Разумеется, тут сразу же стоит сказать, что подобное общество было, во-первых, неизбежно в условиях сложившегося – пускай и нереализованного – перехода к более развитой формации. (Коммунизму.) Потому, что именно в указанных условиях становится возможным восприятие человека не как конкурента, не как врага – а как друга и соратника по неотчужденному труду. Ну, а во-вторых, что подобный тип общества был исторически уникален: ни до позднесоветского времени, ни после него подобный уровень «социальной безопасности» достигнут не был. (Скажем, в том же КНР нет даже малейших признаков подобного социального устройства, а «безопасное общество» современного ЕС выглядит чистой профанацией.)
Тем не менее – как это и вытекает из диалектичности истории – указанный «нереализованный шанс» на победу обернулся поражением. В том смысле, что поверив в возможность «свободной коммуникации» человека с человеком, а так же убедившись, что этот путь несет исключительно конструктивные изменения (при имеющихся в СССР условиях), позднесоветский человек решил, что это – универсальное явление. Приложимое везде и всегда. Например, по отношению к деструкторам, в особенности «незначительным»: «с людЯми надо мягше, а на вопросы смотреть шИрьше». (И пошло «смягчение» отношений к хулиганам, алкоголикам, бракоделам, «несунам», торговцам из-под прилавка и т.д. Ну, а что делать: «они же люди, их понять можно!»)
Или же к тому самому Западу, для которого было придумано понятие «люди доброй воли». В том смысле, что возник миф, будто представители западной элиты – а речь шла именно о них, а не о европейских слесарях и дворниках – на самом деле так же «хотят мира» и сосуществования с СССР, как этого хотели советские люди по отношению к другим странам. Разумеется, тут сразу же стоит указать на то, что в данном случае сыграло роль не только указанное выше «безопасное общество», но и развившееся уже в 1960 годы явное отрицание «классового подхода» -вытекавшее из отрицания к «научному коммунизму» вообще. (Про то же, почему советский человек вдруг начала отрицать «научный коммунизм», надо говорить отдельно.)
Поэтому неудивительно, что западные миллионеры и политики рассматривались советскими исключительно, как «равные себе», с ожиданиями от них такого же поведения. В том числе и теми людьми, которые пришли во второй половине 1960 годов в советское руководство. (Последние были хорошими практиками – в смысле, умели неплохо управлять государством – но «в плане теории» далеко отставали от своих предшественников.) Поэтому неудивительно, что лейтмотивом позднесоветской внешней политики стало невероятное, поражающее нас сейчас миролюбие – в особенности при учете объективных обстоятельств. В том смысле, что СССР в 1960 годах стал первым государством, впервые за 500 лет достигшим военного и технологического паритета с Западом. (Т.е., он мог не опасаться «первого удара» по определению.) Поэтому он мог, в общем-то, вести достаточно свободную политику.
Но вместо этого был выбран курс на «снижение напряженности», и на установление как можно более тесных отношений ради «мира на Земле» и «блага человечества». Последнее, например, проявилось через поддержку идей пресловутого «Римского клуба» и т.п. организаций – кои выглядели довольно естественно для находящейся в глубоком кризисе (в конце 1960 годов) Европы. Но для СССР – с его плановым развитием и растущей экономикой, а так же с огромным количеством контролируемых природных ресурсов – были нужны так же, как собаке пятая нога. Тем не менее, идея «блага для всех людей Земли» в позднесоветском обществе попала на благоприятную почву. Причем, не только в «международном плане»: внутренняя составляющая этого процесса оказалась так же крайне «плодотворной». (В плане вынашивания плодов разрушения и катастрофы.) Потому, что идея «заграница близко» очень высоко «поднимало» тот небольшой слой людей, которые были связаны с этой «заграницей» - начиная с дипломатов (именно в конце 1960 годов МГИМО превратился в главный «гадюшник» для детей элиты) и заканчивая фарцовщиками.
Именно тогда и началось формирование тех самых «людей доллара», про которых было сказано уже много раз. В том смысле, что повышение частоты «внешних контактов», а так же их значимости для страны – которая, например, в случае создания системы экспорта того же газа увеличивалась на несколько порядков – создавала и основания для формирования «предкопрадорской» элиты. Т.е.. людей, кои могли бы получать доходы от перепродаж товаров и иных ценностей из СССР на Запад и наоборот. При этом, в отличие от того же Китая – или от Сталинского СССР, который так же вел активную торговлю с Западом в довоенное время – в конце 1960-1970 годах отсутствовало понимание об изначальной деструктивности подобных действий, об их потенциальной опасности для страны.
В результате чего к середине 1980 годов в стране сложился не слишком многочисленный по сравнению с основной массой населения, но, все же, самодостаточный слой «русских европейцев». (Т.е., людей, идентифицирующих себя, прежде всего, с Западом – и имеющих от этого свой «гешефт».) Сюда, кстати, надо отнести не только работников внешней торговли и лиц, связанных с перекачкой газа и нефти – но и, например, некоторых работников науки и искусства. (В особенности среди т.н. «гуманитариев».) Причем, поскольку в последней категории «прозападность» оказалась единственным способом серьезно повысить свое «социальное положение», то очень скоро непрозападных «гуманитариев» просто не осталось. Итог, разумеется, у всего этого оказался крайне печальный – думаю, не надо говорить какой. (И мы еще не дошли до самого «предела» этого итога – число жертв его будет еще больше.)
То есть – если вернуться к тому, с чего начали – на примере КНР и СССР мы можем наблюдать две различные модели взаимоотношения с Западом. Конструктивная в случае Китая – поскольку последняя страна смогла не только сохранить свою самостоятельность и целостность, но и нарастить мощь за счет получения ряда западных технологий. И деструктивная в случае с СССР, который, как известно, распался – но даже его «осколки» еще продолжают производить деструкцию. Что показывает преимущества «китайского пути» - а именно, настороженного по отношению к «мировой цивилизации» отношения, высокой осторожности при взаимоотношении с ней, учета, прежде всего, своих интересов – вплоть до прямого введения в заблуждение «противостоящей стороны». А вот «советский путь» - путь «открытого забрала», путь «братской» любви по отношению к другой стороне с ожиданием ответной такой же реакции – разумеется, должен рассматриваться, как полностью ошибочным.
Самое смешное тут то, что как раз китайский «осторожный» путь оказался более выгодным в плане снижения опасности прямой конфронтации. В том смысле, что именно идея «отдать все миру» - выбранная Россией в 1990 годы – собственно, и породила большую часть последующих конфликтов. (Причем, не только на постсоветском пространстве: например, та же «ливийская катастрофа» или бомбардировка Югославии стали последствиями именно этого действа.) В то же время китайская политика «концентрации сил» и «скрытого поведения» позволила данной стране совершенно бескровно приобрести тот же Гонконг. (Британия, передавая данную колонию Китаю, была уверена в сохранении контроля над ней – и в использовании в будущем для давления на КНР.) И, судя по всему, позволит практически бескровно решить «тайваньский вопрос» по «крымскому типу».
Кстати, последнее – т.е., успешное возвращение Крыма – прекрасно показывает, что и в РФ имеются сейчас силы, способные на «китайское поведение». (В смысле – на решение своих задач путем проведения «неожиданных» с т.з. «мирового сообщества» операций. ) Правда, разумеется, они не столь всеобъемлющи, как те, кто до сих пор сохраняет приверженность «перестроечным идеалам» в виде дурацкой концепции «всего прогрессивного человечества» и т.д.
Впрочем, обо всем этом надо будет говорить уже отдельно.