Одно из самых странных представлений, популярное сейчас – это то, что серьезные изменения нашего мира (к примеру, войны), устраиваются «по желанию левой пятки» тех или иных правителей. (Впрочем, наиболее «сильный» вариант данного утверждения уверяет, что войну может устроить и не имеющий значительной власти субъект). Это торжество волюнтаристского мировоззрения, характерное для постсоветского человека, создает странную иллюзию, будто те или иные действия, определяющие развитие цивилизации, возможно решить путем «доброй» или «недоброй» воли. В рамках подобного утверждения, скажем, ложится популярное убеждение, что Вторая Мировая война началась исключительно по желанию Гитлера. (А если бы он этого не сделал, то стал бы «великим правителем»! А если бы он не напал на СССР, а ограничился бы войной с Британией, то вообще, было бы замечательно.) Или, к примеру, утверждается, что Революции удалось бы избежать, если Российская Империя не вступила в Первую Мировую войну. Или, что еще лучше, если бы не было Русско-Японской войны – что вообще ликвидировало бы революционную угрозу в зародыше.Впрочем, относительно последнего примера существует и еще более «сильная» версия. Согласно ей, война началась именно для снижения вероятности революции. При этом русское правительство было уверено в ее успехе. Но вот незадача – поддержка Японии Великобританией («англичанка гадит») и внутреннее выступление «пятой колонны» в виде революционеров и либералов привели к полностью противоположной ситуации, итогом которой стало и поражение, и революция. В общем, Британия переиграла Россию в «Большой игре», и получила… Чего получила, неясно – за исключением ослабления важного союзника в Первой Мировой никаких выигрышей для «англичанки» не просматривается.
Впрочем, ладно, оставим эту тему и вернемся непосредственно к указанной идее. Мысль о том, что Русско-Японская война имеет «искусственное» происхождение, берет свое начало, как это не удивительно, в школьных учебниках. Именно оттуда «пошла в народ» фраза В.К. Плеве о том, что России нужна «маленькая победоносная война». («Чтобы удержать революцию, нам нужна маленькая победоносная война»). Фраза эта была сказана в январе 1904 г. в разговоре с генералом А.Н. Куропаткиным, и содержала отсылку к фразе американского госсекретаря Джона Хея о испано-американской войне («a splendid little war»). Последняя прошла в 1898 году и к 1904 году была еще совсем недавним событием – что и объясняет использование Плеве данного выражения. Однако в русской и советской историографии отсылка к данному моменту, понятное дело, чаще всего отсутствовала (т.е. никто не упоминал о том, что использовано было популярное к конце XIX века выражение). Поэтому, во-первых, создавалось впечатление о том, что Плеве являлся автором данного высказывания (т.е. – автором идеи о «маленькой победоносной войне»). А во-вторых, что еще более неприятно, создавалось впечатление, что речь шла не просто о частном разговоре (пусть и министра внутренних дел с генералом), а об официальном заявлении российских властей (большинство и Плеве то не вспоминали, считая автором фразы непосредственно Николая II).
* * *
Однако подобная простота быстро рассеивается, если мы начинаем рассматривать данное событие более внимательно. «Маньчжурский узел» начал завязываться задолго до того, как 27 января 1904 года японская эскадра атаковала стоящие в порту Чемульпо крейсер «Варяг» и канонерку «Кореец». Данному моменту предшествовало множество событий. И, прежде всего, продолжавшееся более полувека движение России на Восток, на земли, ранее находившиеся во власти Цинской Империи. Архаичная и слабая, отчаянно цепляющаяся за пережитки Средневековья, империя Цин была просто идеальным местом для колонизации, которая ограничивалась исключительно удаленностью ее от развитых стран. Однако уже в первой половине XIX века Великобритания, окончательно «переварив» Индию, обратила свое внимание на эту страну. С данного момента Китай был обречен. Несмотря на формально огромную армию, он с треском проиграл две «Опиумные войны», и оказался в ситуации неспособности оказать сопротивление любой более-менее современной армии. Единственное, что спасало империю Цинь от немедленного раздела на колонии – так это отсутствие у развитых держав более-менее значительных сил, необходимых для данного действия (поэтому последние ограничивались концессиями и неравноправной торговлей).
Поэтому неудивительно, что Российская Империя в подобной ситуации достаточно легко сумела приобрести Приморский край, перешедший в ее руки после подписания в 1858 году Айгунского договора. Но этим, понятное дело, не ограничилось. Главная проблема, затрудняющая для Российской Империи дальнейшее продвижение на Восток – низкая (близкая к нулю) транспортная связность, была устранена строительством в конце XIX века Транссибирской магистрали. С ее введением появлялась возможность более активного движения на этом направлении – что и было доказано участием России в Тройственной Интервенции. В результате чего страна получила под свое управление Ляодунский полуостров – а по результатам Русско-Китайской конвенции от 1898 года ей достались порты Порт-Артур и Далянь.
Впрочем, особо подробно разбирать российскую экспансию на бывшие китайские территории нет особого смысла. Важно только понимать, что это движение было планомерным, настойчивым и интенсивным – что говорит крайней важности для страны данного направления. Достаточно вспомнить крайне быстрое (для российских условий) строительство Транссиба, Восточно-Китайской и Южно-Маньчжурской железных дорог. С чем же было связано данное стремление к созданию «Желтороссии»? Особенно, если учесть то, что территория страны к этому времени и так достигла фантастических размеров. Подобный факт в совокупности с низкой степенью освоенности этой территории и жалким положением основного ее населения довольно сильно затрудняет понимание указанной экспансии с т.з. «здравого смысла» («что, нам земли мало?»). Если же учесть то, что никакой «романтической» подоплеки данному движению, наподобие «креста над Святой Софией» тут даже близко найти нельзя, то вопрос о причинах «дальневосточного направления» оказывается еще более затрудненным (именно отсюда идут корни указанной бредовой идеи о том, что Русско-Японская война нужна была для борьбы с революцией).
Однако при внимательном рассмотрении этот вопрос оказывается легко разрешим. Какой был смысл обретения русской колонии в Маньчжурии? А тот же самый, который определял всю остальную политику страны в течении XIX столетия (включая и движение на Балканы). Разумеется, никакая земля Росси была не нужна. И даже дефицита в населении страна не испытывала. Нужно Империи было совершенно другое, то самое, что требовалось всем остальным странам, хоть как то проникнутым капиталистическими отношениями. А именно – рынок сбыта. А он, как это не удивительно звучит, не эквивалентен территориям, пускай и заселенным. Для существования рынка сбыта надо, что бы на этой территории прибавочный продукт, получаемый большинством работников, хоть как-то отличался от нуля. А вот с данным признаком в Российской Империи было не просто туго, а очень туго. С экономической точки зрения огромная территория страны конца XIX века – натуральная пустыня. И без того низкая природная производительность среднерусских и северорусских земель к этому времени полностью поглощалось разросшимся населением (обезземеливание крестьян) – что делало невозможным существование даже того небольшого количества товарных хозяйств (поместий), еще недавно дававших хоть какой-то доход.
Что же касается Сибири, то там, во-первых, был все тот же малопригодный к сельскому хозяйству климат. А во вторых, полное отсутствие коммуникаций, прежде всего таких дешевых, как водные (сибирские реки текут в меридиональном направлении, а расселение шло в широтном), что делало освоение этих земель серьезной проблемой. По сравнению со столь неблагоприятными местами любые, имеющие более-менее приличную плотность населения, и дающие пусть небольшой, но все же превышающий ноль прибавочный продукт, территории выглядели для российского капитализма крайне привлекательными. Именно тут лежала основа движения Российской Империи на Запад, на Балканы, на Юг – в Бухару, и на Восток – в Маньчжурию. Куда угодно, только лишь прочь от «ледяного Ада» русского Севера и зоны сверхрискованного земледелия Центральной России. (Разумеется, существовал иной путь – модернизация хозяйства, выводящая его их данной «климатической ямы», однако для него не было того же самого прибавочного продукта).
Поэтому территория Манчжурии и казалась для российского капитализма крайне лакомым куском. Незамерзающие порты, позволяющие легко организовать любую логистику – ценность, на порядки превышающая миллионы квадратных километров земли, как таковой. Земледелие, основанное на культуре риса – уникальная «биологическая машина», позволяющая выдавать «на гора» такое количество прибавочного продукта, которое российскому сельскому хозяйству не снилось даже при условии модернизации. Достаточно сказать, что для того же среднерусского крестьянского традиционного хозяйства при неистощенной земле нормой был урожай «сам-пять», если не «сам-три» - а для той же Японии (страны довольно северной) уже в Средние века неудивительны были урожаи «сам-десять». В подобной ситуации удивляться, что же российский капитализм «полез» в Маньчжурию при наличии сотни миллионов «своего» населения, было бы странно. (То же самое можно сказать и про Балканы, где, конечно, производительность была ниже – но все же превосходила среднерусскую).
* * *
Однако на «китайский пирог» нашелся и вполне сравнимый с Россией претендент. Речь идет о Японии. Правда, японский капитализм был намного моложе, нежели капитализм российский (Его появление следует относить к «реставрации Мейдзи»). Поэтому Российская Империя высокомерно предпочитала его не замечать. Однако условия для развития капиталистических отношений в Японии были на порядок лучше. Достаточно привести уже упомянутую высокую урожайность японского традиционного хозяйства, которое послужило для капитализма превосходным субстратом. Впрочем, можно вообще сказать, что условия раннего развития японского капитализма оказались близкими к идеальным, превосходя по уровню комфорта не только то, что было в России, но и Европу. Помимо значительного прибавочного продукта следует указать на высокая плотность населения и прекрасную транспортная связность японских островов. А относительная удаленность от крупных промышленных стран позволила японской буржуазии избежать удушающей конкуренции (при том, что ее стимулирующее качество оставалось).
В результате менее чем за четыре десятилетия, прошедших со времени «реставрации Мэйдзи», Япония стала пусть не самой развитой капиталистической державой, но, по крайней мере, сравнилась с Российской Империей. Однако бурное развитие капитализма так же быстро привело ее к проблеме с рынками сбыта. И заставило задумываться о развертывании внешней экспансии. Путь, который та же Британия прошла за столетия, Япония пробежала менее чем за тридцать лет. Поэтому огромный, «жирный» рынок Империи Цинь, страны с архаичной (но богатой, за счет природного благоприятствования) экономикой, находившийся в «шаговой доступности», просто не мог не привести к тому, что империалистический сосед не задумался бы о его получении. (Иные направления – почти безлюдный российский Дальний Восток и защищаемая мощью европейских колониальных империй Юго-Восточная Азия – Малайя, Филипины и т.д. – были или менее выгодными, или более «трудоемкими»).
И вот тут то Япония и Россия столкнулись лицом к лицу. Обе страны, пуская и по разным причинам, но нуждались в получении господства в полумертвом Цинском государстве. А значит – война была неизбежна. Именно поэтому столкновения двух стран начались еще в XIX столетии: тот самый Ляодунский полуостров вместе в Порт-Артуром Российская Империя отобрала как раз у Японии (в результате указанной выше «Тройственной интервенции»). До этого он, по условиям Симоносекского мирного договора принадлежал Японии. Кстати, для большего понимания происходящего стоит упомянуть, что «Тройственная интервенция» называется так, потому что вместе с Россией на Японию оказывали давление Германия и Франция. И, конечно, вовсе не для того, чтобы передать русским Порт-Артур. Просто эти державы видели в Стране Ямато серьезную угрозу для собственной экспансии в Китае, поэтому и старались как можно сильнее ослабить опасного конкурента. (Кстати, не беспочвенно – те же германские владения Япония благополучно «прикарманила» по итогам Первой Мировой войны).
Впрочем, не все «европейские колонизаторы» выступали столь однозначно на стороне России. Та же Британия предпочла «сделать ставку» на Японию, считая ее намного менее развитой и опасной, нежели Российскую Империю. Как показало время, зря – именно Япония во время Второй Мировой войны нанесла британским владениям в Юго-Восточной Азии сокрушающий удар. Однако в начале века подобное развитие событий казалось весьма маловероятным. (Известный британский снобизм по отношению к Японии намного превосходил снобизм русский, и уж понятно, что ни один англичанин в самом страшном сне не мог предвидеть, что «желтолицые обезьяны» смогут создать флот, способный успешно сражаться с флотом британским.) Поэтому британцы способствовали усиленному вооружению Японии, не задумываясь даже, чем это закончится через сорок лет.
Таким образом, война стала неизбежной где-то к началу XX века. Единственное, что мешало ей начаться сразу же после перехода Порт-Артура под российскую юрисдикцию – это незавершенность японской кораблестроительной программы. Как только этот фактор перестал быть определяющим – произошло то, что так хорошо нам известно. Поэтому пересказывать ход Русско-Японской войны тут нет смысла. Единственное, что стоит сказать – так это то, что ее ход подтвердил старое, но остающееся актуальным правило, утверждающее превосходство «морской логистики» над сухопутной. Железная дорога, конечно, обеспечивала хоть какую-то связность между Дальним Востоком и Центральной Россией, но сравнивать эту связность с тем, что имела Япония, просто смешно. Поэтому итог данной компании оказался вполне предсказуемым. Никакой героизм и выучка солдат и моряков – те факторы, в которых российская армия превосходила японскую – не могли изменить крайне неудобной для России ситуации. Поэтому очень часто встречающиеся попытки «переиграть» данную войну в теории, скажем, изменив те или иные случайные факторы, как правило, не имеют смысла. Единственное, что могло бы переломить ситуацию – это существенное улучшение организации перевозок + развитие мощной базы на Дальнем Востоке (что и было сделано ко Второй Мировой войне) – но, понятное дело, времени у Российской Империи на это не было.
* * *
Впрочем, сразу стоит отметить, что, как и для любой колониальной войны, особых «опасностей» (за исключением утраты рынка) для России это не несло – японцы не собирались завоевывать русские территории, включая Дальний Восток, предпочтя то, ради чего все и начиналось – а именно, установление контроля над Китаем и Кореей. Единственное, что выходит за рамки данного направления – это установление контроля над половиной острова Сахалина – вещь, достаточно бессмысленная и имеющая чисто психологический смысл (Япония ведь еще недавно была феодальной страной, и воинственная самурайская прослойка желала видеть хоть какие-то плоды победы). Впрочем, возможно стремление к обладанию Сахалином объясняется наличием там нефтяных месторождений. Но больше ни метра дикой и безлюдной земли Японии не требовалось. (Кстати, именно поэтому и во Вторую Мировую войну в ней возобладало «южное направление» удара. Вести войну за холодные и малонаселенные дальневосточные земли вместо теплых и богатых европейских колоний могли бы только отморозки-самураи, но их влияние в стране было не столь велико.)
В общем, возвращаясь к тому, от чего начали, можно сказать, что внимательное рассмотрение Русско-Японской войны камня на камне не оставляет от привычной нам идеи «маленькой победоносной войны». Это очень хорошо показывает, что частное мнение даже весьма высокопоставленного чиновника значит не больше, нежели его личное представление. Единственное, что оно значит – это то, что войну ждали, и к войне готовились (так ведь руководство Российской Империи идиотами не было). Однако считать русское правительство силой, сознательно ведущей к войне (не к обладанию теплыми землями и незамерзающими портами, а именно к войне) является высшей степенью непонимания. Особенно, если учесть указанное «логистическое проклятие» Дальнего Востока. Так же бессмысленной выступает идея о том, что Российская Империя могла бы удержаться от дальневосточной экспансии – последнее значило бы, что ее развитие остановилось или даже перешло к деградации. Исходя из последнего, кстати, неудивительно, что после завершения «проекта Желтороссия», российский капитализм перенес все свои силы на «балканское направление» - что привело к активизации старой концепции «объединения славян» и «взятия проливов».
Чем это закончилось – уже другая тема. Пока же следует понимать, что рассматривая ту или иную войну, следует иметь в виду, что данное действие есть не что иное, как «продолжение политики иными средствами». А так же то, что сама политика при этом выступает, как концентрированное выражение экономики. И значит, причины вой н (для классового общества) лежат вовсе не каких-то там интересах и амбициях королей, царей и президентов. И даже – не в таких «романтических» вещах, как вера или «национальное единство». А исключительно в особенностях функционирования существующей экономической системы. Это верно для войн колониальных, это верно и для войн мировых (таких, как Первая и Вторая Мировые войны). Это верно и для войн современных, и для войн будущих. А значит, все отсылки к особенностям личности и прочей «психологии», следует прямо отбрасывать, даже не забивая себе голову подобной «мутью». Впрочем, последнее верно только для того случая, если изначально есть желание понять, что же и как происходит…