
Вернее, очень трудно, даже при условии сознательного движения в этом направлении. Именно подобное мы можем наблюдать в случае с вышеуказанным конкурсом, даже на самом начальном этапе его существования. Для понимания ситуации достаточно внимательно рассмотреть поставленные жюри условия. Взять его основную идею:
«…Потому что тема его — не космические корабли, не Пояс Астероидов и даже не терраформирование Марса. А те девушки, которые заставляют биться чаще даже самые чёрствые сердца самых суровых первопроходцев. Их жёны и подруги, родные и любимые!».Уже в этой формулировки можно выделить главное – «девушка с Земли» выступает, прежде всего, в ипостаси «жены и подруги», музы истинного героя – исследователя и преобразователя планет. На самом деле, может показаться, что ничего страшного в этом нет – ну, на самом деле, разве космопроходцы не должны иметь жен и любимых? Но если принять идею того, что данный проект («СССР-2061») является созданием нужного нам образа будущего, то данный подход несет не только положительные вещи. Получается, что в данном будущем женщине «предназначается» место «музы» и «вдохновительницы» главного героя, лишенной активной преобразующей функции. Понятно, что на это можно возразить: «Это только один конкурс в рамках проекта. В иных конкурсах женщин можно и нужно «ставить» на передний край наравне с мужчинами».
Это абсолютно верно. Но одновременно, вышеуказанное позиционирования женщины, скорее всего, неосознанно произведенное авторами, свидетельствует о довольно неприятной особенности нашего общественного сознания. Оно означает, что «вторичная» роль «прекрасного пола» накрепко закреплена в нем, и является «используемой по умолчанию». На самом деле, и это не было бы столь важным – ну мало ли какие пережитки прошлого существуют – если бы не еще один шаг. Дело в том, что как в «первом» СССР, на который и ориентируются авторы проекта, этого «естественного» положения женщины как раз и не было – по крайней мере, большую (и лучшую) часть времени его существования.
Напротив, как раз для «советского проекта» были характерны девушки, выбирающие для себя не путь «жены и любимой», а путь активного участника процесса общественного преобразования. Летчицы и трактористки, шоферы и ученые, врачи и учителя – наконец, станочницы и монтажницы – вот тот идеал советской женщины, который утвердился в стране чуть ли не с самого начала. Разумеется, этому идеалу соответствовало ничтожное количество лиц женского пола – подавляющее их число, особенно в начальный период – жили в условиях традиционного хозяйства. Однако именно он выступал в качестве нормы – и напротив, задавленная заботами «домашняя хозяйка» воспринималась, как следствие недоразвитости страны.
И, что самое главное, страна двигалась именно к своему идеалу – чем дальше, тем меньше становилось женщин, занятых в традиционном хозяйстве, и больше – работниц, участвующих в системе общественного производства. Кстати, следует понимать, что жизнь женщины во время господства традиции – за исключением ничтожного числа представительниц господствующих классов – была не легче (как порой представляется сейчас), а тяжелее, нежели жизнь работниц индустриального производства. Архаичное домашнее производство (скотина, огород) было в наличии даже у большинства мещан (т.е., жителей городов). О крестьянах же и говорить нечего. Это, в свою очередь, означало тяжелый и непрерывный труд, лишенный праздников и выходных (это мужик на Пасху мог не пахать, а корова – она праздников не признает). Кроме того, на женщину традиционного общества «давила» еще и необходимость массового деторождения, связанная как с высокой младенческой смертностью, так и с необходимостью новых рабочих рук в семье. Что приводило к еще дополнительной нагрузке по вынашиванию и уходу за детьми.
Впрочем, незавидная участь женщины в эпоху традиции – вещь, в общем-то, известная еще лет полтораста назад (вспомним того же Некрасова). Важность советского опыта состоит именно в понимании того, что вовлечение женщины в сферу индустриального производства не увеличивает нагрузку (как подсказывает обыденное мышление), а уменьшает ее. Вместо неоплачиваемой (а, зачастую, и неосознаваемой) работы, которой является ведение домашнего хозяйства в доиндустриальный период, женщина получала оплачиваемый и защищаемый трудовым законодательством труд. Более того, само «домашнее хозяйство» постепенно должно было сходить на нет (в первую очередь, в городах). Так, развитие системы общественного питания и производства полуфабрикатов обещало освободить женщину от приготовления пищи, а развитие сети прачечных должно было отменить домашнюю стирку. Правда, темпы ввода механизмов «замещения домашнего труда» были недостаточны, но, тем не менее, они с огромной степенью вероятности, должны были появиться. Не сегодня – так завтра…
Но по мере развития данных процессов изменялось и указанное выше советское представление о необходимости вовлечения женщин в систему общественного производства. Чем больше становилась урбанизация страны, чем больше лиц оказывалось горожанами, забывающими про «прелести» сельской жизни (со скотиной и огородом), тем больше становилось сторонников «возврата к естественному положению вещей». Понятное дело, что в наивысшей степени это относилось к т.н. представителям интеллигенции – хотя-бы, потому, что интеллигент, как правило, являлся горожанином «второго поколения». Однако только ими оно не ограничивалось, отчасти потому, что интеллигенция в СССР являлась слоем-транслятором смыслов. Но в основном – потому, что человек, в среднем, привык руководствоваться предпочтительно текущим положением. Как бы не было ужасно прошлое – но его проблемы, понятное дело, уже не существуют. И поэтому, когда женщина избавилась от необходимости вставать в пять утра, чтобы покормить скотину и прочее – она гарантированно забыла этот кошмар. А вот необходимость ходить на работу, равно как и «беготня по магазинам», существовали «здесь и сейчас», перед ее глазами. И в этом случае возникновение мысли о том, что неплохо бы вернуться в «патриархальный рай», где нет ни магазинов, ни работы, а только домашнее хозяйство – было неизбежно.
Что же касается мужчин, то для них изменение общественного устройства лишало стимула к женскому равноправию еще сильнее. Что поделаешь – человек если и замечает чужие страдания, то только в самой яркой их форме. Поэтому положение женщины традиционного общества, превращающее ее к сорока годам в старуху, могло легко восприниматься, как ненормальное (пускай и не всеми). Но по мере того, как данная ситуация осталась в прошлом, начала проявляться мысль о том, что ничего особенно плохого «там» не было. И напротив – неизбежно возникающие проблемы существующего общественного устройства вызывали рост «ностальгических» мыслей о том, что «раньше трава была зеленее, и бабы место знали». Именно поэтому бывшая в ранне- и среднесоветский период нормой идея о полном равноправии женщин сменилось «квазитрадиционным» представлением о «женщине – хранительнице домашнего очага». («Квази» - потому, что в реально традиционном обществе женщина считалась, прежде всего, никакой не «хранительницей», а банальной рабочей силой в крестьянском хозяйстве).
Из вышесказанного можно понять, что изменение отношения к женщине, при всей значимости этого момента, выступало лишь одним из эпизодов в процесса формирования особого «неотрадиционалистского» мировоззрения на территории бывшего СССР. Никаким «мужским шовинизмом», или иным, придуманными буржуазными мыслителями, термином, описывать подобный момент бессмысленно. Эти термины упускают главное: важности изменения социальных условий, не говоря уж о типе производства и производственных отношений. А именно последнее и важно в нашем случае. Более того, на самом деле подобное изменение сопровождалось формированием еще более значимых для последующей истории идей, вроде идеи главенства собственности (вначале – личной, потом – частной) или идеи приоритета частной жизни перед общественной. Или – начавшимся захватом позднесоветского общественного сознания особым религиозным сознанием. (Правда - весьма специфическим и не связанным ни с одной из традиционных религий.)
Именно данный процесс – т.е. «возвращение к традиционным ценностям» мы и можем наблюдать в современном общественном сознании (в том числе, и в «варианте» с конкурсом). Правда, большинство не отдает себе в этом отчет, считая происходящие изменения позитивными и даже «следствием прогресса». Можно вспомнить, как в конце 1980 – 1990 годах прогрессивным казалось возвращение к частной собственности – до тех пор, пока «собственники» не «проявили» себя в полной мере. То же самое можно сказать и про изменение отношения к женщине.
Однако, более того. Большинство людей находится в известном заблуждении относительно того, что общество наше является «слишком современным», «слишком прогрессивным», и его желательно еще больше архаизировать, усилив «духовными скрепами». Например, многие считают, что именно так можно остановить «падение нравственности». И, как всегда и происходит со случаями «обыденного мышления», они оказываются неправы. Дело в том, что значительная часть того процесса, который именуется «падением нравственности» на самом деле есть ни что иное, как возврат к нормам традиционного общества.
В качестве примера можно привести такое явление, как «коммерциализацию сексуальности». К этому понятию можно отнести обширный класс явлений, начиная с проституции, как таковой, и заканчивая стремлением женского населения использовать свою женскую привлекательность для получения неких благ (денег, места в иерархии и т.д.). Именно это явление многими воспринимается, как «разрушение нравственности» и «тлетворное влияние Запада», в качестве «лекарства» от которого предлагается максимальный «возврат к истокам».
Однако дело обстоит полностью наоборот. «Коммерциализация сексуальности» - это (за исключением названия» - следствие не слишком сильного развития, а напротив, происходящего в обществе регресса. Дело в том, что, вопреки обывательскому представлению, традиционному обществу присуще именно подобное, коммерческое и потребительское отношение к женщине и ее «применению» (за небольшим исключением). Например, широко известно, что традиционное общество не отрицает проституцию. Напротив, в нем «продажа любви» занимает вполне определенное – хотя и не сказать, чтобы почетное – место. Самое интересное, что данный факт не особенно зависит от т.н. «культурной среды», в том числе, и такой важной ее части, как религия. Продажные женщины существовали и в Древней Греции, и в средневековой Европе, в конфуцианском Китае и странах ислама (там это называется «временным браком»). Более того, в являющейся для нас образцом ханжеской морали викторианской Англии публичные дома являлись привычным явлением для любого города. Да и дореволюционная Россия – как можно увидеть из многих произведений русских классиков - прекрасно сочетала высокую религиозность с наличием борделей.
Более того, «официальной» продажей «любви» дело не ограничивалось. Работницы многочисленных борделей представляли собой только верхний слой вышеуказанной «сферы». Еще большее число случаев представляли многочисленные «связи» «хозяев» с прислугой, начиная от гувернанток и прочих воспитательниц, до бесчисленных горничных и кухарок. На самом деле, вряд ли какая представительница женского пола, кроме самой верхушки общества могла избежать вовлечения в вышеуказанные отношения (наверное, стоит исключить следует монахинь в христианских странах). Единственное, особняком можно выделить насильственное принуждение женщины к связи, например, пресловутое «право первой ночи», при котором последняя вообще ничего не получала. (Однако и этот вариант можно признать, в некоторых случаях, относящимся к «отчуждению сексуальности».)
Но и вышеуказанное – так же представляет собой верхушку еще более глубокого явления. На самом деле, «продажа сексуальных услуг» в традиционном обществе осуществляется даже в законном браке. Поскольку, последний представляет собой ни что иное, как способ ведение т.н. домашнего хозяйства, причем, именно оно до начала индустриализации и являлось основой мировой экономики. Правда, в данном «предприятии» «сексуальные услуги», как правило, находились на последнем месте по значимости, а «базовыми» оказывались «производственные» функции жены. И оценивалась она, в данном случае, через некий «интегральный критерий эффективности», включающий способность женщины к работе, возможность получения материальных благ (приданного) и способность воспроизводства рабочей силы (детей). Для разных слоев в этом критерии важными выступала та или иная составляющая – например, для низом основной была способность женщины к работе, а верхушка, напротив – рассматривала будущий брак исключительно через количество приданного. Никакая «любовь» или, хотя бы, симпатия, как правило, тут даже «рядом не стояла»…
Получалось то, что женщина в традиционном обществе всегда рассматривалась, как товар: или как «рабочая скотина», или как способ повышения своего статуса, или как «средство для коитуса». И, естественно, ни о какой «свободе отношений» она и думать не могла. Сказано – отдаться (мужу, любовнику, хозяину) – приходилось отдаваться, как бы противно это не было. (Впрочем, то же самое можно сказать и про занятие тем или иным трудом – никто, как правило, ее об этом не спрашивал.) В этом плане «коммерциализация сексуальности» воспринималась, как «естественный выход» - все равно заставят, так почему бы не получить от этого хоть немного благ? Именно поэтому горничные и модистки, как правило, не особенно сопротивлялись предложениям своих «ухажеров», а деревенские девки достаточно спокойно относились к связи с «барином». (То, что данные отношения скрывались от общественного сознания, дела не меняет).
Именно подобное положение «восстановилось» после того, как «неоконсервативная революция» победила в (бывшем)СССР. Собственно, одно падение уровня жизни большинства людей уже было достаточным для формирования обширного рынка «сексуальных услуг». В самом деле, если денег на «нормальной работе» не хватает не еду (а, зачастую и работы то никакой нет), то иные варианты получения средств становятся допустимыми. Более того, «инверсия» ценностной системы, произошедшая в стране (в связи с «вознесением на пьедестал» частной собственности) привела к уничтожению системы репутации, как таковой. В таком случае разница между проституткой или «честной женщиной» сводилась только к тому, что последняя получает меньше, а работает больше. Но главное – вместо сознательного и методичного выстраивания собственной жизни постсоветский человек оказался в ситуации «вечной игры», когда выпадение «счастливого» или «несчастливого номера» могло полностью изменить его жизнь.
В подобной ситуации воздействие любых нравственных норм весьма слабое. В Средние века, как известно, людей не останавливал даже страх перед адом – если структура общественного устройства побуждало к тому или иному прегрешению (Как уже сказано выше, это не особенно снижало уровень проституции, или, скажем, воровства.) То же самое можно сказать и про современную ситуацию – если человек может достигнуть неких благ или высокого положения преимущественно «запретным» путем – он будет поступать именно так, и никакие нормы ему не помогут. Смешно осуждать современных девиц, надеющихся получить блага «через постель» - если это действительно реальный путь (а вот, скажем, достичь того же путем упорного труда невозможно). Насильственное внедрение в подобном обществе «высокой нравственности» приведет только к изобретению эффективных методов обхода ее (как в исламе запрет на проституцию привел к появлению института «временного брака»).
Поэтому единственным способом преодоления существующего порядка вещей является не устройство очередных «духовных скреп», а изменение самой основы общества, использование того самого советского опыта, который был накоплен за десятилетия советской жизни (в том числе, и анализ негативных явлений позднесоветского периода). В мире, где женщина может стать летчиком или космонавтом (да пусть учителем, инженером или мастером на производстве), получив и уверенность в завтрашнем дне, и всеобщее признание – в таком мире ей просто не нужно будет продавать свое тело в обмен на те или иные блага. А в мире, где выбор –или нянечка детского сада/продавщица с зарплатой на уровне прожиточного минимума, или стать проституткой, а самым высшим достижением является выгодно выйти замуж можно легко понять, к чему будет основное стремление. И никакая «духовность» тут не поможет.
Поэтому, возвращаясь к теме конкурса, я, безусловно, считаю наличие подобных инициатив, абсолютным благом. Создание образа здорового, нравственного (в хорошем смысле) и развивающегося общества, общества, ориентированного на творчество – это жизненная необходимость нашего мира, стоящего перед системной катастрофой. Однако, не стоит забывать, насколько сильно отравлено и искажено наше общественное сознание – и поэтому стоит искать способы борьбы с этими искажениями. В том числе, в самых неожиданных местах…