Впрочем, в современном мире – где эти самые «предметы» все чаще принимают разнообразные «виртуальные формы», начиная от «оружия» в компьютерных играх и заканчивая «бумажным золотом» - с этим стало несколько полегче. (А вот в прошлом люди серьезно искали некие «особые свойства» у того же золота для того, чтобы понять, почему данный металл так сильно привлекает людей.) Однако есть вещи, которые так и остаются «скрытыми от разума» большинства. Например, тот момент, что для успешного функционирования института собственности необходимо государство. А точнее, не просто государство, а государство, проводящее активную политику террора по отношению к большинству населения.
Эта особенность «собственнического механизма» является настолько «таинственной и запретной», что существует огромное количество людей, уверенных в совершенно обратном – в возможности наличия собственности без существования государства. Ну да: вся эта огромная масса либертарианцие и «анархо-капиталистов» любит утверждать, что государственный аппарат собственнику только помеха, что он только отнимает ресурсы у «честных труженников» и мешает им жить своими «запретами». (Под «труженниками», разумеется, подразумеваются эти самые собственники.) Но даже те, кто не заходит столь далеко, и сохраняет мысль о том, что государство собственнику не враг, а друг, обыкновенно считают, что собственность и террор есть вещи не связанные. И что вполне возможно устраивать собственническое общество на основании некоего «общего договора», применяя насилие только против тех, кто данный «договор» собирается нарушить. (Скажем, против воров и грабителей.)
* * *
Но так ли это? В смысле, действительно ли основой для собственности выступает мирное соглашение между всеми общественными членами? Ну, разумеется, за исключением небольшой кучки маргиналов. (Т.е., преступников и смутьянов.) Разумеется, нет. В том смысле, что, рассматривая формирование собственнических отношений в истории, найти момент заключения пресловутого «договора» оказывается практически невозможным. А вот момент применения насилия, напротив, находится очень легко. Можно, например, взять очень хорошо известный и пример «присваивания» западными собственниками ресурсов обществ, попадающих в колониальную зависимость. Наверное, тут не надо будет говорить, что происходило это отнюдь не благодаря желанию жителей будущих колоний о чем-то «договориться» с колонизаторами. Если, конечно, не считать подобными «договорами» пресловутую «продажу» территорий за стеклянные бусы. А делать это невозможно потому, что стороны этих «продаж» не просто существовали в различных понятийных пространствах, и значит, договориться не могли в принципе. (Причем, одна из этих «сторон» – сиречь, представители Запада – прекрасно понимали данный момент и сознательно им пользовалась.)
Впрочем, даже эти самые «псевдодоговоры» - являющиеся в действительности прямым обманом – соблюдались колонизаторами крайне условно. В том смысле, что, получив возможность для создания своих «баз» на чужой территории и накопления на них сил, колонизаторы никогда не ограничивали себя для дальнейшей экпроприации имеющихся у «дикарей» ресурсов. Была бы физическая возможность для этого. В смысле, было бы достаточно оружия и людей для данного процесса. (В принципе, «дикарей» можно и совсем уничтожить, но на этот процесс применялся только при очень высокой «избыточности» - т.е., тогда, когда геноцид можно было осуществить с минимальными затратами со своей стороны.) Однако подобный способ формирования «начального капитала» одной только «колониальной политикой» не ограничивается. В том смысле, что нечто подобное можно увидеть и при «внедрении» собственнических отношений на «своей территории». Когда разнообразные цари и князья так же посредством «грубой силы» подчиняют себе бывшие еще недавно общедоступными земли, превращая их в предметы собственности. (Разумеется, обычно данный «переход» обставлялся разного рода религиозными «заморочками», но сути это не меняет.)
Тем не менее, даже этот момент не является в данном случае самым важным. В том смысле, что даже признание насилия, как такового, в качестве основы собственнических отношений, не раскрывает полностью связь этих двух понятий. Поскольку для существования собственности нужно не просто насилие – а насилие репрессивное и террористическое. Т.е., насилие, направленное не только, и не столько, на отъем предметов этой собственности у окружающих (см. выше про «первоначальное накопление»), или, скажем, на защиту ее от посягательств иных претендентов на присваивание. (Данный момент еще как-то воспринимается нашими современниками: скажем, пресловутый «собственник с дробовиком, стреляющий во всевозможных нищебродов и маргиналов, пытающихся проникнуть на его территорию», существует даже в мифологии либертарианцев.) Но насилие, направленное на устрашение подавляющей части населения для ликвидации у него самих мыслей о данном посягании.
Поскольку именно последнее и делает собственность собственностью. В том смысле, что придает последней «имманентность» и «священность», позволяя собственнику заниматься своими делами вместо бесконечной защиты ее от окружающих. Иначе говоря, позволяя ему сидеть в чистом и светлом офисе, управляя «активами» путем нажатия кнопок на клавиатуре вместо пресловутой беготни с указанным выше дробовиком вокруг своих владений. Впрочем, справедливо это для любого времени – скажем, древние или средневековые землевладельцы так же тратили свое драгоценное время преимущественно на пиры, проведение время с наложницами или бесконечные войны с другими землевладельцами. В то время, как подчиненные им крестьяне, как правило, беспрекословно несли дань «за право пользования» царскими землями. Да что там крестьяне – даже рабы, как правило, смиренно переносили все тяготы своего рабского положения, принимая господствующую идею о том, что они есть собственность рабовладельца. (В то время, как даже безоружного их сопротивления было бы достаточным для того, чтобы с легкостью сломать имеющуюся систему – поскольку рабов много, а надсмотрщиков мало.)
* * *
Все это было возможно только потому, что имеющаяся государственная система с железной непреклонностью терроризировала все «несобственнические» и «слабособственнические» слои населения, вбивая в головы людей представления о «священности» рассматриваемого понятия. (Вбивая буквальным образом: скажем, в России битие в качестве элемента государственного террора было отменено только в 1905 году.) При этом жесткость наказаний была несообразной относительно степени «потенциального ущерба», который, якобы, наносил «нарушитель» собственнику. (Скажем, в Англии XVIII века могли повесить за украденный кусок хлеба.) Но и была довольно дорогостоящей по сравнению с данным ущербом – за счет высокой стоимости государственного аппарата.
Иначе говоря, меры, предпринимаемые по отношению к беднякам, «не додавшим» копейку богачу или аристократу, или, тем более, посмевшим отнять у них эту копейку, служили исключительно целям террора. (Т.е., устрашения.) Поэтому бедных и слабых гнобили всегда и везде – начиная с древних восточных деспотий и закаенчивая империалистическими государствами конца XIX – начала XX столетия. Причем, не просто гнобили, но вносили этот «гнобеж» в список добродетелей, выставляя себя «добрыми воспитателями и учителями» безнравственной черни, и, чуть ли, не отцами ее. (Кстати, данный момент очень важен, поскольку позволяет поставить вопрос о том, что же реально отражают архетипы «отца» и «учителя» в реальности.) Поскольку только так можно было осуществить функционирование механизма собственности, являющегося альфой и омегой классового общества.
И лишь в ХХ веке – в связи с известными событиями – данный процесс получил какое-то ограничение. В том смысле, что тысячелетний террор собственников – а точнее, государства ради собственников – был ограничен ответным сопротивлением со стороны рабочей борьбы, многократно усиленным существованием первого в мире постклассового государства. (СССР.) Но это, понятное дело, уже совершенно иная тема, рассматривать которую надо в отдельном посте. Тут же, завершая вышесказанное, можно только еще раз указать на то, что описанное выше состояние может рассматриваться, как единственно возможное для существования собственности. В том смысле, что ослабление указанного террора неизбежно приводит к ответному ослаблению института собственности, равно как ослабление института собственности, как такового ведет к снижению террора. И наоборот, усилении данного института неизбежно должно сопровождаться усилением террора со стороны собственнического государства. (Напомню еще раз, что террор – это не столько наказание виновных, сколько внесение страха в сознание большинства путем «демонстративного насилия».)
На этом фоне удивляться последним процессам - скажем «псевдоэпидемической истерии» с активным привлечением репрессивного аппарата, разного рода «борьбой за права меньшинств», связанных с этим же аппаратом, или иным подобным процессам вроде «борьбы с пиратством» - было бы крайне глупо. Особенно на фоне роста капиталов сверхбогачей и крупных корпораций – что очевидно свидетельствует о том, что собственность в современном мире значительно усилилась по сравнению с «советским периодом».
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →