прошлой части было сказано, в чем состоит основная проблема образования в РФ, а еще точнее, во всем современном мире: а именно, в разделении обучаемых на две неравные группы (20/80). При этом меньшая часть, пресловутые 20% (20/80 – это довольно условно, бывает и меньшее соотношение, 10/90 и т.д.) получают достаточно качественный уровень образования, позволяющий им поступать в престижные вузы и т.д. А 80% - лишь необходимый для социализации минимум (вроде знания арифметики и чтения с письмом). При этом подобное положение воспринимается большинством как абсолютная норма: «ну не могут же все иметь одинаковые способности». Поэтому кажется абсолютно естественным не распылять имеющиеся средства на всех наличных граждан, но уделять максимальное внимание самым способным. (Именно на этом представлении основаны все реформы образования, проводившиеся в РФ последнюю четверть века).Однако при всей кажущейся «железобетонной непоколебимости» данной идеи она имеет один недостаток. А именно – указанное распределение (20/80 или 10/90) на самом деле является не чем иным, как свойством существующей конкурентно-иерархической системы, доминирующей в образовании (как и во всех остальных областях нашей жизни). Это подразумевает то, что при смене системы, указанное разделение на небольшое количество «умных» и огромную «серую массу» может быть отменено. А переход даже к «гауссовой» схеме означает, как минимум, серьезное повышение общего интеллектуального уровня общества. Впрочем, и нормальное распределение не является оптимумом: вполне возможно, что существует модель, позволяющая концентрировать большинство возле «верхней планки»…
При этом следует отметить, что одной только педагогикой данная проблема не ограничивается: современный мир целиком «заточен» под указанное выше соотношение, и любой «педагогический прорыв» будет в большинстве своем «задемпфирован» в подобной ситуации. К счастью, и тут возможность альтернатив существующему порядку достаточно. Например, таковой является СССР, даже несмотря на то, что тут самые передовые модели (вроде упомянутой выше макаренковской коммуны) в нем были отвергнуты. Но даже те слабые отличия от конкурентно-иерархической модели, что существовали в стране, дали ей возможность создать многие современные отрасли промышленности, вроде авиастроения, ракетно-космической отрасли, электроники и т.д. – при низких затратах.
Правда данное ключевое отличие не было выделено и использовано для дальнейшего развития страны. Напротив, и ее руководство, и граждане продолжали сохранять твердую уверенность в том, что никакой особенности тут нет, а существующее положение, в целом, соответствует «классической» ситуации с неизбежным «дефицитом квалификации». Это непонимание оказалось фатальным: то, что могло бы стать преимуществом страны, оказалось ее недостатком. В условиях упорного (можно сказать, даже упертого) желания сохранять классическую индустриальную модель, в СССР возник парадоксальный вариант нехватки низкоквалифицированного труда при перепроизводстве высококвалифицированного.
* * *
Однако к ситуации в СССР мы вернемся чуть позже. Пока отвлечемся от этого, и перейдем к не менее интересным, и не менее важным особенностям нашего мира. В частности, к тому, что указанные в прошлой части причины, приводящие к появлению «соотношения Парето» (20/80) работают не только в образовании и экономике, но и в иных областях – там, где существует пресловутая конкурентно-иерархическая система. А это значит – практически во всех, связанных с обществом. Иногда проявление этого закона оказывается весьма неожиданным. Взять, например, такой момент, как соотношение носителей «альтруистических» и «эгоистических» моделей поведения. Общеизвестно, что количество эгоистов значительно превышает количество тех, кто готов пожертвовать своими интересами во имя общей цели. Причина тут несколько иная, нежели в экономике, но, в целом, относится к тому же классу: большинство общественных подсистем «заточены» под «эгоистическую модель». Вернее, сама эта модель является отображением конкурентно-иерархической среды классового общества (вот мы и пришли к общему корню всех проблем – к классовому обществу, как таковому).
Однако, для большинства людей указанное соотношение кажется единственно возможным – так же, как и случае с «распределением ума», когда считается, что нынешнее деление на немногих «умников» и «серую массу». Или – деление на немногих богатых и миллионы бедных. «Мир нельзя сводить к одному уровню», «мир многогранен» и т.д. - утверждают апологеты неравенства, не важно, какого: интеллектуального, имущественного или этического. (Не понимая, что сами же опровергают свой же вариант: ведь, как уже не раз отмечалось, общественное «неравенство» почти никогда не представляет нормальную, гауссову форму - которую оно теоретически должно иметь – а «стягивает» 80% людей возле «низшего предела».) При этом если «деление по степени богатства» еще оспаривается т.н. «левой» частью общества, то деление по этике или интеллекту даже ими негласно считается «естественным», природным и обусловленным «генетикой».
В итоге получается достаточно странная картина мировосприятия: человек левых убеждений признает право равенства людей, но при этом убежден в том, что это равенство невозможно. Это, на самом деле, не такая уж и редкая ситуация в современном левом и даже коммунистическом движении. Свое крайнее выражение подобное представление находит в работах Павла Алексеевича Кучера (он более известен как писатель-фантаст Назгул). В его представлении коммунистами могут быть те самые 20% населения, которые отличаются биологически. (Опять эта «биология», столь любимая постсоветскими и позднесоветскими людьми, заменившая им Божье Произволение.) Впрочем, «коммунизм по Назгулу», с правом «природных коммунистов» творить с остальными все, что захочешь, вплоть до массового геноцида (поскольку ничего плохого они захотеть не могут по генетическим причинам) – это, конечно, «экстремум». Однако в более слабом виде подобная концепция встречается среди постсоветских коммунистов довольно часто.
Выводов отсюда делается, как правило два. Во-первых, из разделения людей на «коммунопригодных» и «некоммунопригодных» (в «паретовской» пропорции 20/80) вытекает то, что переход к коммунистическому или социалистическому обществу будет очень тяжелым (или совсем невозможным). Ведь придется переделывать не что иное, как саму «природу человека». А значит, не стоит надеяться, что люди массово примут новое общество и его структуру – в самом лучшем случае, придется довольствоваться видимой лояльностью (с постоянной угрозой перехода на «иную сторону силы»). В общем – то, что случилось с СССР в конце 1980 годов. (Про то, что СССР, вообще-то, просуществовал в невероятно сложных условиях 70 лет, и не просто просуществовал, но и успешно развивался и даже стал в середине XX века мировым лидером, как-то забывается).
И второй вывод – правда, сопряженный с первым – это то, что раз коммунистические или социалистические нормы так сильно противоречат пресловутой «природе», то внедрять их – в случае, если прийти к власти все же удастся – следует максимально жестко. В своей максимальной трактовке этого положения придерживается часть т.н. «сталинистов», которые используют придуманный антисоветчиками образ «сталинских репрессий», только с положительным знаком. «Железной рукой загоним человечество к счастью», «выжечь каленым железом врагов народа» и т.д. (На самом деле, к реальной истории эти лозунги имеют малое отношение, и подменять сложное и противоречивое время форсированной индустриализации с ее колоссальными общественными изменениями некоей условной моделью, да еще и созданной антисоветчиками.) В итоге вместо того, чтобы изучать реальные способы построения нового общества (уникальные в историческом плане), «сталинисты» полагают достаточным опору на архаичные репрессивные методы, присущие буржуазным, (и вообще, классовым) государствам.
* * *
То есть, получается довольно абсурдная ситуация, когда переход к коммунизму становится возможен лишь тогда, когда «человека будет к нему готов». То есть, «никогда» - поскольку для подобного перехода необходима или массовая «подготовка» альтруистов (невозможная в условиях капитализма), или еще менее возможная массовая «генетическая перепрошивка» в нужном направлении. Ну, или еще менее вероятная диктатура «истинных коммунистов» - невероятная в том плане, что они уже по определению составляют явное меньшинство, а для остальных их поведение кажется странным и враждебным. (Единственно, на что приходится надеяться – на прилет инопланетян).
В качестве иллюстрации данного момента приведу пример небольшой дискуссии, недавно прошедшей в левой части ЖЖ. Речь идет о т.н. «круглогодичных тоталитарных пионерских лагерях». Автором данного понятия является товарищ (жж-юзер)
sov0k Совок, причем, как не странно, совсем не «сталинист», а напротив, антиавторитарий и марксист. Из предложенной им модели «перехода к коммунизму» следует, что основным шагом, ведущем этому, является полное «обобществление детей». Т.е. воспитание их с самого раннего детства в особых закрытых заведениях – «тоталитарных лагерях». Конечно, вполне возможно, что данный товарищ просто решил хорошо «потроллить» всевозможных сторонников «духовности», семейных ценностей и прочих «национальных скреп». Однако, как бы то ни было, данный пример очень хорошо показывает одной из самых важных заблуждений современной левой мысли.Под заблуждением следует понимать, разумеется, не систему общественного воспитания: как раз с этим все в порядке. Более того, этот «ночной ужас» современных консерваторов (выделение детей из семьи) – на самом деле, не является исключительной «привилегией» коммунистов. Совсем наоборот: прообраз данных «тоталитарных круглогодичных пионерлагерей» впервые были создан не чем иным, как таким консервативным институтом, как Церковь. Речь идет о заведениях, известных у нас как «бурса» (но распространённых так же и в Европе, более того, именно оттуда и заимствованных). В которых детей бедняков обучали на «представителей клира» начиная со Средних веков. Впрочем, бурса сама по себе не является для христианина чем-то необычным: идея отделения от «мира» возникла еще на заре формирования этой религии, и в дальнейшем была широко развита в монастырской практике. Так что все более-менее образованные люди с давних времен воспитывались именно в отрыве от семьи. Поэтому неприятие идеи общественного воспитания консерваторами (еще и позиционирующими себя, как христиане) говорит исключительно об их вопиющем невежестве…
Проблема возникает в другом: в представлении о необходимости тотальности, «тоталитарности» данных лагерей, о необходимости прохождения через них всех 100% членов будущего общества. Именно данным способом – по мнению товарища Совка – становится возможным изменение психологии «некоммунистичных» членов. Тут мы сталкиваемся с проявлением того же самого заблуждения, о котором говориться в самом начале: того, что «коммунистичность» или «некоммунистичность» (или, альтруистичность и эгоистичность) представляют собой имманентные свойства человеческой личности. Равным образом, как, при рассмотрении системы образования, подобное представление господствует по отношению к распределению способностей («ума», «таланта»). Причем, товарищ Совок разумно отбрасывает идею «биологической предопределенности» людей (в отличие от Назгула и его последователей), и придерживается мысли о возможности сознательного подавления «внутренней обезьяны» путем массированного педагогического воздействия. Однако все равно приходит к той же «группе стратегий», что и крайние «биологисты»: к необходимости изменения природной сущности большинства под воздействием немногих избранных.
* * *
То есть, считается, что при любом изменении общества без полного переформатирования личности у нас останутся те же 80% эгоистов, которые быстро сожрут все, что находится вокруг (а то, что не смогут сожрать – понадкусают). Что угробит быстренько данное общество (как угробило СССР). Правда, подобное представление не ново, вот классический его пример:
«…в первый день коммунизма даже самые сознательные трудящиеся проявили полную несознательность и, несмотря на рабочий день, на работу не вышли, а кинулись в магазины и хватали, что под руку попадется, сверх всяких потребностей.Это цитата из произведения одного из самых известных антисоветчиков, и одновременно, одного из позднесоветских писателей – Войновича. Однако оно «универсально» для большинства позднесоветских/постсоветских людей, включая левых и коммунистов. В этом плане идея массового воспитания в «тоталитарных пионерлагерях» действительно выступает в качестве оптимального варианта перехода к бесклассовому обществу. По сути, то же самое предлагали братья Стругацкие в своей «Высокой теории воспитания», явившейся попыткой объяснить, на какой все-таки основе будет построено коммунистическое общество. Правда, в отличие от вышеупомянутого товарища, братья все-таки делали акцент на «качестве подготовки», на идее Учителя, тогда как в идее «тоталитарных пионерлагерей» основной акцент делается на тотальность борьбы с «внутренней обезьяной».
Возникла ужасная давка, в результате которой в одном только Смоленском гастрономе было задавлено насмерть четырнадцать человек, в Елисеевском магазине были выбиты все стекла, опрокинуты все прилавки, а директору магазина вышибли глаз.
Самое большое несчастье случилось в ГУMe, где под напором толпы рухнули перила переходного мостика на третьем этаже и люди падали вниз, убивая тех, на кого падали, и самих себя…»
Однако основная идея остается той же: обыватель по определению эгоистичен и поэтому любые попытки построить общество на иной основе, нежели конкурентно-иерархическая, приведут к провалу (как привели к провалу СССР). Правда, в том же «Понедельнике» братья Стругацкие описывают общество, построенное на совершенно иных принципах (НИИЧАВО):
«…Каждый человек — маг в душе, но он становится магом только тогда, когда начинает меньше думать о себе и больше о других, когда работать ему становится интереснее, чем развлекаться в старинном смысле этого слова…»Причем сам по себе «мир Понедельника» был списан с реальной ситуации в советских научных институтах 1950-1960 гг. (а конкретно – с Пулковской обсерватории, где работал Борис Стругацкий). То есть сами братья (по крайней мере, один из них), видели мир, в котором действовали совершенно иные установки, нежели в мире обывателей – и при этом никакого «перепрограммирования» психики у этих «магов» не было.
Эти «маги», а точнее, ученые и инженеры, были обычные советские люди, из обычных коммуналок и общежитий - и единственная разница у них с обывателями состояла в том, что работа для них была не только способом зарабатывания денег, но и способом получения от нее внутреннего удовлетворения. Причем, сама работа эта была разная – те же инженеры очень часто работали руками, выступая в роли квалифицированных рабочих. (И наоборот, опытный слесарь или токарь был равноправным партнером разработчика, принимая зачастую инженерные решения.) А ученые, например, вполне могли уехать в длительную экспедицию куда-нибудь в малоприспособленное место (тот же Борис Стругацкий, например, ездил по Кавказу, искал место для установки Большого телескопа). Главное тут одно: и высоко, и низкоквалифицированная работа выполнялась ради получения конкретного результата: запуска «изделия», получения научного знания. Ради этого ученому или инженеру можно не было «западло» брать в руки паяльник и напильник, крутить баранку грузовика, таскать мешки с цементом, месить грязь дальних экспедиций. В общем, делать все, что требуется для реализации цели…
* * *
Именно на этом эффекте низкоотчужденного труда основывается промышленный взлет Советского Союза середины 1950 годов. (Однако в ряде отраслей он начал проявляться еще раньше: например, тот же ГИРД работал с 1931 года.) Именно этот эффект являлся одной из важнейших особенностей коммун Макаренко. Более того, Именно он проявлялся (и проявляется) в огромном количестве научных и инженерных групп по всему миру, позволяя им осуществлять маловероятную с т.з. классических представлений работу. Правда, в классовом обществе этот эффект существует лишь в самый начальный период – первая прибыль быстро уничтожает возникшую структуру и приводит к появлению привычных конкурентно-иерархических отношений – лишь в СССР «мир Понедельника» мог устойчиво существовать в течение достаточно длительного периода.
Как не удивительно – но именно этот момент, т.е. изменение господствующих моделей поведения в результате перехода к неотчужденному труду – и является с т.з. марксизма основной предпосылкой перехода к коммунистическому обществу. Все остальное представляет собой лишь предварительную подготовку к данному изменению – в том числе, и отмена частной собственности на средства производства. (Хотя понятно, что без этой отмены ни к какому неотчужденному труду перейти невозможно.) Остальное же – в том числе, и массовая агитация, и воспитание «в коммунистическом духе» - вторично: так как мир «отчужденного труда» неизбежно порождает нормы, привычные классового общества, и любые альтруистические проявления в нем будут неизбежно поглощены и переработаны конкурирующими эгоистами. Именно поэтому главным направлением по пути перехода к коммунизму выступает именно наращивание предпосылок для снятия отчуждения труда – начиная с отмены частной собственности и заканчивая автоматизацией производства.
Именно в этом плане важным оказывается и максимальное развитие системы образования, дающей более-менее адекватную и целостную картину мира. Необходимую для того, чтобы человек мог понимать и представлять собой сложные современные техпроцессы целиком, а не замыкался в своей узкой специализации, превращаясь в «винтик» огромного и непонятного механизма. Именно это (создание человека, пригодного к неотчужденному труду), а не «борьба с внутренней обезьяной», является главной задачей коммунистического воспитания. Идея «загнать» невежественные массы в некое «счастье» (которое они не понимают, и понять не способны, так как «заточены» на одну лишь «операцию» в технологической цепочке) – в корне неверна, более того, она опасна тем, что рано или поздно, но этот отчужденный труд приведет к возникновению полноценных классовых отношений. Никакого бесклассового общества в данном случае построить не удастся.
В случае, если это сделать удастся, мы получим полное изменение системы общественных отношений, которое полностью изменит привычных для конкурентно-иерархической системы соотношения эгоистов и альтруистов. Автоматически – так же, как менялось это соотношение в «мире Понедельника», он же мир советских ученых и инженеров 1950-1960 годов. Так же автоматически мы получим высокую потребность в т.н. «высоких целях», наподобие освоения космоса и преобразования Земли. Почему это произойдет – тема отдельного разговора, тут же можно просто отметить, что стремление к максимальному познанию мира является имманентным свойством человеческого разума, как такового (не мозга, а разума, как особого способа существования материи).
* * *
В подобной ситуации ни о каких «тоталитарных лагерях» речи быть не может – система общественного воспитания тут является наиболее подходящей безо всякого внешнего принуждения (так же, как в «слабой» форме подходящей для советского человека была система пионерских лагерей обычных или система допобразования– никто силой туда не тянул, но большинство детей там была). Правда, указанная схема отличается одним серьезным недостатком: она не реализуема одномоментно. Никто никогда не сможет построить низкоотчужденное общество в течении короткого времени (даже в течении жизни одного поколения). Советский опыт говорит нам, что даже для небольшого снижения отчуждения требуется несколько десятилетий (за которые будут изменены и производственные отношения, и производственные силы). Для существенного же изменения времени потребуется намного больше.
Не даром автор одной из самых интересных (и реалистичных) моделей коммунизма – Иван Антонович Ефремов – относил время своих произведений на тысячу лет в будущее. Именно в этом – в необходимости «работать» десятилетиями и даже поколениями, постепенно снижая уровень Инферно – и состоит главная (современная) проблема коммунизма, поставленная гибелью Советского Союза. Надо понимать, что на одном «революционном порыве» сделать это не возможно – потребуется большая и серьезная работа. (В том числе и научная, по разработке теории подобного перехода, поскольку «до» сделать этого не удастся – на это просто нет ни, сил ни средств.) И никакими «тоталитарными» мерами сократить этот период не удастся – как не удалось создать «нового человека» в период 1917-1930 годов. Впрочем, это уже другая тема…
Возвращаясь же к образованию, и шире, к воспитанию, можно сказать, одно: человек – явление общественное, и его индивидуальная психика находится в диалектической связи с устройством общества. Вот это не следует забывать никогда – и не следует думать, что изменение человеческой личности можно произвести какой-либо дрессировкой или иной манипуляцией (вплоть до генетической). Последствия будут совершенно непредсказуемыми. (Впрочем, как говориться, «бодливой корове Бог рогов не дает», и нынешняя деградация науки не дает никакого шанса на управление генетикой. Да и психологией тоже...)
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →