Разумеется, очень часто речь идет не о прямой зависимости, а об опосредованной, осуществляемой через другие области жизни. Впрочем, как это не парадоксально прозвучит, но сфера «сексуального поведения» оказывается связанной с общественным производством практически напрямую. Происходит это благодаря тому, что это самое поведение имеет тесную связь с очень важным производственным вопросом – а именно, с производством рабочей силы. В смысле, новых работников. Причем, в связи с тем, что в «мире дешевого труда» срок жизни этого работника невелик – 25 лет средней продолжительности жизни, это, конечно, со включением детской смертностью, но даже вне ее за 40 мало кто «выходил» - то их (работников) требовалось производить много.
То есть, необходимо было массовое деторождение. Однако только этим дело не ограничивалось. Дело в том, что ребенка было мало только родить – его надо еще и вырастить. И хотя до недавнего времени «срок выращивания» состоял не более 10 лет – в более «взрослых» возрастах ребенок уже полноценно работал и обеспечивал себя – но даже «довести» его до этого времени было очень серьезной задачей. Которую одна мать выполнить была неспособна. То есть, требовалась, как минимум, «большая семья». (Как максимум, род.) Которые бы обеспечивали относительно стабильную – пускай и «на минимуме» ресурсов – жизнь человека во время самого уязвимого его состояния. (Т.е., в раннем детстве.)
Собственно, указанные условия и создали ту модель «сексуальности», которая сохранялась у человечества в течение нескольких тысяч лет «цивилизованной жизни». (С некоторыми изменениями, не меняющими, впрочем, сути.) Которая базировалась на наличие т.н. «официального брака», любая сексуальная активность вне которого запрещалась. (Точнее сказать… впрочем, об этом будет чуть ниже.) Причем, этот брак заключался исключительно на основании «имущественных интересов» - причем, не важно, шла ли речь о низах общества или о верхах. (Разница в том, что крестьянин видел в этом возможность получить «рабочие руки» и некоторое приданное, а царь – возможность прирастить свое государство и улучшить внешнеполитические дела.)
Подобная система позволяла, с одной стороны, обеспечивать родившихся детей минимумом благ – у семьи, как минимум, из двух супругов возможностей для этого больше, чем у одной матери. А с другой – давало родителям возможность использовать подрастающее потомство в работе. Ну, и в довершении ко всему – позволяло новым работникам перенимать навыки у «старых». (Главным, а порой и единственным учителем сына был отец.) Разумеется, ни о какой «сексуальной свободе» в данном случае говорить не приходилось: еще раз, все в подобной системе посвящено воспроизводстве рабочей силы. Более того, само сексуальное влечение целиком и полностью связывалось с вопросами «плодородия», воспринималось в контексте плодородия – т.е., через производственный фактор. (Собственно, все «сексуально ориентированные» обряды традиционного общества одновременно являются и «обрядами плодородия».)
Более того, указанный фактор все приводил к известной «двойственности» сексуального влечения. Поскольку, с одной стороны, он придавал ей однозначно положительную коннотацию: «мужская сила» ассоциировалась с «производственной способностью», женская плодовитость – с плодородностью земли. Но с другой, он же «привязывал» сексуальность исключительно к «семейной жизни», к ограниченному и закрытому пространству – так же, как производственная деятельности в классовом обществе сводилась исключительно к ограниченному частному «участку». Поэтому – по мере отмирания общинных порядков – происходила «интимизация», ограничение сексуальных проявлений, снижение их открытости. (Как в позднеобщинных оргиастических праздниках) В общем, к появлению понятия «постыдности секса» - наиболее ярко выразившегося в наиболее «продвинутых» в плане собственнических отношений,социумах. (Скажем, у той же кальвинистской ветви протестантства.)
Впрочем, именно эта особенность смогла породить и полностью противоположное качество «исторической сексуальности». А именно: стремление собственников к захвату чужой собственности преломлялось в сексуальной сфере в виде концепции «адьюльтера», стремления создавать «связи» на стороне. Разумеется, это была исключительно мужская привилегия – в том смысле, что, как уже было сказано, именно мужчина ассоциировался с производством. И разумеется, происходило это под покровом «сокрытия»: так же, как официально покуситься на «чужое добро» было невозможно, так же невозможно было покуситься «официально» и на чужую жену. (Неофициально же – пожалуйста. Можно этим даже гордиться – см. «феномен Казановы» - но вот в официальных взаимоотношениях, разумеется, упоминать подобные факты не стоит.)
То есть, вся «сексуальная культура» прошлого – начиная со «святости уз брака» и заканчивая «донжуанством» - фактически целиком и полностью оказывается связанным с одной-единственной задачей: с воспроизводством дешевых и «недолговечных» работников. Именно отсюда проистекало практически все, что определяло «половую жизнь» исторического человека: и необходимость брака со «святостью его уз», и «девичья невинность» - коя «предохраняет» женщин от деторождения до того момента, когда у нее возникает возможность поддерживать детей – и даже, как уже было сказано, возможность заведения «связей на стороне». (Как уже говорилось, «мужская сила» интерпретируется в данном мире, как «производственная».) Ну, и разумеется, подобная система по мере развития товарно-денежных отношений не могла не дать «секс за деньги» - т.е., проституцию. Которая прекрасно существовала во все времена культа «святости уз» и «девичьей невинности».
Правда, существовала эта проституция с самой древности исключительно в условиях «больших городов». Т.е., там, где существовал пускай небольшой относительно, но значительный в «абсолютных числах», слой населения, который мог позволить себе «лишние траты». (То есть, где стоимость работников хоть как-то «поднималась».) Да, именно так: даже матрос – традиционно считающийся бесправным и нищим – по сравнению с крестьянином выглядел вполне обеспеченно. (Ему хоть что-то платили, а крестьянин отдавал свой продукт сеньору «просто так».) Поэтому можно сказать, что проституция – это «порождение города», который веками был неким «пограничным местом» между базовой производственной системой – коя основывалась на сельском хозяйстве – и «властителями» с их дворцами и замками. (Город часто сам по себе «зарождался» на границе дворца или замка – как это не странно прозвучит.)
Ну и конечно, тут не надо забывать, что «рекрутинг» в проституции был возможен именно в условиях большой нищеты и «сверхрождаемости» масс. (Которая должна была быть именно избыточной, т.к. «время активной жизни» работников было небольшим, и часто могло завершиться «досрочно.) Поскольку «срок трудовой жизни» представительницы «древнейшей профессии» (на самом деле, кстати, это название есть глубочайшее заблуждение) был крайне низок даже на уровне общего низкого «трудового срока» жизни. (Как правило, не более 10 лет – а часто меньше.) Впрочем, примерно то же самое можно сказать и про иные «городские профессии» - которые позволяли иметь уровень жизни чуть выше «нормы», но исключительно за счет высокой эксплуатации.
Впрочем, про проституцию надо будет говорить уже отдельно. Равно, как отдельно надо будет говорить про гомосексуализм, который так же может рассматриваться, как артефакт городского образа жизни, существующего «на границе двух реальностей». Пока же можно только еще раз указать, что все указанное (т.е. «сексуальное поведение» во всем его многообразии) есть имеет не просто «чисто социальное», но «чисто социально-экономическое», и более того, «производственное» значение. Т.е., вытекает из господствующей системы производства и определяется исключительно ее особенностями. А вовсе не гипотетической «биологией» - которая в реальности на поведение человека практически не влияет.
И это, разумеется, четко определяет развитие данной области человеческого бытия по мере изменения этих самых социально-экономических условий. В смысле – смену «сексуального поведения» после начала роста оплаты труда и возникновение новых «сексуальных моделей». Причем, моделей, очень резко меняющихся – по сравнению с «тысячелетними нормами», характерными для т.н. «традиционного общества». Т.е., общества, в котором труд практически ничего не стоил. (Что есть еще одно доказательство небиологичности сексуального поведения.) Поэтому если мы возьмем человека 1920, 1960, 1990 и 2010 годов, то сможем увидеть значительную разницу в том, как он действовал в «отношениях пола». Хотя, конечно, с тем, как вели себя люди массы до 1917 года в подобном плане, различие у всех этих случаев будет более значительным.
Но обо все этом – а равно, и о том, что ждет «сексуальное поведение» в будущем – будет сказано несколько позднее…
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →