Настало время вернуться к тому, от чего начали. А именно – к выяснению все же вопроса о том, как же общество «выбирает», по какому пути двигаться: к деградации или развития. Именно ради этого и было произведено рассмотрение советского общества в предыдущих частях. Дело в том, что СССР, как таковой, представляет собой самый яркий пример как общества, демонстрирующего максимальную скорость развития, так и общество, показавшее самый яркий пример деградации. Особенно удачно в данном случае, что переход от одного состояния в другое в «советской случае» происходил, с исторической точки зрения, мгновенно: еще в начале 1960 гг. страна переживала подъем, а в 1970 уже можно вести речь об обратном процессе. Еще более важно то, что данное время было для СССР (даже не для СССР, а для всей исторической России в целом) одним из самых благоприятных в истории. Появление ядерного оружия позволило впервые за столетия не опасаться непосредственного нападения извне (со стороны Запада). А переход к индустриальному способу производства позволил одолеть «вечное проклятие» нашей страны – низкий уровень прибавочного продукта (свойственный традиционному сельскому хозяйству на нашей территории).В общем, могло показаться, что СССР ожидает лишь дальнейшее развитие, превосходящее все то, что было ранее. Однако в реальности все получилось совсем иначе: именно в тот момент, когда страна оказалась в самой лучшей ситуации в своей истории, она начала свой путь к развалу. Данный факт достаточно важен, поскольку очень часто возникает соблазн «списать» развал или гибель социума на некие «внешние условия». Даже столь хрестоматийный пример, как падение Рима, очень часто объясняли именно нашествием необычайного числа варваров. Или можно взять не менее популярный случай с падением Русского государства под ударами монголов - почти всегда обязательно упоминается тот факт, что завоевателей было несчетное количество – «тьмы» (на самом деле «тьма» - тумэн – означает тысячу бойцов, «тьмы» же – несколько тысяч воинов, т.е. войско, сравнимое с силами древнерусских княжеств.)
Однако при внимательном рассмотрении самом деле фантастические армии противников при внимательном рассмотрении, как правило, «усыхают» в разы, если не на порядки – и в итоге часто оказывается, что защитников погибшего общества было больше, нежели «бесчисленных варваров». Этот факт был, впрочем, замечен так же довольно давно. Еще в «римском случае» было понятно, что вандалы или вестготы имели небольшую численность, при этом еще и скорость их передвижения была крайне низка («варвары» шли не просто с обозом, но и с женами и детьми). Так что объяснить падение Рима «внезапным и решительным ударом» противников было бы глупо. Впрочем, если взять самый последний акт «римской трагедии» - отстранения последнего императора Ромула Августула вестготов Одоакром, то он вообще никоим образом не соотносится с военным поражением – Одоакр состоял на службе Империи.
Примерно то же самое находится в иных случаях «неожиданного» разрушения обществ. Именно поэтому «внешний фактор» давно уже не считается единственной и главной причиной падения социумов. Начиная, наверное, с Нового Времени, принято считать, что гибели государств очень часто предшествует «падение нравов». На самом деле, в том же примере с гибелью Римской (Западной) Империи это видно очень хорошо (благо, информации о данном времени хватает). Варвары, которым традиционно отводят роль «бича божьего», прежде чем выступить «могильщиками Pax Romana, участвовали во «внутриримских» разборках в течении долгого времени. Т.е., они выполняли «заказы» самих римлян, занятых своим любимым делом: властными разборками. Именно поэтому ничтожное количество воинов могло вдруг взять «Вечный Город» (дважды за сто лет), хотя их количество значительно уступало числу молодых римлян, способных держать оружие…
* * *
В общем, Империя не пала под ударом несметных врагов, Империя рухнула, полностью сгнив. То же самое можно сказать и про большинство случает «гибели цивилизаций». Как правило, их захвату «варварами» предшествует тот период, который принято называть «разложением» или деградацией. Т.е., резкое падение способности социума к реализации сколь-либо сложных задач (в том числе, и поддержания своего существования). Это было в Риме (Первом), и в Константинополе (Риме Втором) перед падением, в Древней Руси перед завоеванием монголами и в Персии перед захватом ее арабами, в империи Цзинь перед тем, как она под ударами Чингисхана и в Индии XVIII века, захваченной Британией поразительно малыми силами. И напротив, «здоровое общество» могло справиться с самой страшной угрозой, как например, в случае Войны 1812 года, когда Россия столкнулась с самой мощной армией в Европе, возглавляемой одним из лучших полководцев в истории.
Однако в этом случае, вместо рассмотрения проблемы «падения царств», возникает проблема их деградации. Т.е., движения к тому самому состоянию, при котором даже самое слабое внешнее воздействие приводит к гибели – а главное, как же общество приходит к нему. Ведь очевидно, что гибель государства в таком случае – вещь невыгодная и «верхам», и «низам». Разумеется, традиционно принято говорить о «падении нравственности» (особенно часто подобное обвинение употребляется по отношению к «Риму эпохи упадка»). Но причина данного падения, а равно и то, почему нравы «портятся» именно к концу существования того или иного общества (вначале, видимо, его населяют высоконравственные субъекты), остается загадкой. Разумеется, до определенного времени на все это был ответ: потому, что люди отказались от Бога, истинной Веры и т.д. (знаменитая идея «Золотого века»). Именно это обоснование было, например, популярным по поводу «падения Рима» (правда, Рим пал как раз после того, как принял Христианство, но это особенно не мешало).
Однако теперь, когда нам доступны знания о множестве народов и обществ, существовавших в течение Истории в различных концах планеты, о множестве зарождавшихся и уходивших в небытие государств, подобное объяснение непригодно. Множество зарождающихся и исчезающих «Золотых веков» - это уже явное излишество, значит тут требуется иное объяснение. И нельзя сказать, что этого не пытались делать. К примеру, существует очень интересная трактовка, предложенная российским ученым-историком Львом Николаевичем Гумилевым. Главная заслуга Льва Николаевича состоит в том, что он смог выделить «жизненный цикл» каждого общества, идущего от рождения к смерти.
Зарождение нового социума Гумилев связывал с появлением особого качества человека – пассионарности. Пассионарность – это стремление человека к осуществлению цели, зачастую соединенное с жертвенностью и презрению к своей жизни. По мнению Л.Н. Гумилева именно пассионарии строят новые царства и империи, объединяя разрозненные племена в единое целое. Однако им приходится платить за это неизбежной гибелью – и, следовательно, со временем число пассионариев падает - а общество погружается в состояние «загнивания». Однако это не означает завершения истории – появление пассионариев (пассионарный скачек) наступает в другом месте, и уже там происходит зарождение нового общества.
Тут нет смысла подробно рассматривать теорию Гумилева. Можно отметить только, что пассионарность по Гумилеву – биохимический фактор, следствие генетической мутации, связанной с воздействием космического излучения. К сожалению, как раз с этой точки зрения его теория имеет огромные проблемы – вернее, ее концепция просто противоречит существующей науке и имеющимся фактам. Именно поэтому к идее Гумилева о том, что основанием «жизненного цикла» общества является некий биологический фактор, следует относиться с осторожностью. Однако его идея о том, что любой социум имеет «начало» и «конец», выглядит вполне разумно. Так же разумно кажется и то, что «восходящая» и «нисходящая» часть развития (на самом деле, Гумилев использовал т.н. «логистическую кривую», но тут эта тонкость не важна) означает ни что иное, как изменение мотивации поведения большинства граждан. От пассионарной жертвенности «в начале» до того, что историк называл «субпассионарным поведением» в «конце».
Однако с чем же связана подобная закономерность. Подсказка тут может быть в том моменте, что каждое общество проходит указанный цикл за разное время. Гумилев, кстати, уверенный в «биологической» основе своей теории, старался привести все к одному сроку, но в реальности это получалось плохо (самый заметный фейл – с Византией). В реальности разные общество проходят свой цикл за разное время: одним удается просуществовать чуть ли не тысячу лет, другие проживают много меньше. Одно остается единым: в этом пути каждое общество проходит свой путь от системы, в которой имеется направленность членов на некое «общее дело» (в частности, на создание этой системы) к системе, в которой подавляющее число граждан занимаются исключительно тем, что стараются удовлетворить свои потребности за общий счет. (С учетом имеющейся возможности, конечно – например, понятно, что чиновник может это сделать легко, а крестьянин – нет).
Это разное время одинакового, в общем-то, цикла, показывает, что источник данных изменений лежит в самой системе. Т.е., общественная система развивается и гибнет за счет внутренних сил. Этот момент и следует положить в основу рассмотрения. Что же касается самого «источника», то его так же достаточно легко найти. Правда, для этого следует рассмотреть систему «с конца» - а именно, с момента начала деградации.
* * *
Чем же вызываются события, заставляющие вроде бы успешное общество двигаться к своему концу? Как не удивительно, но найти источник будущей гибели не так уж сложно. А именно: в обществе, достигшем своей структурной устойчивости, существуют самые благоприятные условия для развития антисистемных сил. В самом деле, если брать общества «молодые», еще не набравшие «веса» и структурно несложные, то можно заметить, что для них малейшее проявление «антисистемности» - т.е., стремления решить свои проблемы за общий счет, являются очень опасными. Иначе говоря, желание некоторых его членов «тащить все в дом», в молодом обществе очень быстро приведет к разрушению общественных структур – и, соответственно, к явной опасности для всех его участников. Это само по себе заставляет последних заниматься пресловутой «борьбой с крысами», и порой очень жестко наказывать за попытки перераспределения общих ресурсов.
Однако когда система устойчивая, и один-два-три случая воровства (или еще какой-либо формы «крысятничества») не приводят к непосредственной опасности для всех остальных, подобная борьба, понятное дело, притупляется. Более того, усложнение социума обыкновенно лишает его членов прямой возможности контролировать действия сограждан, позволяя тем, кто ориентирован исключительно на личное благо, успешнее скрывать свои действия. Подобное положение позволяет последним оказываться много успешнее «честных граждан»: ведь очевидно, что украсть что-то общее всегда проще, нежели заработать честным путем. А это значит, что именно граждане подобного типа становятся все более доминирующими в социуме. Казнокрады всегда имеют достаточное количество средств, чтобы купить лучшее место или расширить свою клиентелу. А если так, то это значит, что чем дальше – тем больше их образ жизни становится привлекательным для остальных.
Разумеется, нельзя сказать, что система не пытается с этим бороться. Напротив, против лиц, путающих свое и общее в любых социумах устраиваются всевозможные механизмы. Однако эти методы ведут лишь к усложнению возможности для контроля над «эгоистами» и их клиентами. И в конце концов, подобное положение приводит к тому, к чему должно было привести: а именно, в обществе вообще не остается «здоровых сил», вернее, их не остается в верхах, где можно присосаться к общему благу. К концу жизненного цикла правящий класс представляет собой «переплетение» разного рода клиентел, совокупностью разных коррупционных схем, где единственным смыслом существования становиться «увод» остатков общих ресурсов из-под носа «враждебного» клана. Именно подобное положение существовало в Римской Империи эпохи упадка. Впрочем, обыкновенно до подобного состояния доходят редко – поскольку мало какое общество могло обладать таким запасом устойчивости, как Римская Империя.
В общем, можно сказать, что основной причиной распада выступает постепенный рост доминирования частных интересов над общими. Но если это так, то вполне можно предположить, что источников развития выступает обратный процесс. Т.е., положение в основу деятельности идеи об общих интересах. На самом деле подобный «альтруизм» не столь уж и абсурден, как может показаться. Дело в том, что некая группа граждан, связанная неким «общим делом» способна получить преимущество в реализации своих потребностей. Правда, при одном условии. А именно – когда большинство ведет себя совершенно обратным образом. Действительно, в обществе, разделенном на множество индивидов, занятых лишь реализацией своих локальных целей, сплоченная группа имеет все возможности для того, чтобы стать локальной доминирующей силой. Протогосударством. А дальше, естественно, начинается перераспределение «локальных благ» в свою сторону – что приводит к тому, что «альтруисты» оказываются в более выгодном положении, нежели «эгоисты». Последнее приводит к тому, что этику и мораль «альтруистов» рассматривается, как более выгодная, что способствует притоку в данную систему новых членов.
И зарождается новое общество. Указанные две модели легко объединяются в одну, «двухтактную». Ключом к этому служит понимание, что «альтруистическое» поведение имеет смысл в «разделенном мире», оставшемся после падения прежних социумов. А «эгоистическое» - в мире упорядоченном, где существует мощная социальная система. «Альтруисты» превратили Рим из мелкого италийского полиса в ведущую державу мира – «эгоисты» привели его к падению. При этом следует понимать, что понятия «альтруисты» и «эгоисты» тут условны – те же «протогосударственные» группы ради своего усиления разрушают и порабощают окружающие народы, неся им рабство и смерть. И понятие «альтруист» следует понимать скорее в том смысле, который Л.Н. Гумилев вкладывал в понятие пассионарий...
* * *
Но в целом можно подчеркнуть, что основанием для развития нового общества является именно мотивация, направленная на «общее дело». Разумеется, может возникнуть вопрос: насколько универсальна данная модель. Недаром тот же Гумилев, рассматривая свою идею пассионарности, предпочитал говорить только о традиционных обществах. Ведь если брать тот же капитализм, то может показаться, что в нем ситуация обратная: капиталист всегда и везде думает только о личной прибыли, но при этом социумы, основанные на данном принципе, являлись довольно успешными. Однако этот парадокс довольно легко разрешим. Разумеется, капитализм представляет собой общество, основанное на индивидуальной инициативе. Однако это не означает, что в данном случае члены этого общества всегда будут заниматься лишь борьбой друг с другом. Напротив, в начале своего развития капитализм парадоксальным образом выступал в роли … общества «общего дела». (На самом деле, тут ничего особенного нет – как сказано выше, «альтруистичная» группа первоначально возникает из вполне эгоистичной «основы»).
Дело в том, что в самом начале развития данного типа общества жесткая конкуренция между членами, как правило, не происходит: рынок пуст и кажется бесконечным. Вплоть до того, что единственная видимая причина, мешающая его занять – это относящиеся к «старому порядку» феодальные особенности (некоторые буржуа к ним приспосабливаются, но, в общем-то, ничего хорошего в этом не видят). Именно в устранении этих препятствий к неограниченному росту капитала и видится ранним буржуа «та самая» общая цель. Поэтому рано или поздно, но зарождающееся капиталистическое общество выступает «единым фронтом» против «старого режима» (может быть, путем реформ – но может и путем буржуазной революции). И устанавливает «новый порядок», т.е. строй, нацеленный на максимальную возможность роста капитала.
Т.е., получается, что имея антагонистические локальные интересы, буржуа способны на какое-то время сосредотачиваться на «общеклассовой» цели. То, что никакого бесконечного роста капитала быть не может, что рано или поздно, но рынок закончится – особой роли не играет. Впрочем, и когда данная «халява» заканчивается, у капитализм все еще остается «резерв развития». Дело в том, что на этом этапе происходит рост концентрации капитала, при которой капиталисты, перешедшие через определенный барьер укрупнения снова оказываются в ситуации «свободного рынка» (т.е., они могут так легко поглощать «мелочь», что она кажется им незначительным препятствием). Проблемы возникают тогда, когда эта «мелочь» остается «подъедена», и «крупные рыбы» сталкиваются с себе подобными. Вот тут наступает пора кризисов, причем перманентных – тот самый период падения «нормы прибыли», который описан Марксом. Вот тут-то капитализм и переходит к окончательному варианту «пауков в банке», когда говорить о каком-то прогрессивном его значении не приходится.
Этот период принято называть «империализмом». Все, что можно – поглощено и переделено, капиталы вышли на международный уровень и столкнулись друг с другом. Никакого «общего дела» быть уже не может – только война, хаос и разрушение. Уже не в смысле отдельных обществ, но в смысле всей системы. Но и до тех пор, пока война не началась, капиталисты уже начинают подтачивать основы всего социума, превращая его в конгломерат коррупционных связей, всевозможных лобби и прочих личных и корпоративных интересов. В ту самую «банку пауков», в которой каждый думает только о том, как бы «оторвать» у соседа кусок пожирнее, даже если подписывают декларацию о сотрудничества. Многим может показаться, что это конец, «железная пята олигархии, «дивный новый мир». Но на самом деле это - начало конца. И только случившаяся Мировая Революция (локализованная в России, но имеющая общемировое значение) смогла изменить данное положение, вывести попавший в жесткий кризис капиталистический мир к новой стадии развития (за счет «социализации» его).
Т.е., получается, что в случае любого социального строя переход от развития к деградации неизбежен: общество от ситуации с низким уровнем организации и большим количеством свободных ресурсов, благоприятное для «альтруистического» поведения (направленного на увеличение общего блага) неизбежно приходит в состояние с высоким уровнем организации и низким количеством свободных ресурсов. Т.е., в состояние, где как рыба в воде чувствуют себя «эгоисты». Причем, что самое интересное, это благоприятное для «эгоистов» состояние является основной целью «альтруистов». Получается, что вся их деятельность как раз и направлена на то, чтобы сделать мир как можно менее пригодным для своего существования. Это – следствие не биологических или еще каких-либо особенностей (скажем, экономических) исходной системы, а базовое свойство самих систем подобного типа (охваченных совокупностью положительных и отрицательных обратных связей). Собственно, при всем желании остановить указанный процесс на уровне условного «Золотого века» кажется невозможным, поскольку данный тип систем имеет исключительно динамическое равновесие (статическое равновесие, как можно понять, невозможно в условиях меняющейся внешней среды).
* * *
Поэтому можно было бы согласиться с древним автором, утверждавшим, что «все дела, какие делаются под солнцем— суета и томление духа», и за рассветом неизбежно придет закат и наступит полночь. Однако я недаром столько много слов посвятил проблеме развития в Советском Союзе. Дело в том, что указанная ситуация является неизбежной тогда и только тогда, когда система развивается в соответствии с реакцией на имеющиеся условия. Условно говоря, когда вокруг хаос и бардак – «альтруисты» получают преимущество (как более упорядоченная сила), а когда порядок и сытость – лучше живут «эгоисты». Но человеческий разум, как можно понять, способен к действиям, отличающимся от простой реакции на внешние условия. Он способен предвидеть будущее – и, соответственно, быть готовым применять решения, направленные на решение не только существующих, но и будущих проблем. (Если кто думает, что речь идет о какой-то «зауми», то это неверно – то же земледелие представляет собой пусть несовершенную и неосознаваемую, но попытку выйти за рамки текущей реальности и начать оперировать будущим.)
А значит, вполне возможно остановить раскачку указанного «маятника реальности» и вырваться за пределы бинарной неизбежности. Применительно к нашему случаю это значит – в условиях пресловутой «стабильности» попытаться формировать «альтруистические структуры», которые окажутся способными «перехватить управление» тогда, когда разросшееся количество сторонников частных интересов начнет вести систему к неизбежному концу. В некотором смысле это удалось большевикам, сумевшим противопоставить пусть слабый, но заслон нарастающей лавине хаоса в 1917 году (данный вопрос требует отдельного рассмотрения). Еще лучше это удалось сделать им же в послереволюционное время, когда они сумели вывести страну в относительную стабильность НЭПа – и одновременно, провести «альтруизацию» общества, которая не позволила обществу упасть в очередную ловушку (т.к. «нэповская» стабилизация вела к господству «эгоистов»).
Да, в общем-то, само состояние, в котором находился ранний СССР, можно определить, как очень сильно «противоестественный» процесс удержания общества в условиях, когда все стремиться к «естественному» развалу (этика и нормы «Империи периода упадка» просто не могли исчезнуть так рано). Именно поэтому страну можно рассматривать, как первый опыт выхода за пределы «равновесного маятника» естественного развития. Однако следующий «акт» данного действа оказался неудачным: запустить период «нового альтруизма», нового следования общей идеи в середине XX века не удалось. Да, вероятность данного процесса была очень велика, соответствующие настроения в обществе были, причем ими охватывалось значительное число граждан. (И это не только описанные в прошлой части «люди Понедельника», но и множество других лиц, ставивших своей целью не личное обогащение, а общее благо. Например, я как-то приводил статью о том, что харьковский телецентр вначале был создан радиолюбителями, равно как телецентры во многих иных городах.)
Однако стать основой следующего шага, как это случилось в 1920 годы, не удалось. И страна «естественным образом» покатилась туда, куда катятся все социумы, достигшие положения «высокой стабильности». В общем-то, и распад СССР, и начавшиеся на постсоветском пространстве весьма неприятные события проистекают из одного и того же фактора: большинство из живущих тут людей до определенного времени существовали в мире, где брать что-то из «общего котла» означало неизменно выигрышный ход. Если учесть инерцию мышления, то становиться понятным, что ни к чему, нежели к полной деградации, данный мир не способен. (Даже когда жизнь становиться однозначно неприятной, как сейчас на Украине, указанная инерция не дает человеку возможности изменить свои модели поведения, в перейти к сколь-либо солидарным действиям. И «прозрение» наступает лишь тогда, мир погружается хаос, при котором какие-либо действия становятся маловероятными.)
Поэтому вопрос о том, возможно ли сейчас зарождение «альтруистичных групп» и «альтруизация общества» без прохождения периода «Темных веков», является очень важным. Но это, собственно, уже другая тема…