.
По той простой причине, что производство современных видов вооружения требовало создания не просто отдельных заводов – а целых отраслей промышленности. Которые неизбежно должны были охватить и «мирные» стороны советской жизни. Например, производить те же радиолампы – не говоря уж о транзисторах – можно только миллионными тиражами. С неизбежным внедрением их в «мирные» стороны жизни – скажем, в виде радиоприемников и телевизоров, которые в довоенное время относились к экзотике. Да и после войны, если честно, не сказать, чтобы жизненно были нужны населению. В отличие от той же системы ПВО, значение которой людям, только что пережившим войну, объяснять было не нужным. Поэтому государству приходилось делать ставку на создание радиотехнических производств, требующих, в свою очередь, значительных людских ресурсов. (Причем, ресурсов квалифицированных, для которых требовалось «нормальное» жилье.)
Что в таком случае оставалось делать при условии, что для создания «ампирных дворцов» требовались те же самые «человеческие ресурсы»? Строить пресловутые щитовые бараки? Так это было бы лишь перенос проблем в недалекое будущее: как уже говорилось, срок эксплуатации подобных сооружений в нашем климате не превышает 20 лет. (Меньше жизни одного поколения.) А ведь радиотехническая промышленность, если честно, это всего лишь одна – и притом, не самая «человекоемкая» - «новая отрасль», порожденная противостоянием сверхдержав. И в реальности нужно было поддерживать десятки подобных отраслей, создавая каждый год тысячи новых предприятий! На этом фоне связывать смену «сталинской» - а на самом деле, неоклассической – парадигмы в архитектуре на что-то более «скромное» и индустриальное с желаниями Хрущева, было бы очень странно. (Как уже говорилось, единственное в «хрущевках», что еще можно «привязать» к «личным указаниям Никиты» –так это уменьшение высоты потолков и площади «подсобных помещений». Да и то, крайне условно.)
* * *
Таким образом, можно сказать, что практически все особенности советского градостроения проистекали из сложной системы необходимостей и имеющихся ресурсов. Которые тут были важными настолько, что практически «выдавливали» любые субъективные факторы – т.е., влияние тех же архитектурных школ – на «периферию» проблемы. (В отличие, кстати, от той же «западной урбанистики», которую принято связывать с именами отдельных архитекторов.) Собственно, это можно увидеть даже по «общепринятой классификации»: деление советской архитектуры на «сталинскую», «хрущевскую» и «брежневскую», по существу своему, оказывается связанным именно с объективными моментами советского бытия. (Поскольку пресловутые «государственные лидеры» в реальности к архитектуре имели весьма отдаленное отношение. И вряд ли лично заботились о том, в каком стиле стоит застраивать города.)
Поэтому советскую урбанистику следует рассматривать именно, как «урбанистику рациональную», с минимальной «примесью» субъективизма. Более того – именно наша страна, вообще, может рассматриваться, как главный источник «рационализации» мировой архитектуры. По той причине, что значительная часть «мировых» архитектурных открытий ХХ века основывалась на идеях, предложенных раннесоветскими конструктивистами. По крайней мере, тот же Ле Корбюзье признавал, что свои проекты «городов будущего» - которые, в свою очередь, определили путь градостроительства вплоть до 1980 годов –он создавал именно под «советским влиянием». Но это, разумеется, уже отдельная тема для рассмотрения. (Хотя, если честно, то одно лишь связанное с конструктивизмом появление концепции дома, как «машины для жилья», пришедшей на смену концепции «своей крепости», может претендовать на звание самой значительной революции в «архитектурном деле» за последнюю тысячу лет.)
Правда, стоит понимать, что указанная рациональность представляет собой, прежде всего, рациональность комплексную, тесно связанную с производством. (О чем, собственно, и писалось в последних постах.) Поэтому говорить о советской урбанистике всегда имеет смысл именно в данном ключе – в отличие от урбанистике западной, которая производство традиционно упускает. И разумеется, стоит понимать, что градостроение в данных рамках должно рассматриваться исключительно в «динамическом плане» - т.е., не как совокупность застывших на века проектов, а как серия сменяющих друг друга способов существования городов и поселков. (Разумеется, с учетом понимания значения тех же «архитектурных доминант» - но об этом, как уже говорилось, стоит говорить отдельно.) В результате чего на свои места становятся и пресловутые «сталинские бараки» - т.е., щитовое временное жилье, должное неизбежно уступить место более совершенным строениям. И пресловутые «хрущевки», собственно, играющие ту же самую роль. В том смысле, что главная их роль состояла в том, что они должны были позволить создать стране мощную индустриальную промышленность. Которая, в свою очередь, должна дать возможность создавать более комфортабельное жилье. (См. предыдущий пост про нефть и строительство.)
Другое дело, что «время жизни» указанных «серий» оказывается сравнимым со временем жизни человеческих поколений – скажем, для «хрущевок» оно рассматривалось порядка 40 лет – и поэтому динамизм советской архитектуры плохо понимается в рамках обыденного миропонимания. (А точнее – не понимается вообще.) Особенно в условиях, когда это движение оказалось остановленным – а именно это и произошло в постсоветское время. Когда мощнейший строительный комплекс, созданный к концу 1980 годов, оказался частично разрушенным, а частично – растасканным под разные «коммерческие строительные организации», занимающиеся совершенно иными делами. А конкретно – бессмысленным удовлетворением случайно имеющегося спроса, ставшем базисом «урбанистики постсоветской».
* * *
Последняя, кстати, так же имеет свою историческую ценность – но уже, как «отрицательная величина». (Т.е., на примере постсоветского пространства надо учиться тому, как не следует строить.) Однако о данной проблеме надо говорить отдельно. Тут же, возвращаясь к вышесказанному, стоит только еще раз отметить тот факт, что исчезновение понимания «исторического движения» городов привело к исчезновению и понимания советской градостроительной программы вместе со всеми ее преимуществами. И бывшие «светлые кварталы», реально выступавшие одним из величайших достижений социализма, сразу же превратились в «убогие хрущевки». Или даже «хрущобы» - как еще недавно называли подобные вещи. Правда, после того, как «новейшее время» принесло в страну действительно плохое жилье, подобное название ушло в историю. (И в настоящее время даже самая убогая «хрущевка» выглядит поистине несбыточной мечтой для большей части постсоветских граждан.)
Но потерю указанного понимания это, разумеется, не компенсирует. Как не компенсирует и тот факт, что современные градостроители делают сейчас робкие попытки вернуться к «комплексной застройке». Поскольку все это – как и другие «порывы» современного рыночного общества – оказывается на порядки менее эффективным по сравнению с недавним прошлым. Несмотря на все «современные технологии», находящиеся в их распоряжении, а так же – на однозначную «ресурсную избыточность» современной России. Поскольку все это сейчас просто пропадает в «ненасытной утробе» рыночной конкуренции. Впрочем, как уже говорилось, данный вопрос – совершенно отдельная тема…
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →