Откуда это взялось – было сказано так же в прошлом посте. А именно: из опыта, полученного современными поколениями после гибели СССР. Когда новоявленным «революционерам» (именно что в кавычках) из разнообразных республик досталась практически полностью работающая экономика и совершенно целые социальные системы. Что позволило им не тратить силы на работу с подобными вещами, а сразу же приступать к раздербаниванию собственности. Перенеся эту картину на все остальные случае смены власти – да еще прибавив сюда наблюдение над множеством т.н. «цветных революций» - наш современник делает кажущийся ему единственно верным вывод. Указанный в начале поста.
Кстати, это относится не только к «охранителям», но и к тем, кто метит в «революционеры». При этом желая только одно: занять «теплые кресла» нынешних властителей. (То есть, самому стать «драконом» для того, чтобы разлечься на халявных сокровищах.) Однако подобное понимание вещей является глубоко ошибочным. Поскольку ни падение Советского Союза, ни разнообразные «революции роз», не являлись революцией в том понимании, в котором это слово использовалось до 1991 года.
Дело в том, что события, завершившиеся 26 декабря 1991 года спуском красного флага над Кремлем, выступали практически эталонной контрреволюцией – т.е., проигрышем того революционного процесса, который был начат за 74 года до этого. Что же касается разного рода «оранжадов», то с ними еще проще: это банальные элитарные перевороты, для которых «народные выступления» есть всего лишь ритуальный фон. (А реальные перемены вершатся во властных кабинетах.)
Настоящая же революция происходит совершенно по-другому, и в совершенно иных условиях. А именно: в условиях полной катастрофы, переживаемых не старой государственной системой даже, а старой социально-экономической системой. (Куда государство, понятное дело, входит – но только как часть.) Собственно, именно это и выражается известной ленинской формулой: «Верхи не могут, низы не хотят». («Для революции недостаточно того, чтобы низы не хотели жить, как прежде. Для неё требуется ещё, чтобы верхи не могли хозяйничать и управлять, как прежде»)
То есть, если у «текущих» властителей наличествуют хоть какие-то ресурсы (структурные, организационные) для обеспечения своей власти, то свергнуть их практически невозможно. Поскольку даже слабое государство имеет на несколько порядков большую силу, нежели любой гражданин или, даже, сообщество граждан. (Разумеется, это в случае революции, а не переворота, поскольку при перевороте меняются как раз «граждане» - те, что у власти – а не сама власть.) И если свержение все же происходит, то значит, этих ресурсов у «властителей» просто нет.
Ну, а так как государство из всех социальных подсистем имеет максимальный приоритет в распределении ресурсов, то значит, что остальные подсистемы во время революционной ситуации находятся в еще более катастрофическом положении. Отсюда нетрудно понять, что в подобных условиях приход любых «прихватизаторов-утилизаторов» оказывается бессмысленным, поскольку прихватизировать-утилизировать в подобной ситуации просто нечего. Тут, скорее – если рассматривать чисто шкурные интересы – стоит думать о том, как бы побыстрее покинуть данную страну, если это еще возможно. (Если имущество в ней можно хоть как-то продать, а деньги – хоть как-то перевести в иную валюту.)
Так что реальная Революция автоматически создает «защиту от сволочей». В том смысле, что удовлетворять личные интересы путем прихода к власти при ее протекании оказывается не просто невыгодно – но невозможно. И поэтому взять власть тут могут лишь те, кто на самом деле желает думать о народе. Как, например, большевики в 1917 году. Кстати, та потрясающая легкость, с которой они смогли свергнуть Временное Правительство – при том, что еще летом последнее казалось если не невозможным, то весьма маловероятным – так же свидетельствует об указанной особенности революционного процесса. В том смысле, что во время «июльских дней» буржуазная власть еще достаточно крепко стояла на ногах для того, чтобы не допустить успеха пролетарских сил. Но в октябре ситуация кардинально поменялась – и у «временных» просто не осталось лояльных им сил. (Юнкера и «женский батальон» - это, простите, мало походит на «настоящий» государственный аппарат подавления.)
Ну, а что случилось в следующем году с попыткой устроить Учредительное собрание – лучше вообще не вспоминать. В том смысле, что буржуазия в данном случае продемонстрировала свою фактическую неспособность к работе во время протекания Суперкризиса. И ведь не стоит думать, что она (буржуазия) вместе со своими приспешниками признала Советскую власть: как показала история Гражданской войны, бывшие представители правящих классов при появлении малейшей возможности выступить против «совдепа» всегда это делали. (Более того – многие из «бывших», дожив до Великой Отечественной войны, с радостью принимали нацистов.) Однако толку от этого не было.
Поскольку помимо желания необходима еще возможность. А она в случае реальной революции как раз отсутствует. (Еще раз: реальная – а не «цветная» - революция происходит тогда и только тогда, когда социум находится в состоянии Суперкризиса. Т.е., кризиса, пройти через который без разрушения этого социума невозможно.)
Впрочем, подробно разбирать вопрос о революции 1917 года, ее движущих силах и социодинамических аспектах надо отдельно. Тут же можно только еще раз отметить тот факт, что на ситуации того времени очень хорошо можно увидеть, как развивается Суперкризис, и как он дает возможность построить новое общество. И – как альтернативный вариант – можно посмотреть на развитие революционной ситуации в той же Германии. Где – несмотря на всю тяжесть катастрофы, вызванной Первой Мировой войной, в «режим Суперкризиса» не переходили. И поэтому смогли задавить свои революционные силы военным и мирным путем.
Несмотря на всю мощь немецкой социал-демократии, значительно более развитой, нежели социал-демократия русская. Более того: «немецкий сценарий» показал, что при наличии соответствующих условий сама социал-демократия может с легкостью отбрасывать все революционные задатки и переходить в «стан» буржуазии. Разумеется, не за бесплатно – те же немецкие эсдеки получили после завершения революционных событий определенные результаты. (В виде небольших пособий, улучшения условия работу пролетариата и расширения его гражданских прав.) Но, понятное дело, до советского уровня это не дотягивало – особенно с учетом сравнения уровней развития России и Германии на то время. (Понятно, что очень и очень не в пользу России.)
То есть, еще раз: революция совершается не столько революционерами, сколько самим социальным движением общества, которое формирует «базовые стратегии» этих революционеров в соответствии со своими потребностями. «Приказывая» им в одном случае быть верными рыцарями Революции, забывающими о своих благах ради общего дела. А в другом – пойти на прямое предательство. И хотя понятно, что данная закономерность является статистической – т.е., каждый конкретный человек может делать самостоятельный выбор стратегии своего поведения – но сути это не меняет. Тем более, что с теми, кто пытается бороться со «статистикой», последняя поступает так же, как с Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург. (Павших жертвой подобного «статистического усреднения».)
И поэтому не стоит думать, что «Революцию творят герои» - нет, это наоборот, Революция творит героев. Или сволочей – в зависимости от того, на какой «ветке» и на каком этапе находится революционный процесс. Впрочем, не стоит впадать тут в излишний фатализм: в действительности подобными процессами так же можно управлять – но отнюдь не так и не тогда, как это представляется обыденному мышлению. Но об этом будет сказано уже отдельно.
P.S. К контрреволюции, кстати, это так же относится. В том смысле, что тот же процесс «движения к 1991 году» прекрасно показывает, как на практически пустом месте можно наладить «серийное производство» мерзавцев. Была бы в этом историческая необходимость. И да: этими вещами так же возможно управлять – в смысле, блокировать возможность описанной ситуации. Но так же совершенно не так, как это видится обывателю…