anlazz

Встретил в ленте интересный материал , посвященный вопросу «поддержки семьи». Интересный он, прежде всего тем, что выступает прекрасной иллюстрацией тех мифов, что существуют в современном обществе по отношению к данной теме. (По крайней мере, у тех людей, которые относят себя к «консервативному лагерю», и одновременно – к позднесоветскому-первому постсоветскому поколению. Впрочем, эти категории, как правило, совпадают.) Например, в том смысле, что тут приводится отсылка к популярной идее конца 1980 годов о том, что женщина не должна работать, а должна заниматься семьей. Как пишет сам автор: «поставить задачу, чтобы нормально работающий отец имел возможность содержать семью с двумя-тремя детьми и неработающей женой». 

На  самом деле это довольно популярная идея – причем, популярность эта пришла к ней еще в позднесоветское время. Да, именно тогда, когда – помимо «либеральной концепции» с ее торжеством «красивой жизни» в виде «тачек-выпивки-доступных женщин» – возникла еще и мода на все «констервативное», «доброе старое». Кое – так же, как и «либеральное» - противопоставлялось, разумеется, «убогому совку». (Забавно, конечно – автор приведенного поста, в общем-то, настроен просоветски. Однако «поколенческая принадлежность» дает о себе знать.) Именно тогда и появился указанный выше «идеа», представляющий собой многодетную семью, проживающую в своем доме, и имеющую «неработающую маму». Причем, что интересно, данный «идеал», опять-таки, одновременно отсылал и к «России, которую мы потеряли», и к… «благословенному Западу».

То есть, пасторальный образ в виде многочисленных детишек, кучкующихся возле красивой женщины в длинном платье, готовящей вкусный обед любимому мужу, выступал. прежде всего, в качестве противовеса «убогому совку». (С его «тесными квартирами» и работающими женщинами, которые потом еще должны «выстаивать в очередях».) То есть, тогда казалось не важным: каким путем это будет достигнуто – через возврат дворянства и купечества (и сусального крестьянства из детских книжек), или через создание «цивилизованного бизнеса» в совокупности с потребительским кредитом. (Под которым, очевидно, имели в виду советскую «рассрочку» с нулевыми процентами – поскольку никакого другого «кредита» позднесоветский человек не знал.) В общем, что «консерваторы», что «либералы», в общем-то, создавали свои мифологические системы на основании одного источника – отрицания СССР. Мечтая лишь о том, чтобы вырваться из проклятой «серпасто-молоткастой реальности», лишь «вдохнуть воздух свободы»…

Разумеется, вскоре эта мечта сбылась в полном объеме. В смысле «вдыхания свободы», конечно. С соответствующим результатом. Состоящем в том, что  вместо тех же  многодетных семей, весело проводящих время в своих «родовых поместий», постсоветский человек получил падение рождаемости практически до 1,1 ребенка на женщину в 1999 году. (Напомню, что сейчас уровень ниже 1,2 считается катастрофическим.) Ну, и с ростом смертности почти в два раза. И только массовый исход русскоязычного населения из бывших «союзных республик» (а теперь «независимых государств») не позволил России скатиться в очевидную депопуляцию. («Потерянные» 4 миллиона человек – это, если честно, мелочи на фоне той демографической катастрофы, что пережила страна в 1990 годы.)

Впрочем, разбор результатов «демократических и рыночных реформ» будет уже значительным отклонением от поставленной темы. Поэтому вернемся к тому, с чего начали – и отметим еще раз, что указанное представление о том, что неработающая женщина является наиболее оптимальным вариантом для «семейной жизни» (и что именно в подобных условиях человек проживал большую часть своего времени), было создано именно в позднем Советском Союзе. Разумеется, подобные концепты создавались не только там и не только тогда, но именно та «модель», которая популярна сейчас, ведет свою родословную из 1980 годов.

К реальному же традиционному обществу она – как уже не раз говорилось – не имеет ни малейшего отношения. Поскольку как раз в «мире Традиции» никакого «культа семьи» - тем более, семьи многодетной – не существовало. Точнее сказать, не существовало там и семьи в привычном понимании – т.е.,  некой формы совместного проживания мужчины и женщины с целью рождения и воспитания детей. (Не говоря уж о более «возвышенных» целях.) Поскольку главным – если не сказать, единственным – смыслом создания «брачных союзов» чуть ли не до самой середины XX столетия (для большинства населения) было то, что сейчас принято именовать «хозяйственной деятельностью»( Collapse )

Фритцморген опять решил пнуть СССР – что постепенно становится основным его занятием. (На самом деле это должно только радовать: вот лет двадцать назад никому даже не приходило в голову убеждать в том, что «совок плох» - поскольку это было общеизвестно.) Поэтому он в очередной раз привел сравнение «бытовых целей простых людей». Дескать, если «мы выдернем советского инженера из 1970 года, к примеру, и попросим выбрать три талона на бесплатное получение каких-нибудь нужных ему материальных благ, не выходя при этом за рамки приличий, мы с удивлением обнаружим, что роскошь тех лет стала для нас сейчас настолько обыденной, что мы её даже не замечаем» .

Разумеется, приводимый ниже пример «роскоши» оказывается довольно специфическим: «двухнедельный отпуск в Испании, новую иномарку и полупрофессиональный телескоп». Причем, самое интересное тут наверное, то, что подобную «роскошь» действительно мог пожелать советский инженер. Только не из 1970, а из 1990 года. (Формально СССР тогда еще существовал, так что все совпадает.) Поскольку та же самая «новая иномарка» - не просто автомобиль той или иной модели, а именно «иномарка» - это именно оттуда. Из «кооперативно-дефицитного» мира распада великой страны и «накопления первоначального капитала». Да и «поездка в Испанию» в качестве высшей ценности так же отсылает к указанному периоду. Тогда вообще бытовала известная романтизация «курортов» - можно вспомнить позднеперестроечные фильмы, действие которых происходило «где-то у моря». Где показывали «роскошь по позднесоветски» – «южный город» (подразумевался, в основном, Сочи), вызывающе одетых и наращенных женщин (кои считались «красивыми»: чем ярче помада, тем «красивше»), и обязательно «принц» на белом «Мерседесе». (Можно даже с «криминальным душком» -тогда, до начала «разборок», это никого не пугало.)

Единственное, что тут выбивается из общей «колеи» - так это телескоп. Видимо, речь идет о мечте самого Макаренко. (Хотя зачем телескоп современному горожанину, если все равно в городе ничего не видать из-за сильной засветки?) А так – стандартная «перестроечная мечта», которую, собственно, и построили через тридцать лет после возникновения. (На самом деле она возникла чуть раньше – где-то в первой половине 1980 годов – но сути это не меняет.) И которая –судя по приведенному материалу – до сих пор остается основным смыслом жизни для текущих поколений. Кстати, забавно – но в указанной Фритцем «мечте» отсутствует такой важный для сегодняшнего человека момент, как жилье. Что так же оказывается маркером для «условного 1990 года»: как раз квартиры в это время люди получали «в товарном количестве». В том смысле, что жилья в конце 1980 годов строилось как никогда много – 342 млн. кв. метров за 1986-1990 годы. (Притом, что за 1981-1985 год было построено 308 млн. кв. метров, а за 1976-1980 – 295 кв. метров.)

Поэтому в разряд «недостижимой роскоши» наличие квартиры тогда не входило – скорее наоборот. (Это отношение к жилью парадоксальным образом сохранялось и в 1990 годы – когда стоимость квартиры в большинстве городов была ниже или сравнима со стоимостью отечественного автомобиля. Впрочем, в конце 1980 квартиру могли обменять на… видеомагнитофон.) Разумеется, тут нет смысл говорить о том, что к настоящему времени ситуация полностью переменилась. (Точнее, переменилась она уже к концу 2000 годов.) В том смысле, что даже в небольших городах «обычные» квартиры стоят на уровне очень «крутых» машин, ну, а в столицах – цены вообще уносятся в заоблачные дали. В подобном состоянии пресловутое «ипотечное рабство» выступает для многих чуть ли не единственной возможностью получить вожделенную квартиру.

Впрочем, нет. В действительности есть в современной России инструмент, еще более важный в подобном плане, нежели ипотека. (Т.е., до сих пор позволяющий не считать жилье «сверхценностью», а только – «просто ценностью».) Речь идет о том, что население страны вот уже более четверти века не растет – а, скорее, наоборот, убывает. Подобное состояние очень огорчает демографов и нынешнего президента, однако указанном плане играет, несомненно, положительную роль( Collapse )

В прошлом посте была разобрана особенность нашего бытия, состоящая в том, что одной из основных причин повышения пенсионного возраста состоит в том, что это позволяет хоть как-то сократить возрастающий дефицит на рынке квалифицированного и высококвалифицированного труда. И тем самым сохранить текущую социально-экономическую систему, сложившуюся в постсоветское время. Однако – как уже было сказано – относится это не только к РФ, поскольку примерно те же проблемы испытывают практически все развитые страны.

На первый взгляд это может показаться странным: ведь они не пережили того «уникального» состояния в 1990 годах, когда продавец на рынке мог получать больше денег, нежели инженер с тридцатилетнем стажем, а зарплаты преподавателя вуза не хватало на еду. («Спасались» только продукцией со своих огородов.) Однако это только на первый взгляд – поскольку даже в самых развитых странах крах СССР очень сильно сказался на рынке труда. В том смысле, что и там потребность в реальной квалификации после данного события (а точнее –чуть раньше его) резко упала, а вот умение самопрезентации – напротив, резко возросло.

О причине этого, в общем-то, говорилось уже не раз: дело в том, что созданная во время «золотых десятилетий» производственная система и ее инфраструктура были, в общем-то, избыточными вне «соревнования супердержав». Иначе говоря, экономика развитых стран «образца 1970 годов» строилась в расчете на «супернапряжение» - вплоть до военной мобилизации. Это проявлялось, в частности, через крайне высокий (по сравнению со всеми иными историческими периодами) уровень квалификации специалистов –  определяемый и высокой платой за «реальные умения», и развитой образовательной системой, ориентированной на естественные и точные науки. Ну, а разумеется, уверенностью в высокой востребованности для представителей научных и технических профессий,  обеспечивающей постоянный приток людей на их получение.

Так вот: с 1991 года все это стало ненужным. В том смысле, что о необходимости соревноваться с кем-то в высокотехнологичных отраслях, можно стало забыть, как о страшном сне. (Одно время роль СССР пыталась занять Япония – но, разумеется, не потянула.) А для «своих» можно было предложить прекрасную замену всего этого в виде массированной рекламы и маркетинга. Производство которых, разумеется, много проще и требовует много меньше сил. В результате чего начался известный процесс «гуманитаризации образования», создавший огромную массу всевозможных «специалистов по человеческим душам» (как они себя считали) в виде маркетологов, рекламистов, специалистов по страхованию, менеджеров, психологов всевозможных мастей и т.д. И одновременно – резкое снижение числа технических специалистов. (Особенно за пределами пресловутых IT,  – которые после 1991 года остались чуть ли не единственным «реликтом» прошлой эпохи. Да и в данной отрасли, если честно, чем дальше – тем меньше становилось «классических» инженеров прошлого, и все больше –  бойких молодых людей, главным умением которых является умение «подать себя».)( Collapse )

Прочитал очередной спор  про "сталинские репрессии" - и подумал, что в наше время столь нелюбимый многими p_balaev Балаев находится по отношению к ним в той же роли, что и Лев Николаевич Гумилев по отношению к вопросу о том же "монгольском нашествии".

В том смысле, что данный автор, как минимум, задает правильные вопросы - хотя отвечать на них может ошибочно. Так и Гумилев со своей "теорией биологической пассионарности", судя по всему, попал пальцем в небо. Однако это уже не важно на фоне, например, легитимизации сомнений в том, что порядка 200 тысяч "монгольских воинов" могли осуществить свой "набег на Русь" - как это считалось ранее. (По той простой причине, что они просто не могли прокормиться - и прокормить своих лошадей - в тех условиях.)

А ведь сколько поколений историков до того просто переписывало цифры Паоло Карпини в 600 тысяч всадников - так же, как с полным правом принимали, например, Геродотом число персидской армии в 1,7 млн. человек! Ну, а что: в источниках так написано - значит так и было!( Collapse )

Итак, как было сказано в предыдущих постах (1, 2), развитие социализма после начала Революции 1917 года (Мировой Пролетарской Революции) с самого начала столкнулось с необходимостью взаимодействия с обширной крестьянской массой. Проживающей по нормам Традиции и не собирающейся, в общем-то, от них уходить. Будь это обычное модернистское (капиталистическое) общество, то оно бы принялось «постепенно» взаимодействовать с указанным «миром», медленно «пережевывая» его, как более совершенное – как, собственно, и происходило до Революции. (Причем, и в России, и за ее пределами.) Разумеется, «люди традиции» при этом испытывали бы огромные страдания (в дополнению к тем «нормальным» страданиям, в которых протекала жизнь большинства людей в подобных условиях) – однако это так же было нормальным и никого особо не волновало. Ну да: разорение крестьян, массовый их уход в города, полутрущобная или трущобная жизнь в них со всеми «прелестями» подобного бытия – в общем, все то, что прекрасно описано в классической европейской литературе. Над этим принято «ахать и вздыхать», однако, воспринимая его, как неизбежность.

Однако социалистическое общество было «необычным» - в том смысле, что имело уровень негэнтропии на порядки выше, нежели общество капиталистическое. В связи с чем его воздействие на указанный «традиционный мир» просто не могло быть похожим на все то, что было раньше. По той причине, что «мирное сосуществование» социумов с такой высокой разницей между уровнем энтропии просто невозможно. И «мирное пожирание» - как это любят делать капиталистические хищники, прекрасно уживающиеся с тем же феодализмом (привет, Саудовская Аравия) – тоже. Поэтому совершенно неизбежным было то, что взаимодействие подобное должно было быть, во-первых, крайне «бурным». Ну, а во-вторых – что закончится оно должно было или уничтожением социалистического негэнтропийного общества. Или полной перестройкой общества традиционного – т.е., его «детрадиционизацией».

Ну, и в третьих – очень важный пункт – подобное событие должно было произойти обязательно. В полной независимости от пресловутых «волюнтаристских» действий тех или иных лиц, и даже социальных групп. То есть – вне всякой связи с тем, кто и как будет выполнять руководство государством и какую стратегию будет выбирать. Впрочем, самое интересное тут, наверное, то, что указанная закономерность лежала на таком фундаментальном уровне, что оказывалась вне «обычной» стратегической деятельности советского руководства. В том смысле, что прямо перестраивать крестьянскую массу, в общем-то, мало кому хотелось – а главное, по указанным выше причинам, это выглядело довольно опасным. Еще раз: при самом первом взгляде на проблему указанная «масса» грозила с легкостью поглотить казавшийся небольшим «локус социализма». (Просто за счет численности.) А учитывать уровни негэнтропийности тогда не умели – впрочем, и сейчас «строго» делать это не умеют. Поэтому неудивительно, что как раз «сознательно» вопрос о преобразованиях в деревне старались отодвинуть как можно дальше.

Еще раз: это было единственно рациональная стратегия, выводимая из существующих (видимых) условий. Поэтому именно она и возобладала в советском руководстве еще во времена Ленина – и стало основанием для принятия НЭПа. Это было никакое не «отступление» - как считали тогда некоторые, «ультралевые» товарищи – а именно сознательное выстраивание взаимодействия с 90% (как уже говорилось, в «мир Традиции» входили не только крестьяне) населения страны. Но одновременно с этим – выстраивание исключительно временное, неизбежно должное «прорваться» по причине чудовищного «энтропийного градиента». Что, собственно, и случилось в начале 1930 годов. Разумеется, тогда все это было подано в виде «сознательной политики» - однако сознательность ее состояла именно в указанном стремлении «оттягивать момент» до того уровня, когда отказ от действий станет уже невозможным. За это время нужно было «вырастить» социалистический локус, укрепить его – что, собственно, и было сделано. Поэтому, в целом, случившийся процесс – который современниками был назван «коллективизацией» - может рассматриваться, как практически «естественный», в смысле, вытекающей из самой сути великой Революции 1917 года и вызванного ей зарождения «локуса социализма».

Разумеется, это не значит, что невозможно представить более «гладкого» и менее «жесткого» его протекания. Например, в плане обеспечения вновь создаваемых колхозов техникой дело изначально обстояло плохо – что, собственно, и привело к известным эксцессам в начале коллективизации. В том смысле, что без тракторов и навесного оборудования к ним создаваемые колхозы выглядели довольно странно: сам принцип «коллективной обработки земли» предполагал именно механизацию данного процесса. В действительности же тракторы в массовом количестве «пошли» в село только в 1933-1934 годах. (В 1929 году в СССР насчитывалось только 33 тыс. тракторов, а в 1934 уже более 200 тысяч.) То есть, как нетрудно догадаться, до «мягкой коллективизации» у нашей страны всего 2 -3 года! Однако, как уже было сказано выше, возможности откладывать «великий перелом» у страны не было – «негэнтропийный градиент» с конца 1920 годов был на пределе. (Вопрос о том, можно ли было «массовую тракторизацию» подвинуть на пару лет вперед надо разбирать отдельно.( Collapse )

В прошлом посте  был затронут вопрос взаимоотношения революционных изменений – начавшихся в нашей стране в 1917 году – и т.н. «мира Традиции», представляющем собой 80% ее населения. То есть, выстраиваемого социализма и огромной крестьянской массы, которые – вопреки идеям Сергея Кара-Мурзы – отнюдь не эквивалентны друг другу. (Советский социализм не является дальнейшим развитием гипотетического «крестьянского социализма», а представляет собой совершенно иное явление, связанное исключительно с индустриальным типом производства.)

Разумеется, это не означает, что никакого взаимодействия между указанными «мирами» не было – конечно же, вновь создаваемое социалистическое общество не могло не избежать воздействия норм бытия основной массы населения страны. Однако это взаимодействие имело весьма специфический характер, состоящий, во-первых, из непрерывного давления низкоэнтропийного социалистического «локуса будущего» на относительно высокоэнтропийную традиционную жизнь. С соответственной реакцией в виде перестройки этой самой жизни во что-то более совершенное. В данном случае – в индустриальное модернистское общество.

Однако даже это самое перестроенное общество по своему уровню негэнтрапии должно было быть ниже, нежели указанный локус. Более того – взаимодействуя с подобной инертной средой, сам локус должен был неизбежно потерять определенную долю своей «социальной энергии» и спуститься на более низкий уровень. Проще говоря: имея задачу по модернизации крестьянской жизни, молодое социалистическое государство обязательно должно было отказаться от самых совершенных на то время проектов, поставив задачу хотя бы довести состояние страны до «среднеевропейского». Именно поэтому множество блестящих начинаний раннего периода существования СССР – начиная с идеи «модернизации быта» и заканчивая дерзкими проектами ракетных полетов – оказались свернуты. Ну, и что самое обидное, среди этого «свернутого» оказались такие важные вещи, как, например, концепция всеобщего участия народа в управлении государством – та самая социалистическая демократия.

Причем, коснулось это не только Советской власти, как таковой – уже к середине 1920 годов значительно «институтиализировавшейся» и поэтому утратившей прежнюю гибкость – но и того механизма, что тогда мыслился, как способ преодолеть данное положение. (Неизбежность которого уже в раннесоветское время была очевидна.) Речь идет о советской номенклатуре, которая первоначально казалась элементом… внедрения непосредственной демократии в государственную жизнь. Да-да, именно так, эта самая, столь нелюбимая практически всеми советская номенклатура, считающаяся сейчас чуть ли не признаком «феодальной основы советского общества», изначально выглядела инструментом не просто демократическим, а ультрадемократическим. Поскольку составляющая ее основание необходимость вступления практически всего «начальства» в ВКП(б) должно было устранить один из неустранимых моментов, препятствующих распространению власти трудящихся. А именно – производственную иерархию.

Дело в том, что даже при самом, что ни на есть, демократическом устройстве общества невозможно гарантировать одинаковую власть человека, находящегося на вершине производственной пирамиды, и человека, стоящего в ее основании. (Иначе говоря, руководителя и рабочего.) Поскольку данное положение определяется самим характером разделения труда – причем, сохраняется оно и вне производства. (Ведь у руководителя – как нетрудно догадаться – имеется значительный уровень авторитета, соответствующие связи и т.д.) В подобном положении идея «обязательной партийности» выглядит достаточно разумно – поскольку в рамках партии все равны. (По крайней мере, так казалось в 1920 годах.) А значит, любой рабочий может спокойно критиковать «начальство», будучи защищенным партийным уставом – что, собственно, и задумывалось изначально. А поскольку рабочих-коммунистов в любом случае больше, чем коммунистов-начальников, то они с легкостью могут оказывать давление на последних. (Ну, и конечно же, т.к. партийные собрания происходят намного чаще, нежели любые выборы-перевыборы, поэтому данная схема выглядит достаточно гибкой.)

Правда, это в том случае, если – как уже было сказано – рабочие-коммунисты имеются в значительном количестве.( Collapse )

На самом деле, кстати, в прошлом посте был затронут довольно интересный вопрос, напрямую связанный с будущем социализма – и в нашей стране, и за ее пределами. Речь идет вот о чем: с самого начала великой Революции 1917 года ей пришлось реализовываться в стране, подавляющее число граждан которой жило в условиях традиционного общества. Данный момент, кстати, был прекрасно известен современникам указанных событий, породив известную идею о «несвоевременности» и «ошибочности» построения социализма в столь слаборазвитой стране. Дескать, Маркс изначально говорил о том, что подобный переход должен был быть в наиболее индустриальном из государств. А значит, российский социализм обречен.

Разумеется, подобное представление было ошибочным. Причем, даже не потому, что прогнозы на скорое падение «совдепии» не оправдались – и вместо «городов социализма во тьме» и иных вариантов катастрофы мы получили великую Сверхдержаву. А потому, что уже к началу Революции прежние модели социальной динамики были уточнены. Это сделал Владимир Ильич Ленин в рамках своей концепции об неравномерности развития различных государств в империалистической системе и ее «слабом звене». (Под которым, разумеется, подразумевалась Россия.) В том смысле, что данный мыслитель показал, что, во-первых, разрыв единой «империалистической цепи» с высокой степенью вероятности происходит во время того серьезного напряжения, что создает крупная война. А во-вторых, это должно случится не в «ядре» империализма, а в государстве «второго эшелона», буржуазия которого имеет значительно меньше сил на то, чтобы блокировать возмущения пролетариата. (Общие контуры подобной идеи были набросаны еще в «Империализме, как высшей форме капитализма» ,а окончательно сформулированы в статье «Военная программа пролетарской революции», вышедшей в 1916 году.)

Дальнейшее развитие событий – как нетрудно догадаться – полностью подтвердило правоту Владимира Ильича. И одновременно – поставило в смешное положение всех тех, кто вместо «духа марксизма» пытался хвататься за его формальные схемы. Кстати, интересен данный момент еще и тем, что –как стало понятным уже в наше время – подобное поведение общества полностью «ложится» на более общую теорию эволюции сложных систем. (Частным случаем которой и является развитие обществ.) И, например, в развитии биологических видов мы можем увидеть примерно то же самое. Так что идея «незаконности» российской Революции – которую до сих пор еще поддерживают некоторые левые – в настоящее время выглядит еще более странной и нелепой, нежели во времена Владимира Ильича.

Однако при этом стоит понимать, что – в полном соответствии с «общей моделью эволюции» - развитие Революции (т.е., создание нового общества) оказывается на порядки более сложным, нежели в тех «простых моделях», которые были созданы в XIX столетии. То есть, никакого быстрого построения социализма после «взятием пролетариатом власти» - как это думалось многим в самом начале создания марксисткой теории – быть просто не может. Более того, не может быть и самого «быстрого взятия власти» - по крайней мере, по всему миру. (Т.е., пресловутой «мировой революции» в ее выльгаризированной форме.) А главное – не может быть того самого «линейного» развития революционного процесса, пускай даже и «растянутого» на какое-то время. Скорее наоборот: так же, как и движение эволюции биологической, изменение общественного устройства движется по крайне сложной, хотя и предсказуемой в общем виде, траектории, испытывая не только подъемы, но и падения. Разумеется, при этом стоит понимать, что речь идет именно об восхождении – то есть, об усложнении и повышении устойчивости – цивилизации, как таковой. И значит, несмотря на все провалы и поражения, о какой либо альтернативе социализма с дальнейшим движением в сторону его «коммунизации», говорить нет смысла. (Альтернатива – гибель человечества.)

Впрочем, рассмотрение данного вопроса надо делать отдельно – поскольку это очень большая и серьезная тема. Тут же стоит вернуться к тому, с чего начали – а именно, с указания на то, что новое социалистическое общество с самого начало вынуждено было выстраиваться в условиях подавляющего господства среди населения «традиционного образа жизни».( Collapse )

Прочитал у Делягина о том, что – по мнению китайского издания Fenghuang wang – «если бы СССР не распался, страна была бы мировой державой, не уступающей США». Подумал, что данная мысль довольно интересна – не по отношению к Делягину, разумеется. Поскольку у него –как и у других системных политиков РФ (и иных государств) – особых потребностей к объективному пониманию мира не имеется: а зачем, если и так хорошо кормят. (Как говориться, раз попал в тусовку – то сиди и не чирикай.) Поэтому он может в бесконечный раз повторять о том, что: «…распад СССР не был предопределён, даже с учетом всех демографических и экономических проблем. Это было результатом ничтожества Горбачева, и в значительной степени заговора самой правящей тусовки…» . С тем же самым – в смысле, полностью нулевым – результатом.

Но вот про китайцев этого сказать нельзя – поэтому было интересно узнать, о чем же у них шла речь. Впрочем, ничего особо интересного в материале из издания Fenghuang wang – сиречь, «Феникса» по китайски – не нашлось. У них все оказалось так же стандартно : большая территория, огромный человеческий потенциал –впрочем, сводимый к количеству людей – а так же экономическая и военная мощь СССР. Наверное, тут не надо говорить о том, что данные вещи и без китайского «Феникса» хорошо известны большей части бывших советских людей. Другое дело, что тут (т.е. на бывшей территории великой страны) далеко не всем свойственен тот соптимизм, который присущ китайским журналистам. В смысле наличия их уверенности в том, будто указанных качеств СССР хватило бы для того, чтобы «идти нога в ногу с США» .

Скорее наоборот: огромное количество постсоветских людей уверено – или, по крайней мере, было уверено лет тридцать назад – что те вещи, которые показаны в приводимой статье, как очевидные преимущества, в действительности таковыми не являются. Более того, некоторые из них, такие, как, например, огромная территория или военная мощь – частью наших сограждан и сейчас рассматриваются скорее, как недостатки. («Была бы страна маленькая и без ракет – как Швейцария – тогда жили бы богато».) Ну, а в конце 1980 таковых было большинство. Поэтому утверждать о том, что «китайский вариант» рассмотрения «советской мощи» очевиден, нельзя.

Тем не менее, стоит сказать, что, в общем-то, здравое зерно в приведенной статье имеется. И состоит оно в том, что действительно СССР имел все возможности сохранить паритет с Соединенными Штатами в случае, если бы не распался. Более того – он имел все возможности для того, чтобы обойти текущего гегемона и перейти к дальнейшему изменению мира так же, как это было во времена «золотых десятилетий». (Т.е., в 1950-1970 годы.) Если бы смог пережить 1980-1990 годы.

Дело в том, что именно после указанного времени Советский Союз мог бы приобрести те качества, которые кардинально изменили бы его состояние. Я имею в виду два важных социальных процесса, должных в подобном случае изменить «лицо страны» и разрешить значительное число имеющихся у нее проблем. Это, во-первых, завершение процесса урбанизации и демографического перехода, которые начались в 1950 годах и полностью изменили советское общество. (Точнее сказать – могли бы его изменить, если бы оно сохранилось.) Ну, и во-вторых, изменение господствующего в стране типа производства которое с массового индустриального должно было бы перейти к гибкому автоматизированному (ГАП ). ( Collapse )
цах

Увидел в ленте пост с фотографиями 1960 годов  под говорящим названием «Облик мира на пике энергии - взгляд в конец 1960-х». На самом деле подобных фото сейчас немало – современные люди открыто «ностальгируют» по относительно недавнему прошлому. Причем – касается это не столько людей, заставших данное время, когда «трава была зеленее и девки давали», сколько тех, кто воспринимает его по подобным фотографиям, а так же фильмам и песням. Поэтому слово «ностальгируют» и дается в кавычках – так как речь идет вовсе не о ностальгии в привычном смысле, а о том, что как раз в указанном прошлом многие видят идеал, недостижимый в настоящее время. (Кстати, для тех, кто возмущается данным положением на основании того, что «это постановочные фотографии, а в реальности все было по другому», стоит сказать, что и «современный мир» в 99,99999% известен так же по фотографиям. Да еще и отфотошопленным – так что разница с 1960 годами тут если и есть, то только в сторону указанного времени.)

Впрочем, о данной теме так же будет сказано в отдельном посте. Пока же хочется обратить внимание на несколько иное. А именно: на то, что приведенное название данного материала – «Образ мира на пике энергии» - фиксирует достаточно популярное представление современности о «том мире». Принятое у тех, кто видит, что нынешнее «движение» осуществляется «несколько не туда» - а подобных людей становится с каждым годом все больше. Так вот – указанное представление состоит в том, что в один прекрасный момент некие «властители» (хозяева) мире вдруг решили, что научно-техническое развитие человечества угрожает их власти. И поэтому решили затормозить прогресс – а то и направить его вспять. Что мы, собственно, и наблюдаем в сейчас.

В ЖЖ подобный взгляд в наиболее чистой форме демонстрирует писатель-фантаст Александр Розов. Неплохой, кстати, писатель – по крайней мере, пишет он на порядок лучше, нежели 99% представителей данной профессии. Впрочем, в данном случае это не имеет значения – поскольку, как уже было сказано, подобная идея с каждым годом завоевывает все большую популярность. (Причем, переходя от однозначно конспирологической версии о некоем «заговоре антипрогрессистов» во главе с «Римским клубом» к более сложной модели, связанной с интересами «финансовой элиты», банкиров.) Ну, а самое главное – в «феноменологическом» смысле, т.е., в плане описания феномена «торможения прогресса» - она действительно может рассматриваться, как верная. В том смысле, что научно-техническое развитие цивилизации в последние сорок лет действительно понизилось по сравнению с тем, что было во времена «золотых десятилетий» 1950-1970 годов.(И все «современные достижения» - вроде средств телекоммуникации или медицины – на самом деле являются «глубоким развитием» технологий, созданных в то самое время.)

Подобные вещи оспаривать невозможно – несмотря на огромное количество адептов «современного прогресса», пытающихся это сделать. Проблема в другом – в том, что свести все это к пресловутому «Римскому клубу» или даже «финансистам», в целом, не получится. ( Collapse )

У Олега Матвеичева вышел интересный материал «Частушки, матрешки, балалайки... Когда появилась эта "древняя Русь"?» . Интересный он двумя вещами: во-первых, упоминанием достаточно широко известного факта, состоящего в том, что весь этот «русский колорит» был придуман в конце XIX –начале XX века. (О японских корнях той же матрешки я читал, кажется, еще в «Пионерской правде».) Ну, а во-вторых, тем, что то же самое можно сказать и про все другие «национальные традиции» - начиная с шотландских килтов (ведущих свою «родословную» из XVIII столетия), и заканчивая американским Санта-Клаусом, придуманном в 1823 году преподавателем Колумбийского университета.

То есть – тут мы имеем место не с одной из особенностей не национальной, а мировой истории. (Невнимание к чему со стороны «ведущего политолога и аналитика» удивляет. Точнее сказать – не удивляет, поскольку для человека с «правым мышлением» никаких глобальных закономерностей существовать не может.) Состоящей в том, что те явления, которые сейчас принято именовать «нациями», выступают не некими «примордиальными сущностями», и не «сконструироваными» некими внешними силами конструктами (как утверждают некоторые «конспирологи»), а формируются вследствие того процесса, который принято именовать «развитием производительных сил».

Да, именно так: вначале система общественного производства, а потом – «культура» (в узком смысле слова), а не наоборот, как это принято сейчас считать. Поэтому появление пресловутых матрешек и балалаек, о которых пишет Матвеичев, а равно – и всех остальных «базовых признаков русской нации» в действительности выступает следствием ни чего-нибудь, а вполне определенного состояния производственной системы нашей страны. Состоящей в переходе от традиционного производства к производству индустриальному. Ну, а поскольку указанный процесс начался как раз в конце XIX столетия, а закончился к началу 1960 годов, то именно тогда эта самая «национальная культура» и была создана.

Разумеется, это не значит, что до указанного момента никаких особенностей «русского образа жизни» не существовало. Конечно же, нет – они были. Однако, в подавляющем числе случаев, они очень тесно были завязаны на имеющийся тогда производственный базис – на традиционное крестьянское хозяйство. Можно даже сказать, что отделить «культуру», как таковую – и крестьянское производство – не получится вообще. В том смысле, что все эти народные песни, верования и праздники, все виды народных одежд и способов постройки жилищ, приготовления пищи и воспитания детей – в общем, все, что сейчас принято считать «культурным бытием» - служило единственной цели: обеспечению обработки земли. (Что было основой жизни человека вплоть до индустриальной эпохи.)

Впрочем, опять-таки, речь идет не только о нашей стране, но об особенностях, присущих человечеству вообще. Другое дело, что в странах с высоким уровнем «прибавочного продукта» - связанном с удачным климато-географическим положением (выражающимся или в высокой продуктивности сельского хозяйства, или в удобстве осуществления торговых операций) – могла существовать ничтожная «прослойка» людей, с производством практически не связанных. Которые, собственно, и могли осуществлять то, что сейчас принято именовать «культурным процессом» в узком смысле – т.е., создавать вещи, «малопригодные» для хозяйственной деятельности, относящиеся к неким «отвлеченным» сферам. (Скажем, античные статуи или пьесы Шекспира.) Эту самую ничтожнейшую – и по влиянию на современное ей общество, и по уровню распространения среди населения – категорию и принято именовать «высокой культурой».( Collapse )