Итак, главным урбанистическим событием, которым была отмечена первая половина ХХ века, стал переход от «архитектуры зданий» к «архитектуре районов». В том смысле, что именно в указанный момент создание архитектурных ансамблей впервые оказалось важным не в качестве прихоти того или иного властителя – как это иногда случалось до того – а в качестве «нормального» требования заказчика строительства. На самом деле это гораздо важнее, нежели кажется на первый взгляд – поскольку привело в рамки урбанизма множество «ускользавших» до того проблем. Начиная от канализации – напомню, что практически все «великие градостроительные проекты» прошлого эту тему деликатно обходили. И заканчивая общественным транспортом – который фактически появился лишь в конце XIX столетия.То есть – в первой половине XX века объектом архитектурного рассмотрения впервые стали рассматриваться не отдельные здания, целые архитектурные ансамбли. Но не в привычном историческом значении данного понятия, когда комплекс зданий представляет, по существу, одно здание – скажем, дворец или казарму – но разделенное на несколько корпусов. А в смысле значительной по размеру совокупности самых различных строений и коммуникационных систем между ними. Кстати, последнее – наверное, самое важной в данном случае, поскольку именно они создают из «формальной общности» действительно единую систему. Система, которая – в принципе – должна обеспечить удовлетворение всех потребностей людей, населяющих ее.
Точнее сказать – почти всех. Поскольку и в американском варианте «субурбий», и в европейском случае «новых районов», практически не рассматривалась одна очень важная часть человеческого бытия. А точнее – самая важная ее часть: трудовая деятельность. Да, архитекторы тут старались продумать практически все: начиная с подъездных путей и заканчивая парками для рекреации – и это действительно было огромный прорыв по сравнению с тем, что было раньше. (Когда города, по сути, представлялись нагромождением отдельных домов, сжатых со всех сторон по необходимости «экономного использования земли».) Однако вопрос о соотнесении работы и проживания оказывался им не под силу по той простой причине, что в капиталистическом обществе любое производство неизбежно существует в условиях конкурентного хаоса. И, следовательно, подчиняться каким-то архитектурным планам не может.
* * *
Но это при капитализме. Социализму, как нетрудно догадаться, подобная особенность не присуща – тут, напротив, производство создается в четком соответствии с заранее выверенными планами. Поэтому следующий шаг в направлении развития урбанистики был сделан именно в социалистическом государстве – СССР. Впрочем, тут не стоит забывать и то, что и реальное развитие идей «районной архитектуры» имеет так же очевидные советские корни. Поскольку тот же Ле Корбюзье создавал свой концепт «Лучезарного города» («La ville radieuse») под воздействием идей советских конструктивистов. Кстати, само название «лучезарный» тут стоит рассматривать не столько, как «превозносящий» эпитет, сколько как отсылку к достаточно материальной проблеме. А именно – к идее обеспечения всех жильцов солнечным светом, ставшей одним из лейтмотивов архитектуры ХХ века. Напомню, что в «классической архитектуре» - той, которая вызывает слюнотечение от восторга у наших «урбанистов», подобная проблема не поднималась совсем.
Впрочем, там вообще практически ничего не «поднималось», за исключением красивого внешнего вида зданий. Поэтому, как правило, за украшенными фасадами «классики» скрывались непрезентабельная изнанка дворов, зачастую – пресловутых дворов-колодцев, в которые выходили окна небогатых жильцов. (Тех, кто не мог себе позволить купить вид получше.) Итогом этого была катастрофическая нехватка света в совокупности с плохо работающей вентиляцией и т.д.. (Зато лепнина на фасаде и росписи в парадных.) Ну, и разумеется, в подобных условиях широко расцветали самые различные болезни – от туберкулеза до депрессии. Это было и в Петербурге, и в Париже, и в Нью-Йорке, и во множестве иных городов по всему миру. (Впрочем, в курных избах и землянках жилось еще хуже, тут спорить невозможно.) И именно избавлением от данной реальности выступала «новая архитектура». Которая – не важно, идет ли речь о американских или европейских образцах – делала ставку на создание указанных выше «ансамблей», где каждое здание помещалось не абы как, а так, чтобы обеспечить хорошую инсоляцию и вентиляцию всех квартир.
Так вот: именно в раннем СССР идеи о том, что дом должен служить удовлетворению потребностей человека были оформлены в четкую систему. Которая стала основанием для идей конструктивизма с его решительным отказом от большей части архитектурных представлений прошлого. Прежде всего в плане неприятия «урашательства», стремления любой ценой получить более эстетичный вид – невзирая на все возникающие проблемы. (Что было характерно для того же модерна – вершины «архитектуры зданий» и одновременно вершины «архитектуры продаж».) Впрочем, разбирать указанные концепции – а равно и причины появления их в нашей стране – надо отдельно. Тут же можно отметить только то, что проекты огромных домов и жилых комплексов, включающие в себя все, что нужно жильцам – т.е., пресловутые «машины для жилья» - появились тут в самом начале 1920 годов. (Т.е., еще до того, как указанная концепция была взята на вооружение Ле Корбюзье.)
* * *
Однако понятно, что прямо реализоваться в нищей стране, где практически отсутствовала строительная промышленность, они не могли. (Рассматривая то небольшое количество конструктивисткой архитектуры, что все же была построена, можно только удивляться: на каком же минимуме ресурсов это было сделано.) Однако, как не удивительно, это оказалось и к лучшему – поскольку из-за невозможности создания «суперзданий» в СССР произошел переход уже помянутый переход к идее «архитектуры кварталов», а точнее – «архитектуры поселков». Что выразилось в концепции т.н. «соцгородов», ставшей популярной уже в конце 1920 годов.
Напомню, что «соцгорода» представляли собой уже описанную идею совокупности отдельных зданий и коммуникаций, однако дополненную крайне важной особенностью. А именно: связью с производством. В том смысле, что подобная застройка самого начала планировалась для работников отдельных предприятий – и устраивалась или непосредственно рядом с заводом, или так, чтобы обеспечить наиболее короткие транспортные пути при поездке на работу и обратно. Впрочем, только этим дело тут не ограничивалось – скажем, культурные объекты (клуб) или медицинские учреждения так же оказывались связанными с заводом. Ну, и разумеется, связывались и коммуникации – скажем, одна и та же котельная отапливала и промышленные цеха, и жилые дома.
Наверное, тут не надо говорить, насколько это оказывалось эффективным. (Скажем, в плане описанного выше центрального отопления, которое иначе в раннесоветских условиях вообще не могло быть реализовано.) Причем, данная эффективность проявлялась не только в плане эксплуатации, но и в плане строительства – поскольку связка между заводом и жильем позволяло использовать имеющуюся у предприятий строительную технику. (Коя в СССР 1930-1950 годов была буквально «на вес золота».) Ну, а самое главное – данная концепция позволяла создавать полностью самодостаточные «городские единицы». (Т.е., некую совокупность всего, что необходимо для функционирования человеческого поселения, как такового – причем, спроектированную сознательно.)
На этом фоне не стоит удивляться тому, что данная идея получила дальнейшее развитие в двух направлениях. Первое – это концпция «автономного поселения», возникающего для удовлетворения тех или иных потребностей общества. Т.е., рабочего поселка, моногорода при заводе, который проектировался одновременно с проектом жилых кварталов. Второе – это более универсальная идея «советского микрорайона», который являлся, по существу, таким же «моногородом», однако «пристраиваемым» рядом с другими подобными «моногородами». (Но так же оставаясь связанным с тем или иные предприятием.)
* * *
Подобная идея позволяла достичь высокой гибкости в «урбанистическом плане», создавая города самых различных конфигураций с минимальными затратами. Правда, не преодоленный до конца существования СССР дефицит ресурсов – прежде всего, человеческих – не позволил до конца раскрыть потенциал указанной схемы. В том смысле, что идея микрорайонов постоянно «упрощалась»: из нее не то, чтобы выкидывались «малосущественные» с т.з. разнообразного «начальства» (которое само имело низкий уровень квалификации) элементы – вроде скверов или объектов соцкультбыта – но они «откладывались на потом». Дескать, давайте вначале построим жилье для рабочих – а потом уже будем думать о домах пионеров и бассейнах. Особенно актуальным это стало в период взрывной урбанизации 1950-1970 годов – когда, во-первых, большая часть рабочей силы изымалась промышленностью. (И строителей банально не хватало.) А, во-вторых, когда стало необходимым всех этих рабочих как-то расселять. Ну, и разумеется, очень серьезный удар по советскому урбанизму нанесла «Либермановская реформа» - которая значительную часть средств передавала самим предприятием. В связи с чем последние резко увеличили темп «ведомственной застройки» - при полном отсутствии каких-либо архитектурных программ.
Тем не менее, даже при указанных проблемах созданный в СССР тип городской организации оказался крайне эффективным – в том плане, что он позволил обеспечить большую часть страны комфортными жилищными условиями. (При том, что количество имеющихся ресурсов было крайне мало.) Более того: подавляющая часть проблем советского типа застройки – вроде уже описанной сверхурбанизации – к концу существования страны оказывались несущественными. (Т.е., потребность в новом жилье резко снизилась.) Что потенциально позволяло бы полностью раскрыть данную урбанистическую концепцию, и даже попробовать перейти на следующий «урбанистический этап». (О котором говорить надо отдельно.) Ну, и в довершение ко всему, возросший уровень квалификации населения в совокупности с созданными новыми технологиями давал в руки градостроителей неслыханные ранее возможности.
Поэтому можно сказать, что именно в конце 1980-2000 годах должен был наступить реальный расцвет советского градостроения, который бы позволил сменить «главную цель» его с обеспечения масс доступным жилье на идею создания таких жилых комплексов, которые способствовали бы максимальному раскрытию человеческого потенциала. Еще раз: и люди, и технологии для этого в СССР имелись. Однако в реальности все пошло совершенно не так. В том смысле, что с гибелью страны погибла и советская урбанистика. Ну, а «новое российское градостроение» оказалось отброшенным на самый начальный уровень – к той самой «архитектуре зданий». С ее «башенками и рюшечками», а так же – с полным игнорированием всех идей, высказанных отечественными и зарубежными архитекторами за последние сто лет.
Впрочем, понятно, что это – уже совершенно иная история.