anlazz

Наверное, тут не надо говорить, что главным вопросом современной «повестки дня» стал «Карабахский конфликт». В котором два «национально ориентированных государства» - Армения и Азербайджан – схлестнулись в жесткой борьбе за право обладания некоторой территорией. Которую Азербайджан именует «Нагорный Карабах», а Армения – «Арцах».Борьбе, в которой оказывается возможным не только стрелять в людей, но и обстреливать города и села, забрасывать их кассетными бомбами и совершать другие, столь же «гуманные» поступки. С соответствующими жертвами среди гражданского населения, разрушениями и ростом взаимной ненависти в Интернете и быту.

Впрочем, как говориться, не они первые – не они последние. В том смысле, что за тысячи лет человеческой истории произошло бессчетное количество военных конфликтов самого различного уровня. Во время которых было убито столь же бессчетное количество людей разного возраста и пола и уничтожено бессчетное количество материальных и культурных ценностей. Так что пресловутый «Карабахский конфликт» вряд ли можно было назвать сколь-либо выдающимся, если бы не один момент. Который состоит в том, что участвующие в нем государства совсем недавно – по историческим меркам – входили в состав одной страны. А люди, планирующие и осуществляющие в них убийства своих соседей – вне того, к какой стороне они относятся – мирно работали, причем, порой – на одной работе со своими будущими «заклятыми врагами». То есть, еще совсем недавно нынешние «злейшие враги» были, фактически, если не друзьями, то добрыми соседями.

И никакие «исторические основания» на владение пресловутым «камнем раздора» - коим является для них Карабах – им в этом не мешали. Просто потому, что речь шла тогда не столько об армянах или азербайджанцах, но о советских людях. Впрочем, упоминание этого факта вряд ли может быть названо неожиданным: с самого начала – а точнее, с нового возобновления – «Карабахского конфликта» он довольно часто упоминается. По крайней мере, мыслящими людьми. (Разумеется, тех, кто с самого начала занимает позицию «армяне – это варвары или нелюди»/«азербайджанцы – это варвары или нелюди», к последним отнести сложно.)

Однако если сама возможность мирной жизни обоих «наций» - в тот момент, когда они были представителями «многонационального советского народа» - не вызывает особых проблем (по крайней мере, у тех, кто может думать), то вот момент их «превращения» в антагонистов оказывается несколько размытым. В том смысле, что происходило это, вроде-как, еще в советские времена, правда, на излете эпохи, но все же. Более того – разного рода «звоночки» о том, что нечто подобное может произойти, начали поступать еще в первой половине 1980 годов. Когда начали встречаться то те, то иные проявления «национальной идентичности» в виде проявления презрения к иным «национальностям» - особенно соседним – и любви к «своей». Это можно было увидеть, например, в армии, или у «национальной интеллигенции». (Впрочем, у последней данное отношение начало «расцветать» еще во второй половине 1970.)

Подобное состояние современными личностями любит трактоваться, как невозможность «мирной жизни разных народов»: дескать, те же армяне с азербайджанцами (тут можно вписать любые антагонистические «пары») вечно будут враждовать, и уничтожить данную вражду можно только насильственным принуждением. (Впрочем, и в данном случае речь пойдет не об уничтожении, а об «пригашении» конфликта, поскольку стоит насилию спать – и он разгорится вновь.) Ну, или – добавляют те, кто поумнее – ассимиляцией данных наций. (При помощи того же насилия.) В любом случае, «советский эксперимент» тут рассматривается, как неудачный – даже несмотря на то, что в течение «советских десятилетий» в том же Карабахе никто никого не убивал. Но ведь все равно начали! А значит, конфликт неизбежен и неотменяем – по крайней мере до тех пор, пока существуют «закавказские нации»! Причем, указанное «решение» всех устраивает: и в том смысле, что позволяет «выйти из проблемы» или через вариант «да пусть эти кавказские варвары перебьют друг друга», или же через «присоединение» себя к одной из сторон. (Дескать, пусть армяне победят азербайджанцев – и тогда будет всем хорошо. Или же, пусть азербайджанцы победят армян - и тогда будет всем хорошо.)

Однако при внимательном рассмотрении данного вопроса становится понятным, что указанное «решение» - решением не является. В том смысле, что оно не позволяет выявить те самые силы, что приводят в одном случае к разгоранию «межнациональной розни», а в другом – ее гасят. Поскольку назвать пресловутое «советское насилие» таковым не получится – оно, в действительности, было не просто слабым, а очень слабым. (Действительно, как можно было ничтожным количеством милиции удерживать то, что сейчас невозможно сдержать полноценной войсковой операцией.) Впрочем, все это вторично на фоне того, что реальный «действующий фактор» давно уже известен, ( Collapse )

На самом деле главная проблема современной России состоит в том, что единственно адекватной для нее формой существования является пресловутая "сырьевая империя". Ну да, та самая, которую в свое время (в 2003 году) придумал Чубайс, однако которая на самом деле стала складываться задолго до этой самой придумки. (Так что считать "главваучера" каким-то ее автором или вдохновителем было бы огромной глупостью. Он только артикулировал то, что уже было создано.)

