Хотя и без привлечения образов пресловутых «роботов-убийц» можно найти немало свидетельств тому, что очень многие относятся к развитию техники со значительной боязнью. И поэтому очень бояться появления того же «искусственного интеллекта» - видимо, считая, что он будет вести себя подобно «терминаторскому» Скайнету. Правда, при этом мало кто задумывается о том, что полноценного «компьютерного разума» сейчас не существует, более того, люди даже не знают, как его реализовать. И то, что обыкновенно подается под название «AI», как правило, включает в себя лишь решения некоторых частных проблем – вроде задачи распознавания.
Впрочем, как раз последнее – то есть страх перед несуществующей опасностью – как раз не удивительно. Поскольку бояться «восстания машин» человечество начало еще тогда, когда даже примитивных перцептронов еще не было создано. Ну да: последние были предложены лишь в 1957 году, а знаменитый роман Карла Чапека «R.U.R.» появился в 1920. Знаменит он был тем, что ввел в жизнь само понятие «робот» (само слово образовано от словацкого обозначения каторги), которым в данном произведении были названы некие искусственно созданные люди. Кстати, они не были роботами в привычном нам понимании, а скорее напоминали некие биологические конструкты – но смысл, в общем-то, имели тот же. А именно: были искусственно созданными «сущностями», которые должны были обеспечить благополучие людей – но вместо этого восстали и «убили всех человеков».
Собственно, Чапек данным произведением сделал две очень важные вещи. Во-первых, предложил указанную концепцию – которая впоследствии будет неоднократно использована многими авторами. А, во-вторых, прямо «визуализировал» те неявные страхи, что испытывали многие люди перед машинами задолго до этого. В том смысле, что заводы и фабрики – с их шумными машинами и дымящими трубами – еще в позапрошлом веке казались многим «мыслящим людям» филиалом Ада. Который, конечно, укрощен человеческим разумом – но, рано или поздно, вырвется на свободу.
Кстати, надо отличать подобное представление от т.н. «луддизма» - т.е., борьбы с машинами со стороны самих рабочих. Поскольку луддизм был связан с достаточно простыми и очевидными идеями: с тем, что введение машин позволяет снизить оплату за сделанную работу. (В «домашинную» эпоху то же ткачество часто имело вид «давальческой мануфактуры», при которой работа происходила в своем доме, да и расценки на труд были выше – поскольку тут рабочий использовал собственное оборудование, а значит, был менее зависим от хозяина.) То есть, луддизм в свое время был вполне рационален – на «узком» временном участке, разумеется. В отличие от него, рассматриваемый «интеллектуальный» страх перед машинами имел – и имеет до сих пор – иррациональную природу. (В том смысле, что ни одна машина за всю историю против человека не восстала – но люди все равно этого боятся.)
И поэтому называть его «неолуддизмом» - как часто делается сейчас – неверно, так как это только «затемняет» ситуацию. Поскольку – в отличие от луддитов – в действительности данный страх формировался на основании опасения не столько техники, как таковой, сколько самих индустриальных предприятий, как общей, «человеко-машинной» системы. В рамках которой рабочие слабо отделялись от своих машин, превращаясь в глазах «непосвященных» людей в их придатки, а все вместе – в некие слабопонимаемые сущности, производящие все необходимые товары. (Слабопонимаемые – потому, что вплоть до 1920 годов основным направлением образования было «гуманитарное», а значит, большая часть «умников» и все «мыслители» в технике просто не разбирались.) Наверное, тут не надо говорить о том, что бояться – пускай и неявно – подобных вещей вполне естественно. (Правда, вряд ли разумно.)
Кстати, именно этот страх – связанный с катастрофическим непониманием – прекрасно высмеял Уэллс в своей «Машине времени», доведя «викторианскую» ситуацию до абсурда. В то смысле, что в этом произведении описано некое гипотетическое будущее, в котором «машинная цивилизация» морлоков существует отдельно от «элитарно-культурной цивилизации» элоев. (Ставших разными биологическими видами.) Причем, за свою возможность пользоваться всеми благами, создаваемыми первыми, вторым приходится платить страшную дань. Этим Уэллс вывел на поверхность «тайные мысли» томных барышень и благородных джентльменов, проводящих свои дни в вечной праздности за счет эксплуатации народных масс – но при этом боящихся того, что, рано или поздно, за подобные вещи придется расплачиваться.
Примерно на те же «тайные мысли» указывал и Чапек со своими «роботами» - кои были не столько машины, сколько некие «идеальные рабочие». Недаром его «R.U.R.» имеет практически библейскую концовку, в рамках которой «очеловечившиеся» роботы становятся «новыми людьми» на Земле. То есть, под «уничтожением человечества» тут подразумевалось, скорее, уничтожение именно «праздных классов», освобожденных машинами – а точнее, указанными «человеко-машинными комплексами» - от работы. (Название «праздный класс» неудачное – разумнее было бы называть это явление «слоями, не связанными с общественным производством» - но понятно, что так будет слишком длинно.)
Другое дело, надо учитывать, что общественное сознание традиционно формировалось «людьми пишущими», которые – как уже не раз говорилось – относились именно к «праздным классам». (А уж т.н. «мыслители» - это всегда обеспеченные личности.) Вследствие чего «машинобоязнью» начинали страдать даже те, кто работал «своими руками» - включая инженеров и техников. Но сути это не меняет. В том смысле, что указанный страх перед машинами на самом деле означает не страх перед машинами – а неявное понимание того, что существует некая мощная и неподвластная «система», обеспечивающая вас благами.
Иначе говоря, это последствие уже не раз отмеченного отчуждения производства – которое отчуждается не только от рабочих, но и от потребителей произведенного продукта. Отсюда несложно понять: почему этот страх стал крайне актуальным в те же 1920-1930 годы – когда развитие промышленности привело появлению наиболее отчужденной ее формы: массового конвейерного производства. Или почему он вновь «актуализировался» в 1980-1990 («Терминатор», «Матрица» и т.д.) – когда произошел очередной «виток» данного процесса, связанный с выносом заводов в страны Третьего мира. (То есть, промышленность стала еще менее «познаваемой» обычным человеком.)
И наоборот – для того же жителя СССР образца 1950-1970 года все эти страхи перед «бунтом роботов» выглядели смешно. Поскольку он, в значительной мере, «напрямую» видел работу своих заводов – даже если и не входил в состав заводских рабочих. Действительно, как может человек, прямо работающий с теми или иными машинами, бояться их «бунта», если он прекрасно понимает: для чего и как все это существует. (И даже если не знает «напрямую» конструкцию тех или иных устройств, то знает, что есть люди, знающие это – которым можно доверять.) Поэтому техника для советского человека выступала не источником проблем, а способом улучшить окружающий мир.
Другое дело, что и в СССР к концу его существования начал формироваться свой «протопраздный протокласс» - то есть, значительное количество людей, которые «обеспечивали» себя не за счет участия в создании тех или иных благ, а за счет получения неких знакомств, «связей», а часто и просто денег. (Причем, опять-таки, таковых оказалось большинство среди «творческой интеллигенции», формирующей общественное сознание.) Поэтому в самом конце «советской эпохи» определенная «технофобия» в обществе появилась. (Правда, боялись тут не восставших роботов – а радиации или, скажем, химизации в сельском хозяйстве.) Но это, разумеется, мало что меняет – да и говорить о данном явлении надо уже отдельно.
Тут же, завершая данную тему – а точнее, «подтему» - стоит только еще раз указать на то, что «страх перед машинами» есть чисто иррациональное явление. А значит – не стоит даже пытаться делать из него какие-то рациональные выгоды, например, в плане «ограничения развития автоматических устройств». Или в плане мыслей о том, опасен ли ИИ, или не опасен. (Вместо попыток разобраться, что же нам «суют» под данным названием – и нужно ли оно вообще.) Ну, и т.д., и т.п.
Впрочем, даже это не самое главное. Но о нем – о главном – будет сказано несколько позднее…