Суть этой самой "сырьевой империи" состоит в том, что страна - а точнее, крупные собственники, являющиеся главными бенефициариями текущего государственного устройства - продают за рубеж сырье. (Т.е., нефть, газ, возможно алюминий и другие продукты первичного передела.) Ну, и за счет этого получают прибыль - которая оказывается так велика, что часть ее вполне можно отдавать на функционирование указанного государства. Причем, государства, имеющего вполне "имперский" масштаб - т.е., включающего в себя огромный аппарат, мощную армию и т.д.

Все же остальные могут или кормиться за счет данного государства - как пенсионеры, военные, полицейские или "бюджетники". (Не даром это государство "имперское", т.е., большое.) Или же обеспечивать существование указанных выше крупных собственников-сырьевиков, скажем, выполняя некоторые нужные им работы, вроде строительства газо-нефтепроводов и т.д. Ну, или не самих собственников, а подчиненного им персонала, который нуждается в жилье или питании.

Впрочем, это касается только тех элементов обеспечения существования, кои невозможно купить за рубежом за проданное сырье: скажем, торговых центров и ресторанов, разного рода развлекательной инфраструктуры, ну и т.д., и т.п. Если же с закупками проблем нет, то лучше покупать "вовне", т.к. это гораздо дешевле и выгоднее со всех точек зрения. (Имеются в виду т.з. собственников, "их персонала" и аффилированного с ними государства.) Поэтому в те же 2000 годы руководители РФ не стеснялись заявлять, что им не надо собственного авиастроения, собственной оборонной промышленности и т.д.

На самом деле, кстати, это не сказать, чтобы самая худшая из возможных ситуаций. Скорее наоборот: сам факт занятия хоть чего-то на сверхзатоваренных рынках 2000 годов, есть однозначная удача. Поскольку альтернативой этому выступает условное failed state. Более того: при определенных условиях данная схема довольно устойчива и, вообще, выглядит неплохо. Поэтому по ней живут не только пресловутые "арабские монархии Ближнего Востока" (причем, живут так, что им все вокруг завидуют), но и такая "развитая страна", как Норвегия.

Другое дело, что получить арабский или норвежский уровень жизни для россиян не получается - по той простой причине, что последних много больше, а природные условия России много хуже. (Пресловутая коррупция в данном случае выступает фактором второго порядка.) Но, все же, по сравнению с иной ситуацией - например, с тем, что было в РФ в 1990 годы, или с иными государствами бывшего СССР, не получившими доступ к международным рынкам - даже "РФ образца 2000 годов" выглядела довольно сносно.

Но именно выглядела. Поскольку указанная модель имела одну, но очень важную, проблему.( Collapse )

В прошлом посте  был рассмотрен фильм «Афоня», как иллюстрация примера непонимания нашими современниками социальной динамики советского прошлого. В том смысле, что показывает проблемы адаптации людей во время взрывной урбанизации 1950-1980 годов, когда доля горожан выросла с 0,38 в 1950 до 0,75 в 1990 году. (Если рассматривать трудоспособное население, то указанное изменение будет еще выше.) Причем, речь стоит вести не только о переселении из сельской в городскую местность, но об изменении самого образа жизни. Который от патриархального – характерного для крестьянского индивидуального хозяйства – должен был измениться на модернистский, нужный для индустриального промышленного производства.

Понятно, что гладко пройти подобный процесс не мог, следствием чего стало множество «бытовых проблем», одним из коих было показанное в фильме «Афоня» пьянство. Впрочем, только пьянством они (эти проблемы) не исчерпывались, поэтому весь период данной урбанизации можно рассматривать, как период «становления нового быта» - со всеми вытекающими последствиями. Главным из которых является то, что завершиться это самое «становление» могло только со сменой поколений. Т.е., тогда, когда рожденные в деревне, и «впитавшие» в себя базовые модели поведения «патриархального мира» люди не сменились бы теми, кто родился уже в новой обстановке.

Причем, даже вхождение в жизнь «первого урбанизированного поколения» - т.е., тех, кто был рожден в 1960-1970 годы – оказалось недостаточным. И реальные изменения наступили только после того, как, во-первых, вошло в жизнь «второе урбанизированное поколение» (т.е., лица 1990 г.р.), а, во-вторых, когда люди с «традиционными моделями поведения» начали массово выходить на пенсию. Понятное дело, что случилось это только во второй половине 2000 годов, что и привело к тому, что проблемы, еще недавно выглядевшие «вечными», вдруг стали решаться сами собой. Например, это касается того же пьянства. Напомню, что  еще лет двадцать назад выглядело «вечным проклятием» России, и именно так воспринималось окружающими. И «вдруг» стало исчезать при минимальных затратах на борьбу с ним со стороны властей. (На самом деле считать действенными те «меры», о коих любят трубить разного рода лоялисты, более чем глупо. Ну, в самом деле, как можно считать, что пьянство победил запрет рекламы, повышение цены на водку и строительство спортплощадок, если все это в советское время принималось не раз, но без результата.)

Правда, тут сразу же стоит указать на то, что вместо «старых» проблем данный процесс начал приносить новые. Причем, часто такие, по сравнению с которыми то же пьянство выглядит детской игрой. Но говорить об этом, понятное дело, надо уже отдельно. Тут же хочется сказать несколько о другом. А именно: о том, что практически все современные «достижения» - сиречь, положительные отличия современного мира от «мира советского» - в действительности оказываются связанными именно с указанной особенностью. То есть – с завершением урбанизационных процессов и окончательному переходу к «модернизированному миру». К чему, понятное дело, современные власти – да и вообще, наши современники, как таковые – имеют крайне слабое отношение. А вот Советская власть, которая этот процесс «запустила» и реализовала самые сложные и важные его части, напротив, заслуживает очевидного уважения.

То есть, реально наши современники – в очередной, не знаю, даже какой раз –  просто присваивают себе заслуги СССР, при этом нещадно обливая его грязью. То есть, демонстрируя не просто непонимание реальности, а непонимание реальности воинствующее, практически сознательное. (То есть, люди своей волей выбирают жить, руководствуясь мифом, а не бытием.) Вот, скажем, недавно вышла статья господина Ольшанского – одного из «мэтров» российского консерватизма, считающегося наряду с господами Крыловым, Холмогоровым или, скажем, Быковым «новым русским мыслителем» - которая называется «Семь побед современной России»- . И которая выступает чуть ли не идеальной иллюстрацией рассматриваемому явлению. В том смысле, что почти все «победы», кои данный автор приписывает «современной РФ», в действительности являют собой как раз следствие завершения описанной выше взрывной урбанизации. (Исключением является только одна «победа», о которой будет сказано отдельно.)

Сам автор к указанной категории причисляет: «исчезновение так называемого «русского пьянства», «сокращение уголовной культуры», «ценность жизни» (под данной широкой категорией Ольшанский, по какой-то причине, подразумевает сокращение абортов), «конец войны призывной армии», «забытый террор», «вежливость» и «беззаботность». Наверное, на данном перечислении можно было и закончить, поскольку для человека, хоть как-то понимающего действительность, сразу становится понятным, что это даже не «надстроечные изменения», а так, «пена». Т.е., вещи настолько «слабые», что часть из них может быть сметена даже ничтожными – по историческим меркам – событиями. (Скажем, та же «беззаботность» была существенно поколеблена нынешним «коронавирусным кризисом».) Ну, а то, что является более прочным, относится к уже указанному выше завершению урбанизации.( Collapse )

На самом деле, при массе совершенно очевидных негативных последствий, «карабахский конфликт» - а точнее, его «распечатывание», происходящее в настоящее время – имеет и один достаточно полезный результат. А именно: он прекрасно показывает истинную сущность войны в империалистическом мире. Впрочем, можно сказать более широко – в мире классовом вообще.

Дело в том, что на постсоветском пространстве до сих пор еще широко распространенным – если не единственно возможным – выступает понимание военного конфликта, отсылающее, в общем виде, к Великой Отечественной войне. То есть, к войне Третьего Рейха с Советским Союзом. Надо ли говорить, почему это происходит. Если кто не понимает – так это происходит потому, что Великая Отечественная война, фактически, выступила «моментом истины» для нашей страны, затронув почти каждую советскую семью и «перепахав» миллионы человеческих судеб. И, разумеется, показала высокую эффективность советской системы и непревзойденную доблесть советского народа, закончившего данное действо на развалинах немецкой столицы.

Отсюда было бы странно удивляться тому, что само понятие «война» накрепко слилось в нашем общественном сознании с событиями 1941-1945 годов. (Равно как и тому, что именно на данном историческом событии делался – и продолжает делаться – основной акцент со стороны государственного руководства.) Однако при этом  упущенным оказывается очень важный момент, состоящий в том, что данный военный конфликт – при всей своей эпичности – был очевидно аномален относительно всех остальных войн в человеческой истории. В том смысле, что это была война, идущая между бесклассовым (пускай и слабо) и классовым государством. Да, разумеется, Великую Отечественную можно представлять, как один из элементов империалистической Второй Мировой войны – что, собственно, и делалось изначально западными исследователями. (А теперь делается и отечественными.) Но данное представление является неверным.

Поскольку в реальности ситуация была, скорее, обратной: это Вторая Мировая – т.е., столкновение между ведущими империалистическими державами – было, скорее, «приложением» к «Великому Крестовому походу на Восток». Поскольку именно уничтожение «большевистской диктатуры» рассматривалось Гитлером и его окружением, как основной способ совершить передел мира, не «вползая» в кровопролитную и долгую войну с иными империалистическими хищниками. (Прежде всего, Британией и США.) В том смысле, что последним предполагалось лишь несколько «дать по рукам», дабы они сами не решили вырвать у Германии этот лакомый кусок «лебенсраума». (То есть, никакой «войны на два фронта» не предполагалось – Гитлер был не дурак.) СССР же, сам по себе традиционно рассматриваемый, как «колосс на глиняных ногах» - сиречь, как слабое государство, удерживаемое лишь большевистским террором – выглядел исключительно объектом, «едой», победить который не составит особого труда.

Впрочем, особо глубоко вдаваться в тонкости Второй Мировой войны тут нет смысла – можно только указать на то, что после реального вторжения на территорию нашей страны вдруг выяснилось, что все обстоит совершенно иначе. (Причем, это поняли не только немцы, но и все остальные – с соответствующим результатом.) Поскольку наиболее важно для тут то, что из-за указанного данная война для нашей страны действительно имела  очевидные и неоспариваемые этические критерии. А именно: с советской стороны это была война справедливая и конструктивная, ведущая к однозначному улучшению мира после нашей победы. И наоборот – ни одного «аргумента за немцев» нет и быть не может: они были очевидными агрессорами, несущими нашему народу страдания и смерть. Но связано это было исключительно с тем, что СССР был неклассовым обществом, лежащим вне капиталистической мир-системы. (Для других сторон Второй Мировой войны, пусть и бывших союзными нам – скажем, для Великобритании, США, Франции и даже Польши – подобное представление неприемлемо.)

Поэтому можно сказать, что ни к одной другой войне (в нашей и не нашей истории) указанное отношение не применимо. (Речь идет о крупных конфликтах. Колониальные захваты, понятно дело, надо рассматривать отдельно, да и там не все так однозначно.) Даже события 1812 года – при общей схожести с Великой Отечественной войной – являют собой гораздо более «размытую» этическую ситуацию. (Ну да, «Континентальная блокада» и т.д., а не однозначное уничтожение в планах захватчиков.) Что же говорить про иные военные действия, которые, в большинстве своем, представляли собой «продолжение политики иными средствами».( Collapse )

Интересно, но одной из самых «великих тайн» в устройстве современного общества выступает понимание природы пресловутой «собственности». В смысле, понимание того, какую роль играет обозначаемый данным понятием социальный механизм, и как он работает. Причем, это относится к самым элементарным вещам. Например, к тому, что собственность, по своей сути – это способ взаимодействия людей друг с другом, и ничего более. В том смысле, что «предмет собственности» в данном случае является всего лишь объектом, вокруг которого выстраиваются отношения – скажем, один человек запрещает другим им пользоваться, или, наоборот, разрешает подобное – но никак не полноправным их участником.

Впрочем, в современном мире – где эти самые «предметы» все чаще принимают разнообразные «виртуальные формы», начиная от «оружия» в компьютерных играх и заканчивая «бумажным золотом» - с этим стало несколько полегче. (А вот в прошлом люди серьезно искали некие «особые свойства» у того же золота для того, чтобы понять, почему данный металл так сильно привлекает людей.) Однако есть вещи, которые так и остаются «скрытыми от разума» большинства. Например, тот момент, что для успешного функционирования института собственности необходимо государство. А точнее, не просто государство, а государство, проводящее активную политику террора по отношению к большинству населения.

Эта особенность «собственнического механизма» является настолько «таинственной и запретной», что существует огромное количество людей, уверенных в совершенно обратном – в возможности наличия собственности без существования государства. Ну да: вся эта огромная масса либертарианцие и «анархо-капиталистов» любит утверждать, что государственный аппарат собственнику только помеха, что он только отнимает ресурсы у «честных труженников» и мешает им жить своими «запретами». (Под «труженниками», разумеется, подразумеваются эти самые собственники.) Но даже те, кто не заходит столь далеко, и сохраняет мысль о том, что государство собственнику не враг, а друг, обыкновенно считают, что собственность и террор есть вещи не связанные. И что вполне возможно устраивать собственническое общество на основании некоего «общего договора», применяя насилие только против тех, кто данный «договор» собирается нарушить. (Скажем, против воров и грабителей.)


Но так ли это? В смысле, действительно ли основой для собственности выступает мирное соглашение между всеми общественными членами? Ну, разумеется, за исключением небольшой кучки маргиналов. (Т.е., преступников и смутьянов.) Разумеется, нет. В том смысле, что, рассматривая формирование собственнических отношений в истории, найти момент заключения пресловутого «договора» оказывается практически невозможным. А вот момент применения насилия, напротив, находится очень легко. Можно, например, взять очень хорошо известный и пример «присваивания» западными собственниками ресурсов обществ, попадающих в колониальную зависимость. Наверное, тут не надо будет говорить, что происходило это отнюдь не благодаря желанию жителей будущих колоний о чем-то «договориться» с колонизаторами. Если, конечно, не считать подобными «договорами» пресловутую «продажу» территорий за стеклянные бусы. А делать это невозможно потому, что стороны этих «продаж» не просто существовали в различных понятийных пространствах, и значит, договориться не могли в принципе. (Причем, одна из этих «сторон» – сиречь, представители Запада – прекрасно понимали данный момент и сознательно им пользовалась.)

Впрочем, даже эти самые «псевдодоговоры» - являющиеся в действительности прямым обманом – соблюдались колонизаторами крайне условно. В том смысле, что, получив возможность для создания своих «баз» на чужой территории и накопления на них сил, колонизаторы никогда не ограничивали себя для дальнейшей экпроприации имеющихся у «дикарей» ресурсов. Была бы физическая возможность для этого. В смысле, было бы достаточно оружия и людей для данного процесса. (В принципе, «дикарей» можно и совсем уничтожить, но на этот процесс применялся только при очень высокой «избыточности» - т.е., тогда, когда геноцид можно было осуществить с минимальными затратами со своей стороны.) Однако подобный способ формирования «начального капитала» одной только «колониальной политикой» не ограничивается. В том смысле, что нечто подобное можно увидеть и при «внедрении» собственнических отношений на «своей территории». Когда разнообразные цари и князья так же посредством «грубой силы» подчиняют себе бывшие еще недавно общедоступными земли, превращая их в предметы собственности. (Разумеется, обычно данный «переход» обставлялся разного рода религиозными «заморочками», но сути это не меняет.)

Тем не менее, даже этот момент не является в данном случае самым важным. В том смысле, что даже признание насилия, как такового, в качестве основы собственнических отношений, не раскрывает полностью связь этих двух понятий. Поскольку для существования собственности нужно не просто насилие – а насилие репрессивное и террористическое.( Collapse )

Во время обсуждений советской истории периодически вплывает миф об «дармовой рабочей силе», якобы используемой в СССР. Под последней подразумевается то заключенные, то солдаты, то инженеры с учеными, собирающие картошку, а то, вообще, школьники и студенты, делающие то же самое. Цели у подобных упоминаний бывают разные: например, это приводится в качестве доказательств неэффективности советской экономики, не могущей «потянуть» настоящую оплату труда. (!?) Или же в качестве утверждения об эксплуататорской природе этой самой экономики, не могущей обойтись без студентов и солдат. Наконец, иногда встречается очень странная, но, тем не менее, имеющая своих сторонников в определенных кругах, точка зрения, согласно которой это делалось для унижения населения. Дескать, ненавидили большевики русский народ, и старались всяческие его гнобить и уничижать.

Впрочем, последнее, понятное дело – уже «клиника». В отличие от утверждений о благости «бесплатного труда», которые принимаются каждым вторым – если не каждым первым. (Эту идею принимают даже многие сторонники СССР, другое дело, что они воспринимают ее исключительно положительно.) Однако так ли это на самом деле? И в плане того, что данная «рабочая сила» была бесплатной, и в плане того, насколько ее использование было благом для страны. Разумеется, нет. В том смысле, что мифическая «бесплатность» в действительности легко оборачивается в весьма серьезные затраты.

Возьмем тех же солдат, чей труд с т.з. обывателя не стоит ни копейки, поскольку на руки военнослужащие ни копейки не получают. Однако это не значит, что государство на них не тратит денег – ни в советское время, ни сейчас. Дело в том, что само существование военнослужащих в государстве означает наличие там особой военной инфраструктуры, коя во все времена стоила крайне солидно. Например, в том же СССР «образца 1980 года» на оборонные нужды тратилось порядка 20 млрд. рублей. (Это прямые расходы, без косвенных.) На всех военнослужащих – коих тогда приходилось порядка 4,5 млн. человек – это давало порядка 4400 тыс. рублей в год, или 366 рублей в месяц. Немало по сравнению со средней зарплатой в то время. И хотя понятно, что эти деньги не все шли на обеспечение жизни солдат, тем не менее, прямую связь с их существованием они, конечно же, имели.

В том смысле, что вся эта крайне дорогостоящая военная инфраструктура, набитая самым современным оборудованием – начиная с танков и заканчивая ракетными шахтами – требовала для своего функционирования тех самых солдат. Поэтому когда последних  снимали с выполнения своих прямых задач, и направляли, скажем, на ту же уборку капусты, переборку  картошки или строительство пресловутых генеральских дач, то возникал очевидный парадокс. Состоящий в том, что вся военная техника становилась бесполезной.( Collapse )

В прошлых постах – в которых разбирались вопросы предвзятого отношения к тем или иным сторонам советской истории со стороны наших современников – был выведен тот самый «главный фактор», который, собственно, это отношение и породил. А именно: то, что СССР являлся обществом, переходным от традиционного к современному. Впрочем, надо сказать точнее: от того достаточно специфической общественной формы, которой была Российская Империя – с ее «модернизированными верхами» и ультратрадиционными низами. Кстати, последнее не сказать, чтобы было особенно плохо: собственно, именно «модернизированная верхушка» создавала определенное преимущество стране в XVIII-XIX веках – однако делалось это за счет огромных страданий большинства. И да: к началу ХХ столетия данный эффект практически сошел на нет.

Но для «писанной истории» - т.е., для истории, попадающей в наше общественное сознание – ситуация была иной. Потому, что страдания простолюдинов в нее почти не попадали: да, передовые представители российской интеллигенции затрагивали данную тему, но их было немного, а главное, делали они это «извне», из-за чего «острота» данных страданий пропадала. Ну, а преимущества жизни «обеспеченных классов», напротив, описывались крайне ярко и заманчиво –даже если автор и не ставил такой цели. Собственно, именно поэтому  в советское время представление о дореволюционной жизни было «буколическим» - т.е, крайне условным, и лишенным большей части темных сторон. (Само по себе понятие «буколика» и обозначает подобную идеализированную картину жизни традиционного общества, создаваемого глазами высших классов.)

На этом фоне неудивительно, что для огромного числа советских людей 1970-1980 годов пресловутая «Россия, которую мы потеряли», обрела огромную привлекательность. (Речь идет о тех поколениях, что ее не застали.) Ну, в самом деле, этот самый образ – основанный на «классических» произведениях искусства – показывал практически современный образ жизни. Причем, если брать 1910 годы, то даже «знаковые» элементы прогресса, вроде трамвая, автомобиля, телефона и даже аэроплана там наличествовали. (Не было только радио и телевиденья.) С другой стороны, ранний СССР – ставший следствием указанного процесса трансформации данного общества в общество полностью модернистское, при котором современный образ жизни охватывает все население страны – выглядел гораздо менее привлекательно за счет того, что «современные» блага в нем «размывались». Ну, в самом деле, жить в отдельной пятикомнатной квартире много приятнее, нежели в комнате в коммуналке.

О том же, что 90% - а точнее, 99% населения страны – ни в каких пятикомнатных квартирах не жили, а теснились в грязных избах, подвалах и рабочих казармах, никто не задумывался. (Не то, чтобы об этом не знали, а именно не задумывались в связи с описанной выше особенностью формирования общественного сознания.) В результате чего уже в 1970 годах – когда урбанизированный-модернизированный слой населения стал достаточно большим  -«коммунальная жизнь» 1920 – 1930 годов (с ее общими кухнями, «примусами», давкой в трамваях и т.д.) стала смотреться чистым Адом. По сравнению с которой даже сказочная буколика мифической «сельской жизни» выглядела райским садом. (Тут еще стоит сказать о том, что на указанную буколику накладывались воспоминания о собственной сельской жизни «образца 195-1960 годов». Которая, во-первых, была на порядки более сытой и комфортной, нежели сельская жизнь эпохи «настоящей традиции». А, во-вторых, «переживалась» воспоминающими в детском-юношеском периоде, где забот и проблем, по понятным причинам, много меньше, нежели во взрослой жизни.)

Поэтому неудивительно, что уже во второй половине 1970 годов когда количество представителей «новых поколений» превысила некий порог –трактовка Революции начала меняться с безусловно положительной до той, которую можно назвать нейтральной( Collapse )

Пора подводить итоги всех постов серии (1, 2, 3, 4). Впрочем, в прошлом посте это частично уже было сделано. В том смысле, что показано, что пресловутый «тоталитарный миф» - т.е, концепция о том, что Советский Союз представлял собой общество, в котором государство полностью подчиняло себе личность – являл собой последствия резкого снижения классового расслоения. В ходе которого «свобода» - впрочем, нет, свобода безо всяких кавычек – бывших представителей правящего класса действительно сильно упала. Свобода же всех остальных, напротив, выросла, и никакое «государственное подавление» этому процессу не мешало.

Собственно, в прошлом посте уже были указаны моменты, благодаря которым «тоталитарный миф» появился на свет – те самые «три кита тоталитаризма». А именно: ухудшение положения «бывших», двойственное существование «нового начальства», и, наконец, сложность с адаптацией освобожденных масс к своему новому положению. Все это, взятое вместе, и создавало для непонимающих социальную динамику наблюдателей картину «того самого» тоталитаризма. Например, в том плане, что Советскому государству пришлось действительно создавать мощную пенитенциарную систему – пресловутый Гулаг – которого не было ранее. Причем, порой в этот самый Гулаг попадали не только уголовники – хотя последних там было большинство – но и лица, которых сейчас принято именовать «политическими». Хотя на самом деле «политическими» они были исключительно из-за того, что до этого были связаны с «политикой» - сиречь, с системой управления страны. (Даже если эта связь была достаточно косвенная, как у того же С.П. Королева, пострадавшего из-за того, что его работы «курировались» Тухачевским.)

Кстати, для данного момента сразу же следует сделать две оговорки. Первую о том, что часто пресловутая «58 статья» применялась к чисто уголовным делам – скажем, бандитизму – или же к военным преступлениям. (Разнообразные коллаборационисты, полицаи и откровенные фашисты во время Великой Отечественной войны поступали в «лагеря» именно по ней.) Наверное, тут не надо говорить о том, что считать «тоталитаризмом» арест бандитов или предателей невозможно, даже находясь в рамках либеральных представлений. (Впрочем, если брать представления «либеральные», то для них, понятное дело, любой, кто убивал «совков» - не преступник, а герой.) Ну, а вторая оговорка будет о том, что современные трактовки «истории советского террора», как правило, основываются на «презумпции виновности» Советской власти. Вследствие чего количество ее «жертв» оказывается существенно завышенной. (В частности, это относится к т.н. «Большому террору» 1937 года.)

Однако подобные вещи – а так же их природу – надо разбирать уже отдельно. Тут же можно только сказать, что сам факт наличия «Гулага» и попадание туда невиновных и «слабовиновных» лиц отрицать невозможно. Поэтому понятно, что определенную долю Инферно этот самый «Гулаг» вносил. И что людям, пострадавшим от того, что имели какие-то «сношения» с представителями советского начальства, ко второй половине 1930 годов все больше превращающегося в «пауков в бочке», от этого было не легче. Равно, как нелегко было «простым людям», совершившим невинный с их точки зрения проступок, вроде «присваивания» каких-то «незначительных» на первый взгляд вещей с фабрик или колхозов вещей – вроде мешка зерна или мотка ниток – и попавших за это в «жернова правосудия». Так что спорить с тем, что жить «в мире без Гулага» было бы лучше, чем в «мире с Гулагом», невозможно.

Но при этом стоит понимать, что подобное положение – т.е., «мир с Гулагом» - было исключительно временным. Поскольку, по мере развития советского общества и перехода его к полностью современному индустриальному устройству, подобные вещи оказывались в прошлом. Да, именно так: «период Гулага» имеет совершенно ограниченную временную протяженность, причем, связанную исключительно с социодинамическими факторами. Иначе говоря, он – вне «волевых» желаний тех или иных лиц – обязательно должен был демонтирован условно говоря в 1940-1950 годах. В реальности этому процессу несколько помешала Война.( Collapse )

Итак, пресловутый миф о советском тоталитаризме – сиречь, об обществе, где всячески угнетаются права личности и господствует всевластие государства – парадоксальным образом основывается на совершенно противоположных основаниях. А именно – на том, что именно в СССР впервые в истории произошло резкое повышение свободы основной массы населения. Что, в свою очередь, ударило по «сверхсвободе» тех, кто в прошлом находился наверху. То есть – бывших хозяев и властителей, которые, будучи лишенными прошлых преимуществ, совершенно естественно восприняли это, как «угнетение». Причем, в связи с тем, что к указанной категории относились не только помещики, чиновники и капиталисты, но и разнообразная «пишущая братия» - коя при «старом порядке» жила очень хорошо – данный момент оказался широко растиражирован в письменных источниках. Это явление можно назвать «первым китом» тоталитарного мифа.

Однако только на этом дело не ограничилось. В том смысле, что «пострадали» не только «бывшие», но и те, кто в новом мире занял их («бывших») места. Причем, под последними следует понимать не только разнообразное начальство, но и множество т.н. «лиц умственного труда», включая, разумеется, труд творческий. То есть, новая советская «творческая интеллигенция» - так же, как «творческая интеллигенция» старая – чувствовала себя в «новом мире» не очень уютно.  Кстати, указанные категории часто пересекались. В том смысле, что огромное количество «бывших», по понятным причинам, сумело устроиться в новом обществе и в виде клерков, и в виде «бюрократов среднего звена», и в виде «творческих работников». Подобное явление – так же давшее немало «материалов о страданиях» - может рассматриваться, как «второй кит» тоталитарного мифа.

Но было и еще одно основание – так же крайне парадоксальное в своей основе. Речь идет о том, что с приходом Советской власти практически все население страны было вовлечено в существующую систему государственного устройства в виде граждан. Т.е., лиц, имеющих возможность – пускай и потенциальную – влияния на принимаемые в госуправлении решения. В то время, как в дореволюционное время 90% населения страны существовала в качестве подданных – т.е., все их взаимодействие с государством сводилось у плату последнему «дани», т.е., податей, налогов, разного уровня повинностей. При этом значительная часть т.н. «общественных обязательств» регулировалась тем, что сейчас именуют «обычным правом». Т.е., неким корпусом неписанных норм и обычаев, которые, тем не менее, были обязательны для исполнения.

Кстати,  не следует думать, что речь шла о мирном и добровольном следовании каким-то там «вековым нормам», нарушить кои некому даже не приходило в голову. По той причине, что они привычны и  выгодны для всех. Нет, ситуация была практически противоположной – в том смысле, что «обычное право» целиком и полностью соответствовало классовой системе, господствующей в обществе. И поэтому ориентировалось почти исключительно на благо тех, кто находился «наверху»: помещиков, купцов, кулаков. Ну да: если кто где читал о том, как помещики «портили девок», то должен понимать, что происходить такое могло только в системе, в которой сопротивление родственников этих самых «девок» было нулевым.(Поскольку понятно, что в противном случае ему пришлось бы жить в жесткой конфронтации со всеми остальным.) Причем, можно догадаться, что в государственных Уложениях о подобном «праве» так же ничего не писалось.

Равно как не писалось о праве деревенских богатеев выдавать «займы» односельчанам под грабительские проценты, а в ответ на гарантированную невыплату – о праве отбирать у них последние гроши и имущество. Кстати, не пользуясь услугами полицейского аппарата, который на селе был крайне немногочисленным. (Один урядник на десяток сел.) Обходились сами, силами пресловутого мiра, который – вопреки слащавым картинкам, которые рисуют современные консерваторы – был жестким инструментом классового господства. (После этого неудивительным становится тот факт, что вплоть до 1905 года власти поддерживали эту самую «общину», т.к. последняя оказывалась крайне удобным способом получения податей и повинностей.)

В любом случае, Советская власть эту самую «буколику», основанную на угнетении бедняков, безжалостно снесла( Collapse )

В прошлом посте  было сказано, что миф о т.н. «тоталитаризме» был, в значительной мере, порожден тем, что после Революции 1917 года произошло снижение уровня разделения между «чистой публикой» и «простолюдинами». Поэтому – несмотря на то, что в целом уровень государственного давления на человека снизился – возникла иллюзия его увеличения. Это понять несложно: тот факт, что «при прежнем режиме» крестьянин или рабочий мог с легкостью «получить в зубы» от городового за малейший проступок, а любое серьезное выступление народа подавлялось с предельной жестокостью, как правило, проходил мимо общественного сознания. Которое целиком и полностью определялось мыслями и действиями т.н. «образованных сословий», имевших, напротив, определенный «иммунитет» к государственному насилию. (Это было  связано с тем, что само явление «образования» считалось доступным исключительно представителям высших классов.)

Поэтому пресловутая «пишущая братия» - т.е.. те, кто, собственно, и определяет «облик социума в веках» - могла с полным правом создавать тот «образ мира», который был эквивалентен образу мира «высшего класса». А последний, как известно, потому и «высшие», что могут беспрепятственно «сбрасывать» свои проблемы на всех остальных. Это, между прочим, одно из базисных свойств классового устройства, которое в течение веков давало ему значительные преимущества над устройством доклассовым. В том смысле, что властитель – царь, барон или просто богатый владелец – мог позволить себе в значительной мере выйти за пределы «железного закона необходимости». Иначе говоря, рискнуть, зная, что в случае неудачи существует определенная вероятность избежать гибели за счет того, что все потери будут переложены на «подчиненных».

Ну да: сколько рабовладельческих или феодальных властителей, проиграв войну, завершали ее выплатой дани или выкупа победителям. (Понятное дело, что эта самая дань была не заработана властителевыми руками, а отобрана у подданных.) То же самое можно сказать и о иных неочевидных действиях – начиная с освоения новых земель и заканчивая внедрением технических инноваций. Впрочем, основным направлением данных действий в течение веков оставалась борьба «высших» друг с другом, достигшая своей вершины в виде Первой Мировой войны. Которая одновременно с этим породила и конец классового господства в виде Суперкризиса, охватившего мир, и создала условия для зарождения первого в мире постклассового общества – СССР.

Впрочем, о данных моментах надо говорить отдельно, тут же наиболее важным можно признать то, что это самое постклассовое общество, по существу, сломало указанную выше «традицию», согласно которой «низшие всегда платят за ошибки высших». Причем, коснулось это не только пресловутых «бывших», кои сполна «огребли» за все свои предыдущие действия – начиная со столетий помещечьего угнетения и заканчивая поведения после Революции, когда данные личности устроили в стране кровавую Гражданскую войну, на которой, в довершении ко всему, с треском проиграли. Но и тех лиц, кто пришел им на смену. В смысле, занял места руководителей в сохранившейся иерархической пирамиде.

Тут, разумеется, надо сразу сказать, что, во-первых, данная «пирамида» в новом обществе была намного более слабой,  нежели в дореволюционной Империи. (То есть – «лица, принимающие решения» тут были гораздо менее самовластны, нежели их предшественники при «старом режиме». Не говоря уж об уровне материального обеспечения данных лиц.) А, во-вторых, следует понимать, что полностью уничтожить подобное явление «одним махом» было невозможно. По той простой причине, что иерархические отношения пронизывали самый базис человеческого бытия того времени – производственную систему. Другое дело, что случившиеся изменения открывали возможность для зарождения иного, неиерархического типа производства. В котором указанная выше роль руководителей была бы совершенно иной, отличной от классической иерархии. (То есть, от структуры, созданной в описанном выше классовом обществе.) Более того – последующие за Великой Революцией события показали, что подобные производства являются возможными, причем, их появление и развитие происходит (при благоприятных условиях) очень быстро. Например, та же ГИРД – как прообраз будущего «мира Понедельника» - появилась еще в 1931 году! (Т.е., всего через 14 лет после Революции.) Ну, а в 1950-1960 годах подобные отношения начали внедряться в жизнь уже массово...

Впрочем, о данном процессе надо говорить уже отдельно. Тут же следует обратить внимание несколько на другое. ( Collapse